Собор - Нельсон Демилль

Флинн повесил винтовку на грудь, затем распечатал ракету, вставил ее в трубу гранатомета и нацелил прямо в центр зала.

От фосфорного дыма на глаза его навернулись слезы, точно прицелиться он не сумел, прицел запотел от жара горящих свечей. Перед глазами замелькали разноцветные огоньки, словно россыпь искр фейерверка вдалеке или как огни безмолвной кошмарной битвы, привидевшейся во сне. А вокруг не было слышно ни звука, лишь громко тикали часы у самого уха, да стучала молотком кровь в висках и глухо отдавалась глубоко в груди.

Чтобы отвлечься от нечеловеческого напряжения, Флинн попытался вспомнить лица людей из прошлого: родителей, родственников, друзей и врагов, но их образы пронеслись в сознании меньше чем за секунду. Зато в памяти неожиданно возникли и не захотели исчезать сцены из жизни: подземелье Уайтхорнского аббатства, долгий разговор с отцом Доннелли, Морин пьет чай, а он внимательно рассматривает странное кольцо. Они разговаривали, но он не слышал голосов. Движения их были замедленны. Он узнал мысленные образы и понял, что сцены изображали давно прошедшее время, когда он был счастлив и спокоен за свою жизнь.

Перед престолом кардинала остановился Джон Хики и, насмешливо поклонившись, сказал будничным голосом:

– Ваше Высокопреосвященство, у меня есть желание, которое я с трудом сдерживаю… перерезать твое сморщенное старое горло от уха до уха, а потом отступать и наблюдать за тем, как кровь струится по твоему багряному одеянию и заливает эту похабную вещь, что болтается у тебя на шее.

Кардинал вдруг резко протянул руку и звонко шлепнул Хики по щеке.

Хики быстро отшатнулся и издал звук, очень напоминавший визг. Опомнившись, он вспрыгнул на ступеньку, стащил кардинала с престола и поволок его к алтарной лестнице.

Они скатились по ступенькам, и Хики остановился на площадке, где у открытой двери склепа на коленях стоял Галлахер.

– Принимай в компанию, Фрэнк. – Он толкнул кардинала вниз по ступенькам, к дверям в ризницу, так что тот ударился лицом об решетку. Схватив его за правую руку, он приковал запястье к пруту решетки и зловеще произнес: – А вот и новая фирменная эмблема вашей церкви, Ваше Высокопреосвященство. Сойдет, пока не придумают другую. – Он говорил, а сам в это время приковывал к решетке другую руку кардинала. – Христа распяли на кресте, святого Петра распяли вверх ногами, апостол Андрей был распят на Х-образном кресте, а сейчас ты будешь висеть на входе в ризницу собора святого Патрика. Того и заслуживаешь. Миллионы икон распродадут.

Кардинал повернул голову к Хики.

– Собор пережил десяток тысяч таких, как вы, – бесстрастно произнес он, – и вас тоже переживет, и только станет еще крепче оттого, что среди нас живут и люди, подобные вам.

– Неужто правда? – Хики сжал руку в кулак, но вовремя вспомнил, что за его спиной стоит Галлахер. Тогда он повернулся и повел Галлахера обратно к открытой двери склепа. – Оставайся здесь. Не разговаривай с ним и не слушай его.

Тот молча посмотрел вниз на ступеньки. Вытянутые руки кардинала и красные одежды прикрывали полрешетки. От этого вида Галлахер почувствовал спазм в животе; он снова посмотрел на Хики, но не смог выдержать его взгляда. Тогда он молча отвернулся и кивнул.

Хики поднялся по лестнице к алтарю и пошел к Морин и Бакстеру. Они резко поднялись, когда он подошел совсем близко. Он показал на узкую скамью позади них, где лежали два противогаза.

– Наденьте их, как только почувствуете первые признаки газа. Если и есть на свете нечто такое, чего я не могу переносить, – это смотреть, когда женщину рвет. Зрелище напоминает мне мою первую поездку в Дублин – пьяные шлюхи уходили в переулки, и их выворачивало там наизнанку. Не могу этого забыть.

Морин и Бакстер стояли молча, Хики продолжал:

– Может, вам интересно узнать, что план этого штурма был продан нам весьма дешево. В нем не предусмотрено ваше спасение, а также сохранение собора.

– Раз в нем предусмотрена ваша смерть, значит, это прекрасный план, – спокойно сказал Бакстер. Хики повернулся к нему:

– А ты ведь мстительный ублюдок! Готов спорить, что ты убил не одного ирландского юношу зверским ударом в горло, за это ты заслуживаешь быть повешенным – вот тогда узнаешь, каково болтаться в петле.

– Вы самый злой, самый гнусный человек из всех, кого я когда-либо встречал, – четко проговорил Бакстер.

