История имперских отношений. Беларусы и русские. 1772-1991 гг. - Анатолий Тарас

При этом Сталин ни один список не подписал в одиночку, он требовал, чтобы свои подписи ставили и другие члены Особой комиссии. В народе это называется круговой порукой.

Осенью 1929 года по инициативе Сталина партия большевиков взяла курс на «великий перелом». Суть «перелома» заключалась в резком увеличении показателей производства важнейших видов промышленной продукции, предусмотренных первым пятилетним планом, в ускорении темпов индустриализации страны, в коллективизации сельского хозяйства. НЭП был «выброшен к черту».

По своей сути «великий перелом» был примерно то же самое, что и «большой скачок» в Китае в 1958–60 годах: попытка «перепрыгнуть» (за счет «волевых решений» и эксплуатации народного энтузиазма) через промежуточные этапы экономического и социального развития в «светлое завтра».

Результаты оказались печальными. План строительства новых промышленных предприятий удаюсь полностью выполнить с большим опозданием (лишь к концу 2-й пятилетки); провалилась программа производства технически сложных видов оружия (боевых самолетов, артиллерийских орудий, танков, кораблей, подводных лодок); зерно, необходимое для торговли со странами Запада, заготовили ценой полного его изъятия у крестьян в Поволжье, на Северном Кавказе и Украине, что вызвало голод в этих регионах[86].

Как известно, Мао Цзедун после провала своих планов начал в Китае «великую пролетарскую культурную революцию» (1966–76 гг.), направленную на избиение руководящих кадров, научных и технических специалистов, творческой интеллигенции и всех инакомыслящих. Именно их он объявил виновниками закономерной неудачи.

Несомненно, что Мао руководствовался при этом примером Сталина, развязавшего в 1929 году длительную кампанию по выявлению «вредителей» в народном хозяйстве и системе управления, а также «замаскированных врагов народа» во всех социальных группах. Реально в качестве таковых Сталин и его подручные избрали наиболее образованную и активную часть общества, способную мыслить самостоятельно, то есть, потенциальных политических противников.

Одновременно сталинская группировка взяла курс на полное подчинение национальных окраин центру, ибо ощутила опасность, исходившую, по её мнению, от носителей национальных идей в союзных и автономных республиках. Сталин серьезно опасался, что продолжение политики «коренизации» может в конечном итоге привести ряд союзных республик к выходу из состава СССР. В подобных намерениях он подозревал, в первую очередь, национальные партийно-советские кадры Украины и Беларуси, «в связке» с интеллигенцией (носительницей национального самосознания).

Соответственно, главным методом проведения в жизнь «нового курса» стали репрессии, жертвами которых были уже не представители «свергнутых эксплуататорских классов», как в период 1918–1928 годов, а вполне лояльные советские граждане. Сталин заявил: «репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления».

Параллельно тому, как репрессии приобретали всё более массовый характер, в стране происходил переход от партийной традиции коллективной выработки решений к практике беспрекословного повиновения низших звеньев руководства — высшим. За девять лет (с 1929 по 1937 год) в СССР полностью сформировалась командно-административная система управления экономикой и всеми сферами общества. Кроме того, на «великих стройках социализма» (Беломорканал, Днепрогэс, Магнитогорский металлургический комбинат, Комсомольск-на-Амуре, десятки других), испытывавших трудности с привлечением вольнонаемных рабочих, вошёл в массовую практику бесплатный труд заключённых (до 12 миллионов человек к осени 1939 года), превращённых в государственных рабов[87].

После того, как в 1937 году на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) была окончательно отстранена от власти группа Бухарина – Рыкова, становление системы единоличной диктатуры Сталина в партии и государстве завершилось.

Теперь, по его замыслу, надо было превратить всё население огромного государства в «глину», беспрекословно и рьяно выполняющую любые распоряжения «начальства». Сталин, мечтавший о создании «Всемирной республики советов», хотел превратить всю страну в «единый военный лагерь», а граждан СССР — в послушных «винтиков», психологически неспособных ни обсуждать приказы, ни уклоняться от их исполнения.

Именно с этой целью Сталин приказал в 1937 году начать кампанию «большого террора». Она была направлена в первую очередь против партийно-советских и военных кадров, научно-технической и творческой интеллигенции, основная часть которых сформировалась уже при советской власти.

Беспощадное и, на первый взгляд, бессмысленное исключение из обычной жизни огромной массы людей в действительности решало сразу несколько задач.

Во-первых, на «вредителей», «двурушников», «троцкистов», «национал-фашистов», «агентов иностранных разведок» списывали все провалы, неудачи и ошибки в экономическом строительстве и социальных преобразованиях, которые чаще всего проводились без соответствующей организационной подготовки, без нужного материального и кадрового обеспечения, на основании субъективных волевых решений. Происками «врагов» объясняли любые оплошности в развитии экономики, невыполнение хозяйственных планов и т. д.

Во-вторых, свирепый террор должен был запугать население огромной страны. Советских людей наглядно убеждали в том, что ничто не может гарантировать их от расправы — ни высокое положение в обществе, ни партийность, ни возраст (среди жертв были и дети, и глубокие старики), ни прежние заслуги. Популярный анекдот очень верно характеризует состояние общества в 30–40-е годы: «половина народа сидела, а другая половина тряслась, что посадят».

Некоторую надежду на личную безопасность давала лишь постоянная публичная демонстрация беспредельной преданности партии (в первую очередь — «лично товарищу Сталину), и столь же беспредельной ненависти ко всем лицам, объявленным врагами (в том числе к своим друзьям и родственникам, которым «не повезло»).

В-третьих, чехарда непрерывных расправ и назначений, когда люди не знали уже, кому можно верить, в ком можно не сомневаться, подводила их к простой мысли: нужно верить только партии большевиков, и опять же, в первую очередь «лично товарищу Сталину». Поэтому, получая приказы и «ценные указания» начальства, следует не рассуждать, а с максимально возможным усердием исполнять их, какими бы нелепыми они ни казались.

В отношении интеллигенции большевистская партия, с одной стороны, подчёркивала необходимость привлечения всех её профессиональных групп к участию в построении новой жизни; с другой — широко применяла репрессивные меры к тем, кто критиковал её политику, высказывал свои собственные взгляды на развитие событий в обществе.

Контроль за интеллигенцией, особенно за той её частью, которая сформировалась до революции, с каждым годом приобретал всё более широкий размах. По материалам доносов и слежки с 1924 года составлялись секретные характеристики на каждого сколько-нибудь заметного интеллигента. В них отмечались не только факты биографии, но и политические взгляды, отношение к советской власти, содержание разговоров о политике с друзьями и сослуживцами. Эти характеристики использовались руководством государственных учреждений при увольнении и приеме на работу, служили основанием для разного рода «чисток», для разбирательства с теми, кто, по мнению властей, совершил какие-либо «политические ошибки» или допустил «уклон».

Информацию о беларуской интеллигенции собирали партийные органы на местах, а также сотрудники Государственного политического управления (ГПУ) БССР, затем она поступала в ЦК КП(б)Б.

Свобода интеллигенции в первой половине 20-х годов в плане высказывания своих мыслей, в сфере творческой и общественной деятельности, была весьма относительной. Всё то, что не укладывалось в рамки партийных догм, подвергалось резкой критике и сопровождалось административно-репрессивными мерами.

Например, 21 октября 1925 года газета «Советская Белоруссия» напечатала статью ассистента медицинского факультета Белгосуниверситета Павла Трамповича «Пути беларуской интеллигенции». Тот факт, что автор не подчеркнул в ней классовый подход и руководящую роль партии в работе с интеллигенцией, вызвал мгновенную реакцию. Уже на другой день бюро ЦК КП(б)Б приняло решение об увольнении главного редактора газеты И. Шипило. В новой статье, помещённой в тот же день (22 октября), автору указали на его ошибки. Но главное, указали всем читателям, что признание интеллигенцией социалистической революции и диктатуры пролетариата означает не просто «её совместную работу с партийными и советскими учреждениями», а «работу под руководством партии».