Остров Колдунов - Ольга Белошицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему было плохо. Многочисленные купания в ледяной воде сделали свое дело — с рассветом лихорадка, малозаметная во время драки и пока он греб, сотрясала его вдвое сильнее прежнего, ломота в костях, вдобавок к синякам и ушибам, сделалась совершенно невыносимой. Он плохо соображал, что делает и что должен сделать. Надо бы похоронить Река, но он лишь сидел, привалившись к камням, и глядел, как Линара, стоявшая напротив, кутается в рваную безрукавку. Другой одежды, кроме рубахи и штанов, на ней не было, но ему не было ее жаль. Он не разрешил ей взять теплую куртку Река. Тупо глядя перед собой, он, с трудом шевеля губами, выдавил приказ взять нож, тот самый, и рыть им яму. Прямо здесь, между тремя большими глыбами. Линара, зыркнув на него с ненавистью, повиновалась.
Он так и остался сидеть, не выпуская меча из рук, когда она жалобно попросила у его разрешения передохнуть. Только кивнул, утопая в волнах жара, лениво следя за тем, чтобы она никуда не улизнула. Она попросила разрешения поесть, из тех припасов, что остались в лодке. Предложила развести костер, но он не разрешил. Пожевав лепешек и сыра, запив все холодной водой из реки, она покорно и молча принялась за работу.
К середине дня яма была готова. Тэйн перенес Река к камням, потом велел Линаре собрать веток, и пока она носила хворост, он, стоя на коленях перед другом, шепотом выговаривал Прощание. Петь, как положено при погребении, у него не было ни сил, ни голоса. Время от времени он замолкал, судорожно пытаясь вспомнить ускользающие из памяти слова. Кому приходилось служить последнюю службу по друзьям? Напутствия перед длинным путем в чертоги Феоллона, наставления перед последующим воплощением и прощание, прощание навсегда. «Что ты сделал за свою короткую жизнь, парень? Так немного… Летая над озером кипящей грязи Лахлайда, душа твоя наберется сил, очистившись от горечи и разочарования, от прежних обид и незалеченных душевных ран. А я пойду дальше. Прости…»
Он молчал, когда Линара закончила носить ветки для костра. Он поджег их знаком Небесного Огня, нарушив правило: погребальный костер можно было зажечь только живым, земным огнем. Разжигать его у Ройга не хватило бы сил, а Линаре он не мог доверить столь важный для него обряд. Привалившись к камням, он долго смотрел на пламя, моргая от слез, и ему казалось, что он сам лежит сейчас там, объятый огнем. На какое-то время он забылся. Открыв глаза, обнаружил, что костер уже почти прогорел. Велев Линаре забросать то, что осталось, землей, он еще раз шепотом повторил Прощание.
Когда она закончила, дневное солнце клонилось к закату. Тэйн, едва волоча ноги, вернулся с ней к лодке, отобрал часть припасов, теплые вещи, оставил ей одну шкуру и велел убираться прочь.
— У тебя же жар, — сказала она встревожено. — Я могла бы…
— Убирайся, — повторил он раздраженно, не глядя на нее.
Она все еще стояла на берегу, рядом с лодкой, когда он втиснул все в самый большой мешок и, закинув его за спину, нетвердой походкой отправился прочь.
42. Бегство
(Сезон Холода, Ард Эллар. Долина реки Тойрент)
К вечеру он дошел до ущелья, в глубине которого журчал тоненький хрустальный ручеек. Спустившись вниз, он допил инту, набрал воды и поднялся обратно.
Нужно было где-то остановиться на ночлег, но Тэйн шел, как заведенный. Местности он не знал, и понятия не имел, куда идти. Останавливаться он боялся, понимая, что подняться и продолжить путь будет ой как трудно. В ложбине, попавшейся на пути, он заметил высокие толстые стебли свиха, листья которого опадали только в начале Пробуждения, а семена высыпались из витых стручков к Рождению Илбара. В затуманенном жаром сознании промелькнула тусклая радость. Если собрать стручки, листья и растерев их, заварить горячий и горький отвар, бесценное средство от лихорадочных состояний любого происхождения, то может быть, пролежав до рассвета в тепле, наутро ему станет получше.
На сбор семян ушла бездна времени, потом он мучился с костром, не в силах выдержать его жаркое пламя, вылил полбаклаги в котелок и терпеливо ждал, пока закипит вода, пока настоится горькое пахучее зелье. С трудом он связал нужные урд знаки гармонией и кое-как просипел их над котелком. На это ушли последние искры Огня жизни, и он еще долго сидел без движения, с трудом вспоминая, чему его учили в Очаге Солнца. Обжигаясь, он выпил получившееся снадобье, старательно разжевывая попавшие в рот семена, потом завернулся во все шкуры сразу и лег, наслаждаясь долгожданным покоем. Куда теперь идти? Ни карты местности, ни малейшего представления, куда его занесло, у него нет. Надо бы в Сторожевой Очаг, но там, скорее всего, его будут ждать оскорбленные в лучших чувствах адепты Очага Солнца. Хотя, если идти по солнцу на северо-запад, рано или поздно он выйдет к морскому побережью, которое, не в пример здешним пустошам, густо заселено. Только вот сколько ему придется идти? И сможет ли он одолеть дорогу?
Содрогаясь от накатывающих время от времени волн жара, он доцедил остатки зелья со дна котелка. Жажду это не утолило, он допил воду из баклаги и снова свалился на землю. Нет, ему не справиться с этим огнем, безжалостно пожирающим внутренности. Ну и пусть, подумалось вяло. Не хочу больше. Не вижу смысла. Все равно камни кто-нибудь отберет, не те, так эти, и сделает по-своему. Он снова стал вспоминать те слова урда, но при первом же усилии в памяти вспыли те самые синие глаза, огромные до жути, два озерца, в которых запросто утонет даже опытный пловец. Тяжелые крупные слезы выкатились из них, поползли по щекам, оставляя мокрые блестящие дорожки на матово белой коже.
«Не надо, — промелькнуло в них нечто сродни боли, — не надо, не смей…» — ресницы вздрагивали гневно, прозрачные капли цеплялись за них, потом падали, подобно дождю, и гнев улегся, уступив место страху. «Нет, только не это, не смей!"
И такое отчаяние выплеснулось из этих глаз, что не хватило сил возразить. «Ну что ты, это всего лишь слабость, минутная слабость, слабость и жар, — отвечал он этим мыслям, неизвестно
