Цвет боли. Красный - Эва Хансен

— Скажи-ка мне, почему, когда я вытащил тебя из петли, ты бормотала, что знаешь, кто будет следующей? — Заметив мое сомнение, предупреждает: — Только не ври, прошу тебя. Ты играешь не просто с огнем, у тебя в руках граната без чеки, и я должен знать, как ее обезвредить. Отвечай честно.

— На фотографии в твоем альбоме кроме тебя четверо — Оскар и три девушки. Две погибли, Оскар пропал. Остались ты и Паула.

Ларс задумывается, он явно вспомнил фотографию.

— Оскар в Италии, у нас там дела. Кому ты говорила об этом снимке?

— Никому, только Анне и Марте.

Я молчу о Хильде, иначе придется объяснять все и про БДСМ и костюм из латекса.

— Зачем?

— Пыталась найти Паулу, чтобы предупредить.

— Паулу? Ты пыталась найти Паулу?

— Да…

Он вздыхает:

— Почему ты не сказала всего мне хотя бы по телефону?

Я молчу. Ларс вглядывается в лицо, до него, кажется, доходит.

— Очухаешься, я тебя так выпорю за это! Это худшее, что ты могла подумать обо мне. Что ты там по телефону бормотала о моем алиби?

— Я сказала Анне, что ты не мог убить Бригитту, потому что все дни был со мной. Хотела так сказать и в полиции, но они не спрашивали.

— Они не могли спрашивать, я был в Женеве на виду. Но сейчас не о том. Кто знал о твоих подозрениях?

— Только Анна. Нет, еще Марта.

— Подружка Оскара?

— Да.

— Как выглядит эта Анна?

— Красивая, высокая, стройная… Синие глаза…

— Глаза можно изменить линзами. Возраст?

— Лет тридцать пять… Она спортивная и ухоженная.

— Особые приметы, шрамы, татуировки?

— Татуировки нет, но на правой руке шрам, возможно, это след от удаленной татуировки.

— Где?

— Ближе к локтю.

— А на предплечье?

— Не знаю, я плечи не видела. У нее немного странная форма ногтя мизинца. Под накладным ногтем незаметно, но без него — да.

— Левого?!

— Да. Ты ее знаешь?

— Анну нет.

Он задумался, покусывая губу, я лежала, затаившись, как мышь. Даже узнав, что я за ним следила, Ларс не стал меня убивать. Или пока не стал?

Ларс вдруг явно заторопился.

— Где живет эта Анна?

— Не знаю.

— Где ты с ней встречалась?

— В офисе.

— Говори адрес.

— Но…

— Линн, черт возьми, говори адрес!

Я продиктовала адрес офиса у Арки Боффиля.

— Кто заберет тебя из больницы?

— Забрать может только бабушка, но я пока не звонила.

— Как зовут твою бабушку, номер ее телефона и где живет?

— Сейчас она в загородном доме… Я сама позвоню, не беспокойся.

Если честно, то мне вовсе не хотелось впутывать во все это бабушку.

Он видно понял мое нежелание, склонился ближе, глаза метали стальные молнии:

— Черт побери, Линн, почему я должен вытягивать из тебя информацию клещами после того, как вытащил из петли?! Ты мне не веришь? Чего проще — оставить тебя болтаться в этих веревках, сейчас не было бы проблем. А теперь вот объясняйся с полицией. Диктуй телефон бабушки и ее имя. Я просто не хочу, чтобы тебя подвесили еще раз!

Пришлось продиктовать…

— Хорошо. Никому ничего не рассказывай, это может оказаться смертельно опасно. Лежи тихо, пока не приедет бабушка. Полиции я сказал, что ты просто неудачно снимала рождественские гирлянды и ничего не помнишь.

Ларс явно собрался уходить, но вдруг сделал шаг обратно к кровати, наклонился и… Я почти задохнулась от его поцелуя. Даже если бы меня еще раз подвесили, я согласна ради такого.

— Дуреха!

И это вместо «люблю»! Но его и след простыл.

Глядя на закрытую дверь, я пыталась разобраться в ситуации. В голове и на сердце сумбур. Это неудивительно, с той минуты, как я впервые увидела Ларса, порядка ни там, ни там уже не бывало.

В дверь постучали, не успела я испугаться, как вошла медсестра и за ней двое рабочих втащили большое кресло.

— Мы поставим вот тут и еще вот так ширму.

— Зачем?

— Чтобы ширмой отделить вас от охраны.

— Какой еще охраны?!

— Ларс Юханссон, доставивший вас в клинику, оплатил дополнительный круглосуточный уход и просил не оставлять одну ни на минуту. Вы подвержены головокружениям?

— Да, пожалуй, особенно в последнее время.

Это правда, с тех пор, как я встретила Ларса Юханссона, голова идет кругом постоянно.

— Вот так вам не будет мешать?

Как мне может мешать то, чего я не вижу. К тому же постоянное присутствие рядом человека действительно немного успокоит. Это очень неприятно, когда тебя пытаются убить, а ты еще и не понимаешь, кто и за что.

Это было замечательное Рождество, пожалуй, самое замечательное со времен детства.

У них с Фридой все не ладилось расследование двух повешенных, оно шло как-то вязко, тягуче… Вангер терпеть не мог такого, он любил раскрывать все по свежим следам, понимая, что умный преступник, если ему дать время, успеет все спрятать, уничтожить, обдумать и даже создать себе алиби. Но на сей раз поделать ничего не мог. Его бесило приближение праздника, который отвлек людей от всего остального.

На вопрос Фриды, где он будет праздновать Рождество, только отмахнулся:

— На диване.

В декабре в Стокгольме темнеет рано, совсем рано, телевизор Даг нарочно не включал, чтобы не видеть развеселых счастливых лиц, твердо решив проспать весь праздник, а потому в квартире были тихо и темно.

Как обычно, когда можно спать, не спится, промучившись больше часа, Вангер встал и отправился к холодильнику за пивом. Звонок в такое время мог означать только очередное убийство, но лучше заниматься делом, чем маяться от сознания собственной ненужности. А еще мелькнула мысль, что если дело срочное, удастся вызвать на работу Фриду.

— Даг, у тебя гости?

Вангер откровенно изумился, услышав голос той, о которой подумал.

— Нет.

— Планы на вечер есть?

— Поваляться с пивом на диване.

— Запиши адрес, на сборы тебе час.

Он машинально записал продиктованный адрес:

— Что случилось и почему час?

В трубке смех:

— Это мой адрес, Даг, я приглашаю тебя… мы приглашаем тебя встретить Рождество с нами, если, конечно, ты не ждешь фею.

Ей пришлось повторить приглашение и адрес, потому что от изумления Даг плохо соображал…

Фрида представила его своей матери и младшей сестре, позвала всех в комнату. Квартира небольшая, но чистая и уютная. Однако Вангера поразило не это. Он буквально застыл перед мужским портретом, стоявшим на видном месте: