Год беспощадного солнца - Николай Волынский

Лихорадочно обшарил все карманы, хотя уже понял: незачем.

Диск мог выпасть в машине. Или рядом на землю, когда Мышкин доставал из машины зажигалку и смачивал тряпку бензином.

Бессильно Мышкин прислонился к мокрому тополю. Несколько раз глубоко вздохнул и расслабился. Закрыл глаза, добился ощущения абсолютной пустоты в голове и стал ждать.

Через три-четыре минуты внутренняя видеозапись, перемотанная назад, повторила картинку.

Он укладывает в черный полиэтиленовый мешок Клюкина. Рядом, на секционном столе, лежит диск. Мышкин выложил его, чтоб не мешал. И не взял.

Вернуться? Риск. Тем более, есть копия – у Туманова.

Нет. Нет у Туманова копии. Она была на его даче.

Решительно подняв руку, Мышкин остановил старенький москвич.

Водитель на треть опустил стекло.

– Случилось что?

– Вы могли бы меня отвезти на Васильевский?

За рулем был старик с длинной седой бородой, как у Льва Толстого.

Он покачал головой:

– Извините. Не по дороге.

– Я заплачу. Как за такси. И сверху добавлю.

– Довез бы бесплатно в другое время, в советское, – с сожалением сказал старик. – А сейчас вообще не по пути.

Мышкин вытащил из кармана последнюю сотню долларов. Остальные пятьсот он предусмотрительно спрятал под резинкой носка.

– Пожалуйста, умоляю! Вопрос жизни и смерти. Не преувеличиваю, честное слово. Этого хватит?

Пенсионер заколебался.

– Доедем, получите еще столько же. Как раз ваша пенсия.

– Да, месячная, – вздохнул водитель. – Садитесь. Хоть я, честное слово, очень устал.

– Так давайте я поведу! – с готовностью предложил Мышкин. – У меня есть права, при себе, стаж пятнадцать лет. На сумму вознаграждения это не повлияет.

– Садитесь, – повторил пенсионер. – Довезу. Только пристегнитесь и помогайте следить за дорогой.

Ехали долго. От денег пенсионер все-таки отказался. Тогда Мышкин решительно положил сотню на заднее сиденье и рысцой двинулся к клинике.

Ключ в дверном замке повернулся только на один оборот. И дверь медленно открылась сама. Но Мышкин помнил, что запер на два оборота. За грудиной заныло, и он снова ощутил там кусок льда.

Диск лежал на том же месте – в морге на столе.

Сзади раздался шум, загремела стальная дверь, и по лестнице резво спустился Литвак.

– Смотри! – крикнул он, подбегая. – Смотри, Дима, что у меня есть для тебя!

Он резко поднес к лицу Мышкина газовый баллончик, нажал распылитесь. Все вокруг погасло.

Падая в черную бездну, Мышкин успел услышать, как злобно кричал Литвак:

– Куда лепишь, лепило?! Руки оторву! В яремную надо, в яремную!.. Дай сюда, я сам!

32. Похоронен живым

Когда Мышкин открыл глаза, ему показалось, что после крика Литвака прошла секунда, максимум, полторы.

Он по-прежнему в отделении. В своем вольтеровском кресле. Хорошо видит все вокруг – и предметы, и людей. Странно только, что здесь собрались люди, ничем не связанные.

За его столом главный врач клиники Демидов. Не в белом халате, а в кремовом чесучовом костюме. Внимательно смотрит на дисплей компьютера, рядом – полковник ФСБ Костоусов. А этот как сюда попал?

Перед Мышкиным верхом на стуле – Литвак с черной сигарой в зубах. Смотрит озабоченно, даже с тенью сочувствия. Поодаль, у самых ступенек, Мышкин различил реаниматолога Писаревского.

Что-то непонятное здесь. Он хотел спросить, что происходит, но, что язык словно примерз к небу. Руки и ноги тоже отказали. И с удивлением и страхом он обнаружил, что чувствует себя не живым человеком, а неподвижным бревном.

«Инсульт, – в ужасе догадался Мышкин. – Меня разбил инсульт. Все правильно: полный паралич. Но почему-то сознание нормальное. Ему полагается быть сумеречным. Хотя… кто сказал, что все вокруг не мои собственные галлюцинации? Интересно, оказали мне первую помощь? Не вижу капельницы. И следов инъекций на руках. Если не успели, на всю жизнь могу остаться с перекошенной рожей. Или вообще сыграю в ящик. А может, я как раз при смерти. Как интересно, холера! Вот удача! Жаль, не рассказать и не описать, как это бывает на самом деле… А ведь хорошая глава для докторской. Или даже монография страниц на пятьсот».

– Вернулся наш красавчик! – сообщил Литвак.

Демидов и Костоусов одновременно повернули к Мышкину головы и снова уставились на монитор.

Наконец Демидов откинулся на спинку стула, достал вечную «белинду», закурил и огорченно уставился на Мышкина.

