Обращаться с осторожностью - Джоди Линн Пиколт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Амелия… — Это слово, словно шар, свалившийся с Эмпайр-стейт-билдинга. — Я хотел поговорить с тобой, потому что… э-э-э… мне кажется, ничего не выйдет. Эти отношения на расстоянии…
Под ребрами у меня кольнуло.
— Не надо.
— Что не надо?
— Не говори этого, — прошептала я.
— Я просто… я имею в виду, что, возможно, мы больше никогда не увидимся.
В мое сердце будто впился крючок и потянул меня на дно.
— Я могла бы приехать в гости, — сказала я дрожащим голосом.
— Да, и что потом? Будешь возить меня повсюду в инвалидном кресле? Будто бы ради благотворительности?
— Я бы никогда…
— Просто найди себе какого-нибудь футболиста… Вот чего хотят девчонки вроде тебя, да? А не парня, который врезается в чертов стол и ломает ногу надвое…
Теперь я плакала.
— Это не имеет значения…
— Очень даже имеет, Амелия. Ты не понимаешь. И никогда не поймешь. То, что у твоей сестры НО, не делает тебя экспертом.
Мои щеки запылали. Я повесила трубку, не давая Адаму продолжить, и прижала ладони к лицу.
— Но я же люблю тебя, — сказала я, хотя знала, что он меня не слышит.
Сперва были слезы. Потом ярость. Я подняла телефон и бросила его в стену ванной. Схватила штору и с силой рванула вниз.
Злилась я не на Адама, а на себя.
Одно дело — совершить ошибку, другое — совершать ее постоянно. Я знала, что бывает, когда ты сближаешься с кем-нибудь, когда веришь, что они любят тебя: приходит разочарование. Если ты от кого-то зависишь, то, надо признаться, рано или поздно ты останешься с разбитым сердцем, ведь их не будет рядом, когда они больше всего нужны. А может, ты начинаешь доверять им, добавляя проблем. На самом деле достаточно себя самого, но если ты не очень надежный человек, в этом-то и проблема.
«Будь мне все равно, то не было бы так больно», — говорила я, но это доказывало, что я жива, что я человек и прочие сентиментальные вещи. Такие мысли не приносили облегчения, я казалась себе небоскребом, каждый этаж которого заминировали.
Я залезла в ванну и включила воду, чтобы смыть слезы, чтобы, когда я взяла бритву, которую спрятала в коробке с тампонами, и провела по коже, словно смычком от скрипки, никто не услышал песню моего позорного провала.
Прошлым летом, когда у мамы закончился сахар, она поехала в местный магазинчик прямо посреди приготовления рецепта, оставив нас одних на двадцать минут — не такой уж долгий период, как может показаться. Но нам хватило времени, чтобы начать перепалку, какую передачу смотреть по телевизору. Я крикнула:
— Понятно, почему мама не хотела твоего рождения, — а потом смотрела, как искажается твое лицо, и мучилась угрызениями совести. — Вики, я же не серьезно.
— Просто замолчи, Амелия…
— Прекрати вести себя как ребенок…
— А ты прекрати говорить херню!
От этого слова, слетевшего с твоих губ, я замерла:
— Где ты это услышала?
— От тебя, идиотка, — сказала ты.
В этот момент в стекло врезалась птица, заставив нас обеих подпрыгнуть на месте.
— Что это было? — спросила ты, вставая на диванные подушки, чтобы лучше рассмотреть.
Я осторожно, как и всегда, забралась на диван рядом с тобой. Птица была небольшой, коричневой, ласточка или воробей, я не различала их. Она распростерлась на траве.
— Она мертвая? — спросила ты.
— Откуда мне знать?
— Может, нам проверить?
Мы вышли на улицу и обошли дом. Птица лежала ровно на том же месте, где и несколько минут назад. Я присела на корточки, присматриваясь, дышит ли она.
Без шансов.
— Нужно похоронить ее, — всхлипнула ты. — Не можем же мы оставить ее здесь.
— Почему? В природе постоянно кто-то умирает…
— Но это произошло по нашей вине. Возможно, птица услышала, как мы кричим, и поэтому врезалась в окно.
Я очень сомневалась, что птица нас слышала, но не хотела с тобой спорить.
— Где лопата? — спросила ты.
— Не знаю. — Я задумалась. — Погоди, — сказала я и побежала в дом.
Я взяла большую лопатку, которой мама смешивала ингредиенты в миске, и вынесла ее на улицу. На ней еще осталось тесто, но, может, это сгодится. Мы словно отправляли египетскую мумию в загробную жизнь вместе с едой, золотом и домашними питомцами.
Я выкопала ямку в шести дюймах от того места, где лежала птица. Мне не хотелось касаться ее — это пугало до чертиков, — поэтому я подтолкнула ее лопаткой.
— И что теперь? — спросила я, глядя на тебя.
— Нам нужно прочитать молитву, — сказала ты.
— Деве Марии? С чего ты решила, что птица — католичка?
— Мы можем спеть рождественскую песнь, — предложила ты. — Она не очень религиозная. Но красивая.
— Может, лучше скажем что-то хорошее о птицах?
Ты согласилась.
— Они бывают всех цветов радуги, — сказала ты.
— Они хорошо летают, — добавила я; по крайней мере, летали десять минут назад. — Они издают красивые звуки.
— Птицы напоминают мне о курице, а курица очень вкусная, — сказала ты.
— Достаточно.
Я засыпала птицу землей, ты присела на корточки и покрошила сверху траву, словно украшение на торте. Мы снова зашли в дом.
— Амелия, можешь посмотреть по телевизору любую передачу.
Я повернулась к тебе.
— Я вовсе не желала тебе смерти, — призналась я.
Когда мы снова устроились на диване, ты свернулась рядом со мной калачиком, как делала, будучи совсем малышкой.
Я хотела сказать тебе другое, но не сказала: «Не бери с меня пример, я последний человек, на которого нужно смотреть».
Несколько недель после похорон той дурацкой птицы, каждый раз, когда шел дождь, я садилась подальше от того окна. Даже теперь я старалась обходить тот участок двора. Боялась услышать хруст, посмотреть вниз и увидеть сломанные кости скелета, хрупкие крылья, точеный клюв. Я была достаточно умна, чтобы отвернуться и не видеть, как что-то проступает на поверхности.
Людям всегда интересно знать, каково это, поэтому я расскажу: при первом порезе чувствуешь жжение, потом сердце ускоряет ритм, когда ты видишь кровь, ведь ты понимаешь, что сделал то, что нельзя было, и все же тебе это сходит с рук. Потом ты впадаешь в транс, ведь это по-настоящему потрясающе — ярко-красная линия напоминает шоссе на карте, по которому хочется следовать, чтобы посмотреть, куда она ведет. И — о боже! — сладостная разрядка, лучше и не скажешь, словно шарик был привязан к детской руке, но вот он свободно летит в небо. И ты знаешь, о чем он думает: «Ха, я больше не принадлежу тебе»,
