Падение сквозь ветер - Олег Никитин

10 марта. Познакомился утром с Барртином, нашим новым стажером (он прибыл из какого-то мелкого городишки на западном побережье Эвраны) – Геббот представил его мне (как своего ученика!) и просил помогать советом. Какой из меня советчик? Вот Буммонт – тот все про Орден и его окрестности знает. Посмотрел я на этого Барртина: вполне бойкий и самостоятельный, если сумел из такой дали приехать и один в окраинном трактире жить. Сейчас-то он, конечно, снимет себе жилье поприличней.

29 апреля. Работа моя продвигается не то чтобы очень ходко, но все же не стоит на месте. Зато знаменитая метла стала экспонатом магического музея! Я, правда, на нее без дрожи смотреть не могу (столько она мне нервов испортила), и все же приятно. А под ней табличка (в стекле!) с кратким описанием: 1) истории спасения служанки из-под потолка холла; 2) мучительных раздумий молодого стажера Мегаллина (меня, то есть) над мазями; 3) счастливого исхода опыта с ударением учителя Геббота по макушке древком этого экспоната; 4) получения стажером Мегаллином (то есть мной) ежегодной премии за вклад в развитие магии. Без смеха читать такое невозможно, а учитель обижается, говорит, что сочинял текст без всякого намерения повеселить потомков. И я ему верю.

3 мая. Начал подготовку к своему первому полету. Конечно, одного меня не отпустят, наверняка полетит также Геббот и, может быть, кто-нибудь еще. Учитель стал постепенно обходить коллег и предлагать им совершить воздушное путешествие. Но никто пока не соглашается, говорят, что и своих забот хватает. Кроме того, говорят некоторые, если потерю одного мага и одного стажера Орден еще кое-как переживет, то большее количество жертв – это уже перебор. Не верят в мою мазь, корифеи! А ведь сами голосовали за то, чтобы дать мне ежегодную премию. Но Геббот не огорчается, считает, что маги в чем-то правы: зачем, в самом деле, им рисковать собой ради моих опытов?

7 мая. Вчера провожали в Азиану Веннтина (ему дали отдохнуть пару месяцев). Орден арендовал на вечер «Эврану», и все желающие маги и стажеры (а желали все) отправились часов в шесть туда. Получилось почти так же весело, как и в прошлом году на пикнике с неудачным купанием. Маги показывали всякие безобидные, но эффектные фокусы из своего магического арсенала, а зрителями у нас был сотрудники ресторана (они пугливо выглядывали из-за стойки). Веннтин держался мужественно, и можно было подумать, что бессрочная ссылка в провинцию ему нравится. Хотя, может быть, так оно и есть. Гульммика решила ехать с ним, не навсегда, конечно, а чтобы завершить свою работу по классификации азианских мифов. Она рассказала нам один, и все хохотали как сумасшедшие (наверное, потому, что были не очень трезвыми), хотя миф и не очень смешной. Там один бедный азианец надумал разбогатеть и пошел в горы, чтобы попросить каменного «дракона» (а горы у них – это как бы окаменевшие «драконы» – такие огромные сказочные существа с крыльями) о богатстве. Тот ему и говорит: «У меня в желудке газы скопились, боль страшная, а выхода для них нет. Ты продолби в склоне горы (то есть в теле «дракона») дырку, чтобы этот газ вышел, и я тебе помогу». Стал тот азианец дыру к камнях ковырять и случайно наткнулся на золотые самородки. Обрадовался, сложил их в котомку и домой отправился, а про «дракона»-то и думать забыл: мол, что со всякими камнями разговаривать. Принес свои самородки к скупщику и сторговался с ним на какую-то сумму азианских денег (очень большую, конечно), и только они ударили по рукам, как все золото превратилось в простую каменную крошку. Посадили этого жадного бедняка за обман на всю жизнь в кутузку, и работал он в каменоломне (все на свободу рвался, чтобы пойти и у «дракона» прощение вымолить), пока не умер. Спрашивается, что тут смешного? Еще Гульммика сказала: «Обожествление природы – характерная черта слаборазвитых народов. Я напишу об этом книгу!» Я подумал: «Вряд ли я стану ее читать».

19 мая. Подготовка полета продолжается. Пока что мы решили, какой предмет будем использовать в качестве «подъемника». Свиную шкуру! Тут главное, чтобы можно было накладывать жирный слой мази, и в этом отношении щетина очень кстати. Хоть ведро на нее намажь, ей все нипочем. Но каждого из обоих веществ у нас, конечно, гораздо меньше, всего около фунта. Учитель непосредственно помогал мне их смешивать из разных составляющих, и мы изготовили ровно столько, сколько нам позволил держатель хранилища Бекк (волоски сколопендры быстро закончились). Но я думаю, что и этого будет лишку – достаточно было одного пузырька, чтобы поднять к потолку довольно упитанную служанку. Она, кстати, забыла все свои обиды и очень гордится тем, что про нее написали на музейной табличке (каждый день с нее пыль вытирает). Норовит вымыть у меня в кабинете все, что только можно, вплоть до книг на столе, но я ей не позволяю.

26 мая. Крепкий деревянный короб (так называемая «корзина» для воздухоплавателей), наполненный мешками с песком, уже стоит в холле, готовый принять нас с Гебботом. Больше никто не захотел испытывать мое вещество в «боевых» условиях. К этому коробу накрепко привязана плотная сеть, внутри которой трепыхается смазанная свиная шкура. А снизу приделан медный крюк и веревка, которой наш воздушный «корабль» будет связан с землей.

4 июня. Скоро мама опять уедет на гастроли, а я так редко с ней общаюсь. Торчу постоянно в Ордене, но она ничего не говорит – так и должно быть, я уже не маленький и обязан закончить обучение. Вчера она за ужином спросила меня: «Как продвигается учеба?» Я вместо ответа сотворил небольшой вихрь и собрал все крошки на столе, а затем с его же помощью выкинул их в окно. Это истинная магия действия, из которой у меня получается пока только такая вот эффектная, но малополезная чепуха (гонять по небу тучи, например, в отличие от Геббота я не могу). Но учитель сказал, что вообще-то правильные стажеры начинают осваивать ее только после защиты предварительного диплома, так что я не переживаю по поводу своей магической «слабости». Мама похвалила меня и поцеловала в щеку. «Лишь бы тебя в другой город не отправили», – вздохнула она. «А что такого? – говорю. – Маги везде нужны, не только в Ханнтендилле». – «Так-то оно так, но ведь ты все-таки мой единственный сын. Как твои друзья поживают?» Я пожал плечами – ничего особенного с ними не происходило, Динника работала в каком-то захудалом ателье на Северной окраине города, Клуппер продолжал обучение на гвардейца, Маккафа бросила школу из-за ребенка, которому сейчас уже года полтора. «А про Бузза ты и так знаешь, я тебе говорил, что он добыл позволение и ходит на рынок, торгует своими картинами», – закончил я. Еще сказал, что не видел Маккафу уже год и не знаю, что с ней – может, опять выступает на арене. Мы еще немного потрепались с ней, и я к себе ушел, вздумал в дневнике несколько строк написать. И только здесь, у себя, я вспомнил, что сегодня год, как не стало Зубли. И коробка его уже не стоит под моей кроватью – я унес ее в чулан – только деревянная заплатка на стене под шкафом напоминает о моем талантливом летающем крысе. Этот урод Шуггер сделал из него чучело, мне Дециллий сказал, как он как-то случайно у него видел: стоит на верхней полке шкафа. А внутренние органы на компоненты своих гнусных смесей пустил.