Рассказы - Алексей Толкачев

Но доктор Вернике настойчив. Он продолжает спрашивать о викарии. А я уж, кажется, все ему рассказал! Нет. Ему так не кажется. Что ж…

Вот как же он все-таки любит залезать друзьям в душу со своими вечными расспросами! А все почему? Слабый, духовно незрелый человек, хочет, чтобы мы дали ему жизненные ориентиры. Хотя и образованный. В наших меблированных комнатах он занимает пост главврача. Не хотите ли! Ему платят за это деньги, и немалые. Он даже не живет здесь, а просто приходит к нам каждое утро.

Вернике имеет дипломы двух университетов — Штутгартского и еще одного, там, на юге… Ну, вы знаете. Вообще в Германии насчитывается более тридцати мест… Так этот доктор с двумя дипломами все пытается набраться ума у нас, простых постояльцев. Особенно у меня и у стеклянного человека из восьмого номера.

А еще ходит тут к нам по воскресеньям один такой… С разными именами. То требует, чтобы его называли Эрих, а то, говорит, зовите меня, пожалуйста, Марией! Доктор им очень интересуется. «Диссертацию, — говорит, — о нем напишу».

Этот Мария, напротив, все рвется нас учить жизни. Каким должен быть настоящий немец. Если ему верить, то вот качества настоящего немца:

— он или авто гонщик, или эмигрант;

— теоретически он точно знает, как вести себя с женщинами, но в жизни у него постоянно несчастная любовь;

— или он, или его возлюбленная не сегодня-завтра умрет от чахотки.

Ну, да Бог с ним, речь не о нем. Доктор Вернике в нашем городе — большая шишка. Во-первых, член эректората университета. Во-вторых, руководитель общественного движения «Голубые гомосексуалисты против мужеложства». Говорят, с самим бедрумфюрером был знаком. Хотя, может и врут.

А вот викарий… Помню, мы еще мальчишками бегали смотреть, как он, пьяный, бьет фонари на кладбище. Незадолго до войны я встретил его в веселом кабачке «У Бруно». Там давали стриптиз с эксгумацией. А через месяц я уже торчал в окопе. Чем хороша война? Много мяса. В мирное время — постоянный голод. А на войне — изобилие. Немецкое мясо кисловато, конечно, зато хоть обожрись!

Казимир это понимал. Великий был стратег! Жаль, рано ушел он от нас, скончался в возрасте Цельсия — 36 и 6. Умер в поезде по пути из Гамбурга в Чизбург. А ведь крепкий был мужчина, гроб с молоком!

При нем, при отце, буддисты бы так не обнаглели, как сейчас! Ну должен же быть предел! Ведь они уже захватили все студии мультипликации! В субботу, если доктор отпустит, пойду на митинг. Буду скандировать: «Чемодан-вокзал-Непал!»

Но я хочу вам сказать о викарии.

С войны я вернулся с трофеем. Вывез из Ярославля картину русского художника «Иван-царевич убивает своего гуся». Продал в Дрезденскую галерею, зажил припеваючи. Стал завсегдатаем «У Бруно». Там тогда выступала труппа из Бляхен-Мухена. Этакие столичные штучки, не чета нашим провинциалкам! На их шоу я впервые понял смысл выражения «женщина любит ушами».

Там я и встретился с викарием вновь. Столкнулись в дверях. На мне был мундир пятнистых.

— Добрый вечер, святой отец! — говорю.

— Здравствуй, — отвечает, — майор, ебать тебя, значить, и так и этак…

После этого случая для меня ярче, полнее раскрылся характер нашего духовника.

Дни мои, в общем-то, сочтены. В наступивших сумерках растворяющейся жизни пора задуматься о том, что я, уходя, оставлю людям. Знаете, может, это старческий романтизм, но не хочется оказаться таким же кислым, как все! Поэтому я последнее время стараюсь не брать в рот кислого. Мяса почти не ем. Не употребляю ни щавеля, ни мелиссы, ни божьего чебреца, ни сурепки. Полностью отказался от ЛСД (хотя доктор и ругает меня). Предлагали черную смородину — отказался. Воздерживаюсь от орального секса. Ничего кислого!

Сижу на строгой диете. Ем, практически, одни только лимоны. В завещании написал, чтобы останки мои послали в Баден-Вюртемберг, детям того доброго крестьянина.

Надо бы укоротить не только рукава моей рубахи, но и руки тому портному, который так шьет!

Во дворце у Казимира

Все было во дворце у Казимира. Зяблики, баблики. Редкая дышащая птица двоезуб. Только тепла не было.

Идет, бывало, Казмир по дворцу. Высокие, ниже подбородка, ботфорты грохочут по бетонным бревнам. За ним бэдрумфюрер едва поспевает. Так и день проходит.

Ты, давай-ка, братец, не шуми особо, а то инспекция будет проезжать мимо, да услышит нас, не дай Бог!

Казимир диктатор был. Тиран страшный! Одну только полезную вещь он сделал для немецкого народа — приказал умерших не в земле хоронить, а съедать.

