Чекисты рассказывают. Книга 3-я - В. Шевченко

— И вы думаете, «липачество» прекратилось после этой аферы? — спросил Кантемиров Сологубова. — Черта с два! Все продолжается по-прежнему, американцев надувают где только можно.

Он помолчал немного и потом рассказал о случае, частично уже известном Сологубову из какой-то газеты ГДР или откуда-то еще.

Чтобы похвастать перед американской разведкой своими успехами в создании агентурной сети из числа советских граждан на территории Германской Демократической Республики, член НТС Ольгский сфотографировал ряд портретов на кладбище с памятников погибших советских солдат и офицеров, снабдил эти снимки соответствующими характеристиками и передал американцам как вещественные доказательства создания новой резидентуры среди военнослужащих Советской Армии. Шпионские донесения от имени вымышленных агентов этой резидентуры Ольгский сочинял сам, пока об этом не узнали в западноберлинском филиале ЦРУ

— В общем, блефуют по-разному. — Кантемиров что-то вспомнил, улыбнулся, покрутил лысой головой. — Вот вы, Петр Константинович, недавно были в Советском Союзе и, выходя со своей рацией в эфир или просто по обычному приемнику в домашних условиях, могли слышать, как здешний радиопередатчик регулярно посылает на территорию СССР условные радиограммы. Примерно такого содержания: «Слушай, Рослый (это кличка агента, якобы действующего где-то в России), слушай, Рослый! Почему до сих пор нет Марии (т. е. радиосообщения от агента); почему запаздывает Мария? Дай знать через Альберта (надо понимать — письмом), когда Мария прибудет на место...» Приходилось вам слышать такое?

— Да, слышал, и не раз, — сказал Сологубов.

— Так вот, батенька, знайте, что это сплошной блеф. Почти все такого рода сообщения радиопередатчик посылает несуществующим агентам.

— Чтобы дезориентировать органы КГБ!

— Отчасти да. Но главное, чтобы создать видимость активной деятельности НТС и выудить у американцев побольше денег. Это мне точно известно, как бывшему помощнику Околовича по подготовке закордонной агентуры.

— Савва Никитич, а почему вы ушли от Околовича?

— Не я... а меня ушли, — сказал Кантемиров и, допив виски, добавил: — Пришелся не ко двору.

После этого он как-то сразу помрачнел, потерял интерес к беседе и вскоре, опрокинув «посошок на дорожку», распрощался и, тяжело пошатываясь, отправился к себе...

Глава одиннадцатая

Франкфурт означает «брод франков». В древности этим бродом на Майне пользовались различные народы, в том числе и франки...

Об этом почему-то подумал Сологубов, когда переезжал один из мостов, соединяющих части города. Был уже вечер, на душных после дневной жары улицах ярко светились витрины магазинов, разноцветные огни рекламы наперебой зазывали франкфуртцев и приезжих туристов на ярмарку мехов, в выставочный салон автомобилей, в рестораны и другие места, где можно опорожнить кошельки.

Из всего этого рекламно-огневого неистовства Сологубов выбрал то, что ему сейчас было нужно, — отель, сравнительно недорогой, с уютным рестораном на первом этаже, в котором, как ему помнилось, неплохо кормят. Главное же достоинство облюбованного им отеля состояло в том, что он находился поблизости от тех мест, где Сологубову предстояло заниматься своими делами.

Этих дел было два. Кроме доклада в НТС, ради чего, собственно, генерал Кларк и отпустил его на три дня, Сологубову требовалось побывать у одного своего знакомого по плену, служившего потом в немецком «остлегионе». Фамилия его была Бочаров, но среди эмигрантов и «перемещенных лиц» из числа бывших советских граждан, осевших на жительство в этом городе, он больше был известен по своей довоенной воровской кличке — Головастик. После совместного пребывания в Баварском лагере военнопленных Сологубову еще дважды довелось случайно встретиться с этим человеком — в Оберурзеле в первый послевоенный год и здесь, во Франкфурте, когда Петр учился в бадгомбургской школе НТС. Теперь предстояла третья встреча, но уже не случайная — Сологубов давно думал о ней.

В отеле Петр задержался недолго. Договорился с портье о номере, прошел туда, почтительно сопровождаемый мальчиком-боем в лиловой ливрее, достал из портфеля туалетные принадлежности, умылся, потом спустился вниз, наскоро поужинал в ресторане. Уже на улице, садясь в машину, вспомнил: у Бочарова четверо детей, надо купить гостинцев. В ближайшем магазине набрал целый ворох свертков со сладостями, вином и закусками. Теперь можно было ехать.

Головастик жил недалеко от Кропбергерштрассе. Его квартира в подвале старого четырехэтажного кирпичного дома единственным своим окном выходила в узкий, плохо освещенный переулок.

Вся семья была в сборе, ужинала за столом, застеленным протертой на углах, тусклой клеенкой. Появление нежданного гостя удивило хозяина и даже, пожалуй, испугало — это было заметно по его растерянным глазам и нервным, суетливым движениям рук, которые он то складывал на широкой квадратной груди, обтянутой синей застиранной майкой, то подсовывал под себя, сидя на скрипучем венском стуле. И только когда Сологубов объяснил, зачем пришел, Головастик наконец-то перестал нервничать.

Отослав жену с детьми за ситцевую занавеску («Марш на кухню») делить гостинцы, он налил из бутылки, привезенной Петром, в два стакана и тут же жадно осушил свой до дна. Потом еще себе налил, выпил и сразу опьянел.

— А я было труса дал, — откровенно признался Головастик. — Думал, тебя из НТС, от начальства ко мне прислали.

— Зачем?

— Опять прорабатывать.

— А что, уже было такое?

— Раза два приходили. «Вы, говорит, пассивничаете, Бочаров, балласт в НТС, зачем же к нам вступали?» Разозлился я — тут и без них тошно, никак концы с концами не сведешь — и отвечаю напрямик: «Вступил я к вам в плену, по зелености своей, обижен был на Советскую власть за то, что в тюрьму меня посадила. Хотя, если по-настоящему разобраться, пожалуй, и правильно сделала: не воруй народные деньги, не вспарывай, медвежатник, банковских сейфов!.. Что же касается моей пассивности, говорю, не я один такой, к примеру, все мои здешние знакомые не больно прытки. Если, скажем, выпадет случаи, на дармовщинку пожрать, попить в ресторане, где обедают советские туристы, — за это мои дружки могут им подсунуть по пачке листовок — не страшно, все равно никто не верит в эту неумную писанину. Но когда доходит до какого-нибудь серьезного дела, каждый норовит поскорее смотать удочки...» — Головастик неожиданно по-мальчишески озорно улыбнулся. — А я что, рыжий?! Тоже делаю что-нибудь по мелочи, чтобы отвязались... Одно время я долго, года, наверное, полтора, был без работы. Ну и случись такое, дал согласие поехать в Западный Берлин. Там, на Гогенцоллерндамм, тебе, конечно, известно, находится квартира филиала НТС. Собрали нас человек десять со всей Западной Германии, поставили задачу: отправляться в Данию, куда прибудет с дружеским визитом отряд советских военных кораблей, вести там антисоветскую агитацию, склонять к невозвращению на Родину наших моряков, когда они будут находиться на берегу. А за это нам дармовая жратва, выпивка и бесплатный проезд в оба конца... Но я не поехал. К едрене фене!