Хики насмешливо подмигнул ему:

– Это ты сейчас так говоришь. А ты, девочка, – он повернулся к Морин, – постарайся не позволить Меган или Лири застрелить тебя. Спрячься между скамьями и лежи тихонько в темноте. Очень тихо. Вот часы, возьми их, любовь моя. Посмотри на них, когда над головой засвистят пули. Сверяй по ним время, глядя на потолок. Где-то между тремя и четырьмя минутами седьмого ты услышишь громовой грохот, и пол прямо под твоим симпатичным задом подпрыгнет, а колонны начнут разваливаться, станет светло, как днем, огромная часть потолка рухнет прямо на твое хорошенькое личико, обваливаясь кусок за куском, как в замедленной съемке. И помни, любовь моя, твоими последними мыслями перед смертью будут мысли о Брайене… или о Гарри… или о каком-то еще мужчине, уверен в этом. – Он рассмеялся, демонстративно повернулся и направился к бронзовой плите на полу. Обогнув ограду алтаря, он поднял плиту.

Морин крикнула ему вслед:

– В моих последних мыслях будет надежда на то, что Бог милостив к нашим душам… А твоя душа, Джон Хики, должна наконец успокоиться и почить в мире.

Хики послал ей воздушный поцелуй, затем сошел вниз по лестнице, и бронзовая плита опустилась за ним.

Морин присела на скамью… Бакстер пару секунд постоял, затем подошел к ней. Морин посмотрела на него и протянула ему руку. Бакстер взял ее и сел так близко, что их тела соприкасались. Он посмотрел на мерцающие вокруг тени и сказал:

– Я пытался представить, как все может закончиться… но это…

– Ничего нельзя предугадать заранее… Я никогда не думала, что ты станешь…

Бакстер крепко сжал ее руку.

– Я просто боялся.

– Да и я тоже. – Она на мгновение задумалась, затем, улыбнувшись, добавила: – Но мы ведь сделали это, ты же знаешь. Мы не уступили им ни дюйма.

Он улыбнулся в ответ:

– Мы не уступили, ведь верно?

Флинн всмотрелся в темноту справа, увидел там пустой престол, затем взглянул сквозь резную деревянную перегородку на алтарный орган на помосте рядом с алтарем. На корпусе органа стояла свеча. Ее пламя подрагивало в темноте, и на какой-то момент Флинну показалось, что за клавиатурой сидит Джон Хики. Он протер глаза, из горла его непроизвольно вырвалось мычание. За органом сидел Пэд Фитцджеральд, его руки покоились на клавишах, а тело держалось прямо и лишь слегка наклонилось вперед. Лицо он обратил к потолку, словно достиг высшей кульминационной точки мелодии. Флинн заметил, что рот его открыт, кожа на шее мертвенно-бледного цвета, а открытые глаза кажутся живыми от того, что в них пляшут яркие отблески пламени свечи.

– Хики, – тихо прошептал Флинн. – Хики, ты сволочь, мерзавец подлый, поганый…

Он посмотрел вверх, на церковные хоры, но Меган там не заметил и опять уставился на парадные двери собора.

Уже минуло 5.20, потом 5.25…

Флинн посмотрел вниз, за колонну, и увидел Морин и Бакстера, тесно прижавшихся друг к другу. Понаблюдав за ними немного, он опять повернулся к дверям.

5.30…

В тихом холодном воздухе собора повисло напряженное ожидание, и оно ощущалось так сильно, что, как боль, сковало чувства и мысли каждого: сердце в груди билось монотонно и зловеще, отдавалось во всех клеточках тела, по лицу струился холодный пот, во рту появился горький привкус, в глазах плясали огоньки свечей, запах горящего фосфора больно обжигал ноздри…

5.35… В сознание людей, засевших в соборе, закралась мысль, что начинать штурм уже слишком поздно, с его помощью теперь ничего не достичь.

Сидящий в длинном юго-западном трифории Джордж Салливан отложил в сторонку винтовку и взял в руки волынку. Под локоть он подпихнул меха, поудобнее пристроил на плече три басовые трубки волынки, а пальцы положил на верхний регистр с восемью клапанами и взял в рот мундштук трубки, подающей воздух в меха. Вопреки всем приказам и всяческому благоразумию он заиграл. Знакомая тягучая мелодия «Потрясающая Грейс» поплыла в освещенной мерцающими свечами тишине.

Мало-помалу, едва заметно, у боевиков стала спадать напряженность, а в подсознании возникла слабая надежда на то, что если ожидаешь чего-то ужасного, то стоит только вообразить мысленно этот ужас в самом страшном его проявлении, и ничего такого не произойдет.

Книга пятая

Штурм

За великую землю Ирландии,

За безумие гэлов святое!