А так, вообще, жестокости при нем были большие. В четырнадцатые годы он в приказном порядке ввел обычай арабскую пасху праздновать. Хотя арабов всю жизнь преследовал. И буддистов. А пасху приказал праздновать арабскую… Неисповедимы пути! Так эта арабская пасха — страшное дело! Представь, загоняют всех на ночь в церковь. Ставят в строй. Стоят люди, бедные, всю ночь на ногах. Присесть не дают, между рядами священники в форме с овчарками ходят. Наверху проткнутие висит. Такое же, как у тебя под мышкой, только большое, золоченое. Архивикарий строгий такой, подтянутый, в парадной фуражке, с погонами, стоит за кафедрой. В кафедре отверстие небольшое, оттуда хлор струится. Такой церковный газ, для благолепия. В Коране сказано: хлор есть химическое вещество, входящее в состав святого духа.

И так стоят всю ночь. Утром церковь открывают, убивают петуха, всем по кусочку дают и распускают по домам. Некоторых в инспекцию увозят. Но арабская пасха не кончается на этом. Дальше такое мероприятие — ложишься дома выспаться, а где-то около полудня будит тебя стук в дверь. Открываешь, а на пороге русский поп. Страшенный! Борода длинная, до пояса, в косички заплетена, в волосах колтун, на ногах валенки, а сам пьяный как смерть! «Целуй проткнутие, собака!» — кричит. И медный кран водопроводный сует тебе в нос. Так-то вот. А попробуй не открой! Тут же в инспекцию справочку пошлет!

Казимир этих мероприятий сам не посещал никогда. А бедрумфюрер непременно присутствовал! В Кельнском соборе.

Подай-ка мне дрель ручную…

Мрачные времена были, хорошо, что ты не застал. Сейчас у нас, хоть и разруха, зато нет того страха. Ты вон на будущий год в детскую бундесбиблиотеку пойдешь. А я в твои годы ни-ни! Одно мероприятие детям было дозволено — раз в месяц посмотреть на прачек. Организованно водили, всей бригадой, под руководством инспектора. Такой вот общественный интим… Детей до двенадцати лет, конечно, не брали. И у кого плохая оценка по поведению, тоже не брали. А сейчас — пожалуйста! И детские библиотеки открыли, и прачечные на каждом шагу, всю ночь работают! Некоторые и днем. Заходи, выбирай любую, рассматривай, потрогать можешь. В Гамбурге, говорят, для моряков целую улицу построили, где одни только прачечные, и больше ничего. Музей восковых фигур еще только. Интересно, кстати, Казимир стоит там, или убрали? Раньше стоял. Прямо у входа, вместе с бедрумфюрером.

Ты стружечку-то подмети, не гоже мусор оставлять. Чистота, она везде должна быть!

Да пасха-то, это еще было ничего! А вот войну Казимир затеял с Россией — вот это была беда! До сих пор не можем хозяйство восстановить! И в России разруха… Но у них экономика крепкая была, им легче жизнь наладить. Недавно писали — баб на сносях у них уже в четыре (!) раза меньше, чем в первый год после войны. Так что у них прогресс. Ну ничего, и мы догоним. Если каждый на своем месте работать будет добросовестно, как мы с тобой. Лишь бы опять пятнистые к власти не пришли.

Такие дела, брат. Нравится, как дядя работает? То-то. А ты тоже молодец, хороший помощник! Учиться будешь как следует — мастером станешь. Как я. Если, конечно, в инспекторы не пойдешь. Шучу, шучу!

Да… Все было во дворце у Казимира. Только, говорят, тепла не было. Никак протопить не могли. Уж и печи ставили, и паровое провели. А все холод. Да откуда ему и взяться там, теплу? Душа-то у Казимира холодная была, как снег. Никого не любил никогда. Даже жен своих. А уж каких буддисточек ему бедрумфюрер подбирал — закачаешься! В лучших прачечных Парижа подыскивал! А Казимир и не смотрел на них, и не трогал.

Только бедрумфюрера своего любил. Трогал его. Завещал, когда мол, умру, похороните его вместе со мной. Так и сделали. Рядышком лежали — оба красавцы, оба в ботфортах, у обоих проткнутия золотые под мышкой лежат, только у бедрумфюрера бриллиантами отделано, а у Казимира — простого золота.

И сверлышко дай мне… Вон то, маленькое, алмазное. Самую малость осталось нам. Сейчас… Опа! Вот и все. Насыпай в мешок.

Учись, брат, пока дядя жив! А то — охранников расстреливать, да двери выламывать, тут ума много не надо. Таких умельцев — пруд пруди! Ты вот, совсем еще мальчишка, а как заходили сегодня — лимонку кинул, и троих здоровенных мужиков нет. А сейф открыть — тут надо мастером быть. Долго учиться надо. Ты и учись. А то так и будешь всю жизнь лимонками кидаться! Если в инспекторы не пойдешь. Шучу, шучу!