Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов

 Случившаяся в самое почти то же время святая неделя и сельское оной торжествование, соединенное с забавами особого рода, увеличили еще более мое удовольствие. Уже многие годы не видал я сего торжества в своей деревне, милого и любезного мне от самого младенчества; и потому дожидался с вожделением сего праздника и проводил оный весьма весело.

 Вскоре потом открывшаяся весна, с оживающею своею зеленью и развертывающимися деревьями, отворила мне путь к новым и бесчисленным забавам и увеселениям. Вся натура была мне отверзтою, и я впервые еще тогда мог на свободе и сколько хотел ею пользоваться и всеми ее приятностьми, красотами и великолепиями наслаждаться. Не могу изобразить как приятна и утешна была для меня сия первая весна, и как много веселился я всеми окружающими меня разными предметами и происходящими всякой день с ними переменами.

 Сперва утешали меня самые распуколки древесных листов, там младая и нежная зелень листочков и приятная разноцветность оных; а потом, веселили зрение мое самый цвет всех плодовитых дерев, соединенный с бесчисленными и разными цветами, рассеянными натурою по бархатным коврам распростертым по земле. Я любовался ими и любовался положениями мест вокруг жилища моего. Все они были прекрасны, все мне милы, все утешали зрение и услаждали чувствования сердца моего, — и я не мог довольно навеселиться ими. Пение пташек, налетевших в превеликом множестве в сады и рощи мои, а особливо восхитительные крики соловья, слышимые повсюду и гремящие по вечерам во всех садах моих и рощах, увеличивали еще более приятность ощущений моих. И сколь многие минуты были ими наполнены тогда!

 Не было дня, в которой бы я, отрываясь от прочих моих упражнений, по нескольку раз не выходил из дома в рощи, или сады свои: и либо сидючи в совершенном уединении на каком–нибудь приятном бугорке, на хребте своей горы прекрасной, либо стоявши, прислонясь спиною к какому–нибудь дереву и простирая взоры на прекрасные дальни и местоположения окрестные; либо расхаживая взад и вперед по тропинкам, пробитым мною в садах моих под тенью и ветвями дерев плодовитых, — не углублялся я в размышления различные, и когда приятные и чувствительные, когда важные и глубокие — и не производил ими в себе чувствований столь приятных и сладких, что за ними забывал все прочее на свете, и благодарил только судьбу свою, что она доставила мне, наконец, то, чего желало только сердце мое: то есть свободную и мирную деревенскую жизнь.

 Со всем тем не упускал я заниматься и экономиею сельскою и посвящать ей знаменитую часть праздного времени своего. В течение зимы имел я довольно досуга к тому, чтобы обдумать все части оной и позаметить в мыслях своих, что и что сделать бы мне в течение наступающей весны, лета и осени.

 Не хотя вести домоводства своего так слепо и с таким небрежением, как ведут его многие, а желая основать оное колико можно порядочнее и лучше, завел я всему порядочные записки, переписал все замышляемые дела, все нужные поправления старых вещей и все затеваемые вновь заведения и предприятия и, соображаясь с малолюдством и достатком своим, избирал то, что казалось нужнейшим пред другими вещами, и давал всегда сим преимущество пред такими, кои были либо не столь нужны, либо могли терпеть еще несколько времени. А всегдашнее наблюдение сего правила и порядка в самых работах и помогло мне очень много в моем домоводстве, и сделало то, что я очень немногими людьми в самое короткое время успел произвесть то, чего иные и многими людьми и несравненно в должайшее время произвести не в состоянии.

 Все мои упражнения относились в течение сего лета наиглавнейше только к двум предметам: к зданиям и садам моим. Первым как ни располагался я спешить, но как нужду терпел я и в первейшей потребности житейской, то есть ту, что мне жить было негде, ибо дом мой был уже слишком ветх и староманерен, и те комнаты, где я сначала расположился жить, были и скучны, и темны, и дурны, и совсем не по моим мыслям; то расположился я воспользоваться находящеюся в конце хором за сеньми нежилою и, по–видимому, довольно еще крепкою двоенкою {Двойной избой.} и не только сделать из них для жилья себе два порядочных покойца, но присовокупить к ним еще и третий, сделав оный из задней половины передних больших и просторных сеней.

 Итак, решившись предпринять сие дело, которое бы в старину почтено было смертным грехом и неслыханным отважным предприятием, не успел я дождаться приближения весны, как и должны были плотники прорубать стены и проваливать где двери, где места под печь, где окошки большие, где забирать вновь стены, где из дверей делать окны, и так далее. И работа, по указанию и распоряжению моему, пошла с таким успехом, что усач приказчик мой, смотря на все сие, молчал и пожимал только плечами: ибо ему таких отважных предприятий не приходило никогда в голову. А увидев чрез короткое время прекрасные и веселые покойцы, в которых жить никому было не стыдно, не верил почти глазам своим и только удивлялся, как я успел все то так скоро и хорошо сделать.

 Сие и действительно так было: ибо мне как–то удалось очень скоро всю сию работу кончить и нажить себе три, хотя небольшие, но прекрасные и веселые комнатки с большими окнами и не только с подбитыми холстиною и выбеленными потолками, но и обитые самим мною по холстине и довольно хорошо разрисованными обоями. Один и величайший из сих покойцев, сделанный из бывшей до сего харчевой светлички, составлял у меня некоторой род гостиной или передней. Я осветил его тремя большими и порядочными окнами: одно из них было на двор, а два прорублены вновь в сад, где пред самыми оными отгородил я особый огородец и сделал порядочный цветничок. Для нагревания же оного снабдил его особою, и хотя кирпичною, но порядочно складеною и мною расписанною печкою. Обои же в оном сделал я светло–пурпуровые с цветочками и столь красивые, что горенка сия была хоть куда.

 Второй покоец сделал я своею спальнею, превратив ее из старинной темной кладовой и соединив дверьми, осветил его двумя большими окнами, которые оба были в сад. И как одно из них было на полдень, то сие и придавало обоим сим покойцам довольно светлости. Я обил стены сего желтыми и также росписными обоями.

 Третий, маленький и из задней половины больших сеней сделанный покоец, составлял по нужде и заднюю и лакейскую комнату. Дверьми имел он соединение и с передними и задними сенями, и с моею спальнею, с которою и одна печь его нагревала.

 Сия–то была первая в доме моем внутренняя и далеко еще не совершенная переделка; но, по крайней мере, я тогда и сим был очень уж доволен и тотчас перебрался туда жить, как скоро она поспела. А дабы любопытнейшим из потомков моих можно было видеть сию мою первую переделку, то изобразил я оную в приобщенном при сем плане и рисунке.