Белый Шанхай - Эльвира Барякина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В общем, Китти, не отвергай сразу… И никогда не гоняйся за идеалом. Во-первых, ты его не найдешь. Идеальных людей, как и дистиллированной воды, в природе не существует. А во-вторых, не верь тем, кто пытается доказать тебе обратное: это означает, что человек выдает себя за манекен.
– Пап, где мама?
– Не знаю, малыш.
– А когда она вернется?
– Не знаю.
2
Тамара улыбнулась, когда в ее комнату зашел Клим. Отложила начатый роман Вирджинии Вульф.
– Можете не рассказывать, как дела: я постоянно слушаю вас по радио, – сказала она, показав на большой полированный ящик у своего кресла.
– Единственная новость, которую вы не знаете: Нина ушла от меня, – отозвался Клим и сел на скамеечку у ее ног.
Они долго говорили о постороннем – радиостанции, новых программах, о том, что дон Фернандо купил себе чудо военной технологии – парашют и теперь думает, откуда бы ему спрыгнуть так, чтоб не убиться.
Тамаре очень хотелось взять руку Клима и прижать ее к губам. Но расстояние в три фута было непреодолимым.
– Знаете, чему меня научил один мальчик? – произнесла она, перебив себя на остроумной фразе.
Клим вскинул глаза, будто ждал этого.
– Совершенно не важно, что из себя представляют люди вокруг нас, – сказала Тамара. – Их бесполезно винить: мы их не переделаем. Но мы можем переделать собственное сознание. Это великий дар: нам дано придумывать себя – добрыми, благородными, мудрыми…
– И счастливыми?
Тамара кивнула:
– Весь остальной мир – это только отражение в наших глазах. Человек сам решает, на что он способен, а на что – нет; кто имеет над ним власть, а кто не имеет. Главные вопросы мироздания: «Кто я?», «Какой я?»
Клим усмехнулся.
– Наверное, мстительный прокурорский сынок, который почему-то решил, что выиграет процесс, если добьется максимального наказания подсудимой.
– Не вините себя! – горячо воскликнула Тамара. – Еще не все потеряно…
Она не успела договорить: в комнату вошел Тони – он только что вернулся из конторы.
– Привет, дорогая! Я прерву вас, мне нужно поговорить с мистером Роговым. Пойдемте ко мне в кабинет, пожалуйста.
3
Олман был бледен, зрачки его нетерпеливо перебегали с лица Клима на бумагу, лежавшую на столе.
– Скажите мне, что это фальшивка.
Клим посмотрел.
Дорогой Тони!
Я в Нанкине. Меня арестовали и держат по подозрению в помощи коммунистам. Пожалуйста, помогите мне.
Нина.– Откуда взялась эта записка? – похолодев, спросил Клим.
– Это Нинин почерк?
– Да.
– Записку подкинули мне в почтовый ящик, – сказал Тони. – Но не дома, а в конторе. Почему Нина не написала вам? Как она вообще оказалась в Нанкине?
Клим молчал: слова не шли.
– Я ее предупреждал, но она никогда меня не слушала, – наконец выговорил он. – Вы… вы поедете со мной в Нанкин?
Тони забарабанил пальцами по столу:
– Сейчас там войска Собачьего Мяса… Но, с другой стороны, Янцзы патрулируют британские корабли, так что ничего особо страшного произойти не может.
– Вы поедете? – с усилием повторил Клим.
Олман развел руками:
– Ну да… У меня тут свой интерес. Ваша супруга взяла у меня на хранение несколько коробок с ценным имуществом. И я даже не знаю, куда она их дела.
Нина говорила, что Тони подарил ей коллекцию эротического искусства. Вот мерзавка – продала чужое добро! Лишь бы он ничего не узнал раньше времени.
Олман наклонился к уху Клима:
– Только не говорите Тамаре о том, куда и зачем мы едем. Скажем, что меня срочно вызвали в Циндао.
4
Переполненный поезд кое-как добрался до Нанкина. Дорогой солдаты прицепились к Олману и Климу, но быстро отстали, когда они в два голоса начали орать на них по-китайски.
Зеленые холмы, река цвета жидкого чая с молоком. В синеватом тумане – резной профиль далекой пагоды.
– Древняя столица – очаг культуры, – сказал Олман, когда рикша вывез их к огромной мрачной городской крепости.
У стены сидели два десятка преступников с деревянными колодками на шеях.
Клим был сух, глух, бессловесен: все чувства притуплены. Взгляд выхватывал раздражающие подробности: Тони засмеялся, и у него от верхних зубов к нижним протянулась ниточка слюны. Из корзины в ногах нестерпимо пахло копченой колбасой. Тюремная передача: теплое шерстяное одеяло, три пары чулок, средство от клопов, англо-китайский разговорник и антисептики – господи, как это все неприменимо к Нине!
