Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века - Айрин Масинг-Делич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как бы услышав мольбы людей, Христос в «Легенде» Ивана посещает наш мир, а именно Испанию времен инквизиции. Он «появляется» в Севилье, но только «проходит» через город и «ничего не говорит» [Достоевский 1976, 14: 225]. Естественно, от того, что он «проходил» и «молчал», ничего не меняется ни в Севилье, где сжигают «еретиков», ни в каком-либо другом городе мира. Христос не вернулся, чтобы сыграть роль Судии в апокалиптической драме «Страшный суд» и создать новый мир и новое небо, — не вернулся ни в XVI веке «Легенды», ни в XIX веке братьев Ивана и Алеши. «Князь Давидов» только «нанес визит» городу (как сказал бы Триродов, герой «Легенды» Сологуба), и, несмотря на то что его встречают с надеждой и любовью, он ничего не изменяет к лучшему и ничего не говорит о том, когда он вернется «всерьез». Человечество остается по-прежнему подверженным страданиям, болезням и смерти; безвинных детей по-прежнему будут истязать, и зло по-прежнему будет торжествовать повсюду почти беспрепятственно. К рубежу XIX–XX веков прошло уже не пятнадцать, как в «Легенде», а целых девятнадцать столетий с тех пор, как Иисус обещал «се гряду скоро», и этот промежуток времени увеличивается с каждым новым поколением читателей «Легенды». В теряющей веру Европе, которую Иван Карамазов называет «дорогим», но все же «кладбищем», множество людей конца XIX — начала XX века уже похоронили все надежды на возвращение Спасителя и не ждут более ни его суда, ни его прощения, ни его нового Иерусалима. И только в России, где народ еще «носит» Бога в душе, даже среди интеллигенции есть те, кто верит в него, потому что доверяет народной правде. Так, по крайней мере, считал автор «Братьев Карамазовых», Достоевский, который видел разрешение всех мировых вопросов и проблем во всемирном объединении человечества через русскую веру и русский верующий народ.
В реальной России, однако, несмотря на присутствие народа-богоносца, с тех пор как Христос «посетил» Севилью в романе Достоевского, произошло такое же «смятение умов», как в Европе. Среди «прогрессивной» интеллигенции возникли не только сомнения в правоте православия, как и всех прочих религий, но даже ненависть к ним и их «торжествующей глупости» [Бакунин 1987: 452]. Как мы видели из предыдущих глав настоящей книги, большая часть русской интеллигенции сменила свою веру в Бога на веру в человечество и его способность осуществить свои надежды на спасение от вековых бед без благословения религии, во всяком случае официальной православной религии. К концу XIX — началу XX века многие стали возлагать надежды на спасение от страданий и смерти на чудотворную силу многогранной и быстро развивающейся науки, созданной самим человечеством без божественной помощи. Как показал долгий опыт людей, Бог ничего не объясняет, зато наука раскрывает одну тайну природы за другой и, согласно догматам новых мирских «вероисповеданий», непременно добьется желанных результатов, даже вечной молодости и бессмертия, давным-давно обещанных, но никогда не осуществленных христианскими религиями. Среди богоискательской интеллигенции возникло не столько недоверие к Богу, сколько нетерпение и желание ускорить темпы истории. В этой среде набирала силу идея теургии, сотрудничества людей с Богом, в котором инициатива должна принадлежать людям, так как Бог уже давно начал это сотрудничество и теперь ждет продолжения своего дела от своих же созданий. Как мы уже видели в первых главах этой книги, во всех идеологических лагерях росло нежелание терпеливо и пассивно ожидать прихода «внезапного гостя» (Христа) и тенденция или совсем забыть о нем, или же «заставить» его прийти с помощью других, небиблейских «сценариев» и иных, нецерковных обрядов. Мечтающие об обновлении мира и искатели новых путей к таковому как бы задавали вопрос: как долго можно ждать «внезапного гостя», со страхом и надеждой дожидаться Суда? Не пора ли взять спасение человечества в собственные руки, как этого хотел сам Бог? Кто бы ни был автор нового, «иного» сценария спасения мира — философ-богоискатель, писатель, мечтающий о религии Третьего Завета, материалист, исповедующий божественность человека, социалист, верующий во всемогущество коллектива, — все клялись в верности фаустовскому принципу: «в начале было дело». Создание Нового мира без страданий и без смерти стало той целью, которая должна была увенчать творческие деяния человечества, с благословением Бога или без него.
Не желающие бессмертия
Богоискатели и богостроители, федоровцы и космисты, как и многие другие идеологические группировки, предполагали, что все смертные жаждут избавления от всех страданий, особенно от недугов, старения и смертности. Однако были и те, кто сомневался, что вечная молодость и физическое бессмертие — бесспорное благо; и не все и не всегда приветствовали упразднение физической смерти, не столько потому что считали его неосуществимым, сколько потому, что полагали мир, в котором смерти нет, нежелательным. В одиннадцатой главе этой книги мы видели, как Б. А. Пильняк и А. Н. Толстой выразили сомнения по поводу «счастья» бессмертия, предупредив, что поиски средств истребления смерти (по всей вероятности, бесплодные) могут привести к пренебрежению даром жизни. Оба писателя согласны, что лучше «просто жить», радуясь всему положительному, что дает жизнь, но не искать сомнительного блага вечного существования, а спокойно принять ограниченные сроки жизни.
Эти два писателя, как и другие интеллигенты из лагеря «не желающих бессмертия», наверное, согласились бы с установкой современного английского философа-эссеиста С. Кейва, который в своей книге «Бессмертие» (Immortality) [Cave 2012] объявляет, что невозможность умереть была бы кошмаром. В чем же, по его мнению, состоит ужас бессмертия? Ведь хорошо известно, какие страдания смерть приносит людям и как она превращает почти все человеческие начинания в «сизифов труд», так как многие из них обрываются смертью и предаются забвению. Потеря любимого человека искалечила психику бесчисленного множества людей, и пусть даже горе иногда вдохновляло великого поэта на создание «бессмертных» стихов, это все же не «компенсация» за
непоправимую личную потерю. Список ужасов и травм, которые приносит человечеству смерть, можно продолжить без конца. Кейв, однако, полагает,
