Ревизор Империи - Олег Измеров

— Все нормально, Кондратий Иванович, — улыбнулся Виктор. — Собаки ученые, зря не лают. Как там наши электронщики?

— Вы их вчера немного удивили. Они ждали от вас новых устройств, а вы им так долго рассказывали про пентод косвенного накала, и эти, как их…

— Купроксный диод и селеновый выпрямитель. Понимаете, для армии нужна массовая аппаратура, а эти комплектующие сэкономят нам уйму ламп. Вам нужны не лаборатории и даже не заводы. Вам нужна целая отрасль. Со схемами — скорее, определил удачные. Супергетеродин аж несколько человек изобрели, с триггером Бонч — Бруевич меня опередил, так что электронно — счетные машины наши. Я уже так, по мелочам напрогрессировал, вроде полосового фильтра или АРУ. Телевидение — это уже после войны, материалы накидаю, оставлю. Сейчас главное — технология электровакуумных приборов, методы расчета, а я в основном‑то радиолюбительством занимался, а на заводе — по механике. В другой надо было вуз идти, в другой…

— Ну, не казните себя. Как мне доверительно рассказал Лев Сергеевич, одна ваша идея записи на целлулоидную пленку с ферроксидным слоем — это прорыв, это новый вид эфирной борьбы с армией противника. А магнетрон и "волновой канал"? Ваш предшественник подал нам идею радиолокатора, но наши эксперименты в Кронштадте, как и опыты Хюльсмайера в Германии, скорее, отбили интерес у командования флотом к этой новомодной игрушке.

Часы в углу отбили четверть часа. Радынов достал свои карманные и сверился, затем подошел к темному резному ящику с циферблатом, и, открыв стекло, подвел минутную стрелку.

— Сейчас подадут завтрак. Вас не утомляют мои беседы?

— Лишь бы они принесли пользу.

— Взаимно, взаимно. А ваши вечерние рассказы о будущем навели меня на некоторые размышления. Вам не интересно, какие?

— Интересно. Надо же знать, какое мнение складывается обо мне в политическом сыске.

— Не совсем в сыске, и совсем не о вас, а об обществе вашего будущего. Я пришел к выводу, что у вас, в России, нет рабочего класса. Ни марксового пролетария, ни нового русского рабочего с автомобилем и коттеджем, мечты господина Столыпина.

— А кто же у нас тогда по найму работает?

— Этот класс существовал в России задолго до промышленных пролетариев. Были такие люди — наймиты, отхожие работники. Пролетарий селится у фабрики, живет в семье, ходит на работу, рабочий поселок для него родина, фабричные для него братья и товарищи. Наймит отрывается от своей семьи, от своего хозяйства и уходит искать хозяина, которому можно наняться. Нанимается он один, безо всяких профсоюзов, живет в доме хозяина, выполняет не строго определенные работы, а почти все, что хозяину надо, и уйти не может, потому что у хозяина просто денег не будет для расчета, ему товар продать надо. Положение может быть разное, тут и чуть ли не членом семьи может стать, за одним столом с хозяевами, а может быть червем, рабом забитым — какой хозяин, и как отношения сложатся, если слаб характером, быстро на нем ездить станут. Разве это не напоминает вам, отношения с работником в вашем российском бизнесе? Заметьте, Виктор Сергеевич среди наймитов есть преуспевающие люди, что заставляет остальных верить в удачу и не протестовать против уклада общества.

— У нас не живут в доме хозяина.

— Я понимаю. Но ваш хозяин тоже отрывает человека от семьи, требует отказываться от себя и подлаживаться под отношения хозяйского дома.

— Допустим. Хотя и здесь можно остаться самим собой.

— Хотите иметь моральное превосходство перед тварями дрожащими? Понятно и знакомо, даже естественно. Но ваши отношения между хозяином и наемным работником — это подкоп под государство. Нет — нет, речь не о пролетарии — могильшике, этого класса, как я сказал, у вас не имеется. Речь о наймите. Ваше государство, ваша демократия, старается работать для наймитов с российским подданством, а ведь этот класс- не народ.

— Не народ? — хмыкнул Виктор. — А кто же тогда народ? Чиновники, бизнесмены? Военные?

