Болшевцы - Сборник Сборник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У монастырских ворот сгрудилась тесная возбужденная толпа. Драка, повидимому, еще не начиналась, но могла вспыхнуть в любую минуту.
«Почище видали. Справимся», подумал Накатников и подошел вплотную к толпе:
— В чем тут дело у вас? Что за шум?
Работая локтями, он пробивался к центру. Там, на свободном трехметровом пространстве, стояли двое: Верблюд, огромный флегматичный парень, и Брынза, черноглазый вихрастый мальчишка с обломком кирпича в руке. Они обменивались угрозами и обещаниями вырвать друг у друга требуху.
Накатников решительно стал между ними.
— Вы это бросьте, — сказал он строго. — Идемте-ка лучше в общежитие, туда инструменты привезли. Кто собирается играть в оркестре — айда за мной.
Слова его потонули в общем гомоне.
— Крой, Брынза!.. — подзадоривали мальчишку.
— Верблюд, дай ему!
Накатников обозлился и схватил мальчишку за руку:
— Брось кирпич.
Мальчишка посмотрел на Накатникова удивленным взглядом, как внезапно разбуженный человек. И вдруг завыл:
— Уйди, красноголовый, уйди!
Накатников на мгновенье забылся и сильным толчком отбросил мальчишку в сторону.
— Наших бьют! — пронзительно закричал мальчишка, подскочил и замахнулся камнем.
Удар был очень сильный, и Накатников сразу потерял сознание. Очнулся он поздней ночью. Рядом с его койкой сидел Матвей Погребинский.
— Как, Миша? — спросил он. — Лучше?
— Башку вот ломит, — хмуро ответил Накатников. — Как там шпану… успокоили? — И возмущенно прибавил: — Ну что с такими паразитами няньчиться! Разве это люди? Стрелять их надо!
— У тебя, Миша, бред начинается, — заботливо сказал Погребинский. — Несуразное ты бормочешь. Скажу тебе, между прочим, когда я в первый раз тебя в коммуну сватал, не верил я в тебя. Ничего, думаю, из него не выйдет. Поди ж ты, вышло! Все дело в настойчивости и выдержке…
Утром он отправился в общежитие. Беспризорники успели все разгромить: выбили стекла, поломали койки и тумбочки. Сквозняк гулял в комнатах. Орава продрогла и встретила Накатникова требованием:
— Вставляй стекла!
Чумазый Брынза, угостивший Накатникова вчера кирпичом, вооружился ножкой от стола:
— Вставляй. А то еще крепче стукну.
Накатников невозмутимо ответил:
— Выберите сначала ответственных людей, чтобы отвечали за стекла, тогда и вставим.
— Еще чего выдумай!
— В сторожа не рядились!
Накатников спокойно вышел. Его проводили ревом и свистом.
Но холод был воспитателем настойчивым и жестоким. На следующий День Брынза, синий от холода, явился с двумя товарищами к Накатникову:
— Вставляй. Буду отвечать.
— Давно бы так… Посмотрим, как ты с ребятами справишься.
— Ничего, справлюсь, — буркнул Брынза.
Вечером в общежитии установился порядок: столы и койки заняли свои места, были вставлены стекла. Брынза ходил и командовал, подкрепляя свои приказы чудовищной бранью. Накатников смотрел на него и думал: «Переломил все-таки… Когда-то вот меня переломили, а теперь сам я начинаю других переламывать».
Эта мысль наполнила его гордостью и уверенностью в своей силе.
Дальше после этой первой победы работать с беспризорными было легче.
В Звенигородской коммуне постепенно наладилась более или менее нормальная жизнь. «Вспомогательный» состав воспитателей был отпущен.
По возвращении в Болшево Накатников испытал несколько неожиданное для него самого волнение.
Знакомые вещи, порядки, друзья — все это дышало для него теперь особенным теплом и близостью. Он ходил по мастерским, заглядывал во все общежития, и на лице его несколько дней отражалось спокойствие и даже умиленность человека, вернувшегося из трудного путешествия к родному очагу, где радует глаз каждая привычная мелочь.
Работой его особенно не нагружали. Вместо награды за Звенигород решено было предоставить парню все возможности для прерванной на время учебы, и он с особым жаром начал посещать рабфак.
Сам человек неупорядоченный и переменчивый, он любил математику за строгость и постоянство ее законов. Физика особенно нравилась ему. Когда он впервые узнал, что все пестрое разнообразие жизни можно свести к электронной теории, в груди его вспыхнула радость бойца, открывшего тайну силы противника. По складу ума Накатников был человек реалистический. Когда рабфаковцы заводили спор, сохранится ли при коммунизме брак, он позевывал и откровенно скучал. Когда же объяснялось устройство днепростроевских турбин, Накатников осыпал преподавателя вопросами.
В коммуне уже знали, что Накатников — один из лучших студентов рабфака. Он не был тщеславным, но когда болшевцы называли его «профессором», ощущал спокойную гордость. То, что он учится неплохо, радовало и возбуждало его. Он как бы платил этим коммуне крупный долг, ссуженный под честное слово, и от этого с каждым днем становился увереннее и бодрее.
Однако он был слишком подвижен и непостоянен, чтобы учеба шла без срывов. Он как бы играл своими природными способностями. Когда товарищи, воспитатели, встревоженные его отрывом от учебы, спрашивали: «Миша, почему ты сегодня не был на рабфаке?», он с напускной беззаботностью отвечал:
— А что мне? Захочу — буду аккуратным студентом, захочу — месяц на рабфак не загляну. А все-таки кончу рабфак первым.
На минуту он задумывался, точно проверял себя, и еще увереннее добавлял:
— Если не первым, так вторым обязательно.
В коммуну пришла новая партия девушек. Однажды Накатников увидел на крыльце женского общежития девушку, игравшую на гитаре. Доморощенные музыканты насчитывались в коммуне десятками. Накатников после возвращения из Звенигорода считал себя опытным воспитателем. «Вот, — думал он, остановись у крыльца, — девушка играет, и никому до этого нет дела. А может быть, у нее талант». Игра ему показалась необычайно хорошей, а воспитателей он готов был обвинить в недостатке внимательности к новым воспитанницам. Он прибежал в кабинет к Богословскому:
— Что это такое, Сергей Петрович? Почему нет у нас до сих пор женского оркестра?
Он взялся организовать особый женский оркестр и руководить им. Каждый вечер назначалась сыгровка. До хрипоты в горле Накатников кричал, ругался, поучал. Днем он раздобывал ноты или переписывал их, настраивал инструменты, обучал отстающих. Для рабфака оставалось слишком мало времени, и Накатников фактически перестал учиться.
Прошло три недели.
В коридоре клуба, где происходила сыгровка, он столкнулся как-то с Галановым — комсомольцем-чекистом, одним из организаторов комсомольской ячейки в коммуне. Галанов не переставал навещать коммуну.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});