– Как же так? Какая неосторожность! – с упреком сказал он. – Я же тебя предупреждал. Долбил тебе тысячу раз: будь осторожен, будь осторожен, будь осторожен, черт побери!.. А ты? Большую должность тебе предлагал, членство в фонде, большие деньги, пожизненную ренту… Без всякой корысти, без личной мне выгоды. Лишь бы наш умник Мышкин рос и развивался, науку двигал, людей помогал спасать. И что в ответ? Это?! – крикнул Демидов, ткнул пальцем в дисплей и покраснел до синевы. – Кому ты хотел продать эту гадость?

«Тому, кто сломает тебе шею, скотина! – хотел сказать Мышкин, но сумел только открыть глаза – изо всех сил, понимая, что скоро и веки перестанут двигаться.

– За сколько же ты хотел продать своих друзей, своих товарищей, свой коллектив, который стал тебе и отец и мать… Семьей тебе стал. А! – он сокрушенно махнул рукой. – Так вот пригреешь на своей груди змею… – он оглядел всех вокруг. – Всем нам наука!

– Сергей Сергеевич! – подал голос полковник Костоусов. – Вернитесь, пожалуйста, к тому месту, где Кокшанский пишет о кристаллическом вирусе.

– Сами возвращайтесь! – прорычал Демидов и отодвинулся вместе со стулом. – Или я у вас на побегушках?

Костоусов невозмутимо взял мышь и защелкал.

– Ты хотел, Дима, узнать у меня, что такое огурец зомби? – спросил Литвак. – Вот тебе мой ответ. Практическая демонстрация. Это то, что ты сейчас ощущаешь. Жаль только, что записать не можешь и вставить в докторскую свою, которая так и не появится. Никогда. Осознай, что это такое – никогда .

Он помолчал.

– Главная твоя ошибка, Дима: не надо было жену у меня уводить. Только не говори, что ты здесь ни при чем, что не знал, что мы были в разводе… В разводе – да, но у меня был очень большой шанс ее вернуть. И я вернул бы. Да только ты украл у меня этот шанс. Вот в чем твоя ошибка, Дима. И самое печальное в том, что ты ее уже не исправишь. Жизнь твоя кончилась. Хоть и жаль. Мне лично жаль. Ты был мне другом. И не плохим. Я тебя уважал.

Мышкин отвел взгляд в сторону.

– Не надо! – усмехнулся Литвак. – Я и так знаю, кем ты себя считаешь, а кем – меня. «Был бы человек хороший» – так, по-моему, ты говорил?

Дмитрий Евграфович медленно открыл и закрыл глаза.

– Во! – весело крикнул Литвак. – У нас тут уже диалог наладился!

– Кому он нужен со своим диалогом? – меланхолически отозвался издалека Писаревский. – Пусть платит по счетам – вот и весь диалог. И что он с Клюкиным сделал?

– Клюкина он убил, – оторвался от монитора Костоусов. – Убил прямо здесь, в морге. Шею сломал – садист, маньяк одно слово. А труп уничтожил. Подложил вместо себя в машину и только что сжег. Вместе с собственной тачкой. Буквально часа полтора назад. Переоценил ты себя, Дима, переоценил… Неужели ты надеялся, что тебя никто не будет контролировать? Да ты и шагу без меня не мог сделать. Даже в сортир сходить, как верно отметил взломщик Ладочников. Все знал, собака… И девушка твоя – все ей казалось, что кто-то ее подслушивает. Интуиция прямо-таки собачья у нее. Была, – добавил полковник. – Э-хе-хе… Не только профессор предостерегал тебя от глупостей. И я тебя предупреждал, много раз. Добра тебе хотел, как и другие здесь. А толку? Информацию отдать советовал. Послушался? Нет. Ничего не отдал. Убеждал с Тумановым дружбу не водить. Опять глухарем прикинулся. И что Туманов? Помогли тебе твои ляхи?

Он вместе со стулом развернулся к Мышкину.

– Скажу честно: такого идиота, как ты, я встречаю первый раз в жизни. Хотя нет – второй. Был еще на моем пути некий генерал Рохлин – тот самый, герой чеченской войны, еврей, между прочим… – тут он бросил короткий взгляд на Литвака, но тот не шевельнулся. – Приятель мой давний, вместе в школе учились. Так Рохлин вообще государственный переворот готовил, хунту военную, Ельцина скинуть хотел со всеми чубайсами. Военный человек был Рохлин, а не соображал, как и ты, что такие люди никогда не остаются без заботы со стороны нашей внимательной и деликатной службы. Рохлина жена вовремя застрелила. По нашей просьбе. Правда, никто не поверил, потому и выпустили ее так быстро. А вот тебе, в отличие от Тамары Рохлиной, придется слопать весь огурец, который так сильно тебя интересовал.

И неожиданно рассмеялся.

– А вот моих пацанов ты хорошо уделал! Просто гениально. Тех, у Балтийского вокзала. Представляете, – обратился он к Демидову, – два моих кадра, работники нашей службы безопасности – я имею в виду службу нашей клиники… Профессионалы, мастер-класс, можно сказать, ни одной осечки… А сугубо штатский, слабый, трусливый и пьяница к тому же, заставил их убивать друг друга. И один снес битой башку другому! Своему напарнику и другу. Как вам это понравится?