— Народ — это не класс, — улыбнулся Радынов. — Понятие народа полагает чувство единоутробности. А наймит, как я уже говорил, отрывается от своей семьи, своего хозяйства, от родных мест. Он отрывается от "опчества", своей крестьянской общины, его успех зависит от того, как он вживется в чужой дом, чужую семью, насколько он сможет стать там своим, родным. Его семья, его родня — хозяин. Так и ваши отхожие работники отрываются. Поманит их, к примеру, Европа — а они же люди образованные, язык изучить, ремесло другое им нетрудно — вот и скажут: "Мы вам не будем братьями. Мы едины с Европой". Ни нацией не связаны, ни классовым братством. Где хороший хозяин, там и семья, там и отечество. Я понятно?

— Понятно. Господин Добруйский развивал похожую теорию.

— Жизнь учит… Так вот, ненависть наймита к государству, к тем, кто ему служит, это от бессилия перед нанимателями. Хотя кроме государства, никто не пытается защишать интересы наймита, вы же рассказывали. Ваши наймиты против произвола хозяина почти не протестуют, не пишут писем государю, хотя все грамотные, не проводят собраний и демонстраций, хотя это разрешено, не создают своих партий, хотя это ваша демократия не преследует. Они не добились ни пенсий, ни школ, ни детских садов, ни больниц, все это скорее поддерживает государство в силу советских традиций, на которые опасно покушаться. Даже выдачу зарплаты без задержек им смогло устроить только государство. Но они все будут говорить — "Чиновники — воры, чиновники грабят народ и все до одного ездят в роскошных машинах с шоферами". Это аутосуггестия, самогипноз.

— Что же вы предлагаете? Не слушать мнения наймитов? Вернуться к диктатуре?

— Вы будете смеяться, но я предлагаю устроить у вас то же, что и у нас. Революцию сверху. Государство должно изменить отношения между хозяином и служащими, и начать прежде всего с себя, со своих служащих, не заигрывая с настроениями наймитов. Государство должно вести себя с народом не как денщик, а как домашний врач, нанятый для поправки доровья.

— Ну что ж, — пожал плечами Виктор, — очень логичные выводы с точки зрения чиновника эпохи Николая Второго.

— Намекаете на то, что пожив у вас в будущем, я бы изменил эти выводы?

— Не знаю. Чужая душа — потемки.

Странно, что они уже второй день говорят об этом, подумал Виктор. Обрабатывают? Делают монархистом? Зачем? Зачем Ленину монархист? Или это у них главная проблема? Это у них главная проблема, это они пытаются ее решить… В любой реальности, при любом строе надо не дать себя переделать. Потому что если человека переделывают, то не для того, чтобы ему было лучше, а чтобы было лучше тем, кто переделывает.

В дверь постучались. Русый казачок в белом торжественно внес сияющий, как маленькое солнце, самовар, и вернулся, чтобы вкатить дубовую тележку с завтраком. Из прислуги во всем доме не было ни одной женщины, как в лаборатории из второй реальности — это Виктор приметил еще вчера. Питание на усадьбе оказалось не царским, а, скорее, этаким скромно — мещанским и навевало воспоминания об образцовом министерском общепите бериевских времен: утренний стол украсили голубцы, гречневая каша с грибами, пирог с капустой и морковное суфле. Похоже, на дачу взяли неплохого повара, но — с указанием делать питание не столько изысканным, сколько здоровым.

— Сегодня у нас суббота — промолвил Радынов, повязывая салфетку, — дирижабль уже прибыл и через двое суток будет готов к отлету в Швейцарию. Сейчас решают вопрос с кандидатурой агента, который будет сопровождать вас в поездке, накануне отлета вас представят друг другу, чтобы вы смогли познакомиться и привыкнуть.

"Познакомиться и привыкнуть. Значит, будет какая‑то легенда и — не вызывать подозрений. Значит, за нами будут реально охотиться и никакого прикрытия. Вот вам и зарплата полковника. Хотя, через полгода деньги тут могут ничего не значить. Самым ценным будет казенный паек, казенная квартира, одежда, медикаменты, оружие и мандат царской ЧК."

— Итак, двое суток. — продолжал Радынов. — Перед смертью, как говорится, не надышишься…

— Перед чьей смертью?

— Нет — нет, это в другом смысле. Суббота и воскресенье будут посвящены встречам с учеными, попытаемся заполнить пробелы и утраченную информацию от вашего предшественника. Отдохнуть у вас будет возможность во время полета. Не возражаете?

— Нисколько.

— Сегодня привезут биологов и врачей, и по этому поводу нам надо обговорить один щекотливый вопрос.