Гиперион. Падение Гипериона - Дэн Симмонс

Мартин Силен, закрыв глаза, продекламировал:

Когда ж вся ненависть уйдет,Душа невинность обретет,Постигнув, что сокрыты в ней однойЕе восторги, страхи и покой,А воля добрая ее – есть воля Божья,За что б ее тогда ни порицали,Какие б ветры ни хлестали,Она счастливой будет все же.

– Уильям Батлер Йейтс? – спросил Сол Вайнтрауб.

Силен утвердительно кивнул:

– «Молитва о дочери».

– Я, пожалуй, выйду на палубу подышать перед сном, – сказал Консул. – Никто не хочет присоединиться?

Захотели все. Обдуваемые свежим ветерком, паломники стояли на юте, вглядываясь в темное Травяное море. Огромная чаша неба была усеяна звездами и испещрена следами метеоров. Хлопанье парусов и скрип снастей, казалось, раздаются из далекого прошлого.

– Я думаю, нужно поставить на ночь часовых, – сказал полковник Кассад. – Дежурить будем по-одному. Через два часа – смена.

– Согласен, – отозвался Консул. – Я буду дежурить первым.

– Утром… – начал было Кассад.

– Смотрите! – вдруг крикнул отец Хойт.

Все взглянули туда, куда он показывал. Между сияющими созвездиями вспыхнули разноцветные огненные шары – зеленый, фиолетовый, оранжевый, еще один зеленый. Подобно зарницам они осветили раскинувшуюся во все стороны огромную равнину. Звезды и следы метеоров поблекли рядом с этим поразительным зрелищем.

– Взрывы? – спросил священник.

– Сражение в космосе, – ответил Кассад. – Поблизости. Термоядерные бомбы, – добавил он на ходу и скрылся в люке.

– Смотрите, Древо. – Хет Мастин указывал на светящуюся точку, которая перемещалась среди взрывов, словно тлеющий уголек среди огней фейерверка.

Кассад вернулся со своим электронным биноклем и пустил его по кругу.

– Бродяги? – спросила Ламия. – Это вторжение?

– Почти наверняка Бродяги, – сказал Кассад. – Но, возможно, это не вторжение, а всего лишь разведывательный рейд. Видите вспышки? Корабли Гегемонии стреляют ракетами, а Бродяги их сбивают.

Бинокль наконец оказался у Консула. Вспышки были теперь ясно различимы – расширяющиеся фонтаны огня. Он разглядел и пятнышко «дерева», и длинные синие выхлопы по меньшей мере двух разведчиков, удиравших от преследователей.

– Я не думаю… – начал было Кассад, как вдруг весь их корабль до кончиков мачт и Травяное море затопило ярким оранжевым светом.

– Боже милостивый, – прошептал отец Хойт. – Они попали в корабль-дерево!

Консул перевел бинокль влево. Увеличивающийся ореол пламени можно было разглядеть и невооруженным глазом, но в бинокль какое-то мгновение были отчетливо видны километровый ствол и ветви охваченного огнем «Иггдрасиля». По мере того как выключались защитные поля и кислород выходил наружу, длинные языки пламени, изгибаясь, устремлялись в космос. Оранжевое облако начало пульсировать, потом растаяло и исчезло. На секунду ствол полыхнул огнем, а затем разлетелся на отдельные куски, словно последняя головешка догорающего костра. Ничто не могло уцелеть в этом аду. «Иггдрасиль», со своей командой, клонами и эргами, разумными существами-аккумуляторами, более не существовал.

Консул повернулся к Хету Мастину и с опозданием протянул ему бинокль.

– Мне очень жаль, – прошептал он.

Тамплиер не взял бинокля. Он опустил голову, надвинул на глаза капюшон и молча пошел вниз.

После гибели корабля-дерева взрывов больше не было. Прошло десять минут, но ни одна вспышка не нарушила черноту ночного неба.

Первой пришла в себя Ламия Брон:

– Вы полагаете, они их подбили?

– Бродяг? – спросил Кассад. – Вряд ли. Разведывательные корабли строятся с расчетом на скорость и на оборону. Сейчас они уже на расстоянии нескольких световых минут.

– Они что, охотились за кораблем-деревом? – спросил Силен. Голос поэта звучал непривычно трезво.

– Думаю, что нет, – ответил Кассад. – Скорее всего это чистая случайность.

– Чистая случайность, – словно эхо повторил Сол Вайнтрауб и покачал головой. – Пойду посплю.

Один за другим спустились вниз и остальные. Когда на палубе остался один Кассад, Консул спросил:

– Где я должен нести караул?

– Обходите весь корабль, – ответил полковник. – Из основного коридора вам будут видны двери всех кают и вход в столовую и в камбуз. Потом поднимайтесь на палубу и проверяйте трап и надстройки. Внимательно следите, чтобы горели фонари. У вас есть оружие?

Консул отрицательно покачал головой.

Кассад протянул ему свой «жезл смерти».

– Он настроен на узкий луч – около полуметра на дистанции десять метров. Не пользуйтесь им, пока не убедитесь, что на корабль кто-то проник. Эта пластина с шершавой поверхностью – предохранитель. Сдвигается она вперед. Сейчас жезл на предохранителе.

Убедившись, что его палец не касается пластины, Консул кивнул.

– Я сменю вас через два часа, – сказал Кассад и проверил свой комлог. – Моя вахта закончится раньше, чем взойдет солнце. – Он посмотрел на небо, как бы ожидая, что «Иггдрасиль» вновь появится там и продолжит свой полет. Но там сияли только звезды. Закрывший северовосточный горизонт черный вал предвещал шторм.

Кассад покачал головой.

– Зря, – сказал он и спустился вниз.

Консул постоял немного, прислушиваясь к шуму ветра в парусах, скрипу снастей и грохоту колеса. Потом подошел к борту и задумался, глядя в темноту.

5

Восход над Травяным морем был воистину прекрасен. Консул любовался им с крыши кормовой надстройки. После вахты он попытался заснуть, но вскоре понял, что это бесполезно, и поднялся на палубу встретить рассвет. Низко нависшие грозовые тучи застилали небо, и отраженные ими лучи восходящего солнца залили весь мир расплавленным золотом. Паруса, снасти, побелевшие от времени доски палубы – все, чего солнце коснулось своим кратким благословением, засияло всеми цветами радуги. Но вот оно скрылось за пологом облаков, и мир снова лишился своих красок. И стоило упасть занавесу, как сразу же подул ветер, такой холодный, словно он прилетел сюда прямо со снежных вершин Уздечки, показавшихся из-за горизонта на северо-востоке.

На палубе появились Ламия и Мартин Силен с чашками кофе в руках и направились к Консулу. Ветер тянул и рвал снасти. Густые кудри Ламии растрепались, окружив ее лицо подобием темного нимба.

– Доброе утро, – пробормотал Силен, щурясь поверх чашки на подернувшуюся рябью гладь Травяного моря.