Полное одеревенение. Сидишь в коляске, подпрыгиваешь на ухабах; руки как лишние – не знаешь, чем занять.
Начальник тюрьмы сказал, что Нина плыла на советском пароходе «Память Ленина» вместе со своей родственницей Фаней Бородиной и тремя дипкурьерами. Их арестовали за попытку свержения правительства и нелегальный провоз боевой техники. Они сначала содержались под домашним арестом, потом их перевели сюда, в Нанкинский острог, а теперь отправили в Пекин – на суд. Генерал Собачье Мясо передал их своему союзнику – маньчжурскому маршалу Чжан Цзолиню.
– Фаня Бородина – это супруга главного советника при Гоминьдане? – уточнил Олман.
– Именно.
Клим с Тони переглянулись.
– Почему они решили, что Нина ее родственница? – шепотом спросил Клим.
Тони незаметно наступил ему на ногу: так надо.
– А команда парохода где? – вновь обратился он к начальнику тюрьмы.
– Их в кандалах отправили в Сучжоу. Они небольшие люди – никто с ними церемониться не будет. А жена советника – все-таки величина.
– Большое вам спасибо! – вежливо раскланялся Тони и сунул начальнику сверток из купюр.
– Нина специально назвалась родственницей Бородиной, – сказал он Климу, когда они вышли на улицу. – Иначе бы с ней обошлись весьма сурово. Я думаю, Чжан Цзолинь имеет большие планы на Фаню: он наверняка будет разыгрывать эту карту, чтобы повлиять на ее мужа.
Тони поманил рикшу:
– Ну что, здесь нам делать нечего, поехали назад в Шанхай.
Клим молчал всю дорогу. Молчал, пока Олман бегал по вокзалу: все кассы закрыты – опять забастовка, внезапная, как приступ эпилепсии. Молчал в порту – следующий пароход будет послезавтра. Единственная европейская гостиница, «Бридж Хаус», оказалась занятой офицерами кавалерийского полка.
– Вы как? – спросил Олман, участливо заглянув Климу в глаза.
– В порядке.
Они поехали назад в тюрьму, и Олман попросил начальника, чтобы им выделили камеру с печкой и желательно без клопов.
– Все безопаснее, чем в гостинице, – сказал он, расстилая одеяло на нарах. – Видели, как на нас на улицах смотрели?
Клим не заметил.
Поужинали копченой колбасой и прочими припасами из корзины. Тони лег и сразу засвистел носом, а Клим еще долго не мог уснуть.
Странное это чувство, когда самое дорогое, что у тебя есть, в глазах других не стоит ни гроша.
Странное это чувство, когда ты вдруг осознаешь, чтó у тебя самое дорогое. Причем не умом, а каким-то звериным инстинктом. Так ощущают внезапную нехватку воздуха.
Раньше, когда Нина уходила, когда Клим сам уходил, всегда имелся подстрочник: я могу вернуть и вернуться. Сейчас – беспомощность раненного в живот. Болевой шок, острое понимание, что из тебя вырвали кусок плоти и это необратимо. Учись, дорогой мой, жить с ампутированной сердцевиной.
Утром они проснулись от пальбы. Олман в одних кальсонах вылетел в коридор. Навстречу ему бежал начальник тюрьмы.
– Не выходите на улицу! – вопил он. Глаза его были полны ужаса. – Кантонцы ворвались в город!
Глава 74
1
Стоило новому человеку прийти к Марте, как она тут же отводила его в сторону и сообщала новость: ночью в ее заведение приходит девушка в маске – она никому не показывает своего лица, но сразу видно, что красавица. Фигурка – умереть можно! Платья все заграничные, из Европы, в ушах – бриллианты. А как танцует!
– И кто она? – заинтересованно спрашивал клиент.
– Аристократка! Даму из общества всегда по манерам видно. Она, представьте, сама выбирает себе мужчину.
– Неужели?
– Истинная правда! И уж если выберет – тому счастье. Танцует с ним, заказывает шампанского, а потом они уходят наверх…
– Ого!
– У богатых свои причуды. Она никому не говорит своего имени, и мы зовем ее Мессалина.[63]
Клиенты были уверены, что мадам нарочно придумала эту историю, но все равно приходили посмотреть на девушку в маске. Она появлялась в полночь: бледная, с кроваво-красными губами, в платье с разрезом до середины бедра. На груди – цепочка с таинственным оберегом. За ней следовал негр в тюрбане и с кривой саблей в ножнах.
Оркестр замолкал, все взгляды устремлялись на Мессалину. А она словно ничего не замечала: шла между столиками, – и у каждого посетителя билось сердце: «Неужели я?» Наконец она останавливалась, протягивала растерявшемуся счастливчику руку:
