Блудные братья - Евгений Филенко

— Хочешь сожрать мое сердце? — Кратов снова обидно захохотал. — Ты подавишься одними словами о моем сердце, стервятник!

Интерлюдия. Земля

На лужайке, небрежно облокотившись о лоснящийся бок Рыбы-Кита, Спирин втолковывал сидевшему перед ним на травке Торренту:

— Сообщения такого рода принципиально не могут быть нечитаемыми! Какой смысл отправлять письмо, которое никто не сможет прочесть? Давайте договоримся, что никому не станем отказывать в здравом смысле!

— Даже среди людей в понятие здравого смысла зачастую вкладывается разное содержание, — иронически ухмыляясь, возразил Торрент. Перед ним стоял портативный мемоселектор с мигающим экраном, по которому весело скакали загадочные фигурки. — Иногда самое фантастическое. Вам не доводилось рассуждать о здравом смысле с шизофрениками?

— Да вот только что, — съязвил Спирин. — Если мы хотя бы на миг допустим, что имеем дело с существами, безумными или даже ограниченно дееспособными по нашим меркам, тогда уж точно — все наши последние дела, слова и намерения лишены упомянутого здравого смысла…

— Почему существами? — пожал плечами Торрент. — Вы их видели? Щупали? Обоняли? Может быть, мы столкнулись с неким упорядоченным процессом, который всего лишь развивается по неведомым нам законам природы и вызывает экзометральные возмущения, которые мы в силу органически присущей нам узости восприятия интерпретируем как попытку контакта? Да может, и процесса никакого нет, а есть случайное стечение обстоятельств, отягощенное параноидальным бредом. Массовый психоз. Истории известны примеры таких психозов. «Летающие тарелки». Второе пришествие…

— Этак вы договоритесь до того, что и «длинного сообщения» никакого нет! — взъярился Спирин.

— А что же, и договорюсь, — хладнокровно подтвердил Торрент.

— Но информационная перегрузка ментальных структур ертауловского мозга подтверждена авторитетным специалистом, которому, кажется, даже вы со своим подростковым нигилизмом склонны доверять!

— Осталось только установить то же самое для Кратова и Зоравицы. И хорошо бы эксгумировать Пазура. А заодно и как-то разобраться с теми двумя тахамауками. И вы меня убедите.

— Послушайте, Уго, — промолвил Спирин с недобрым любопытством. — Для вас есть хоть что-нибудь святое?

— Есть, — не поднимая головы, ответил тот. — Например, святая истина. Еще, пожалуй, святая дева Мария. Предмет же нашей дискуссии в число святынь, поверьте, никак не входит — ни по одному параметру.

— Да я не о предмете. Я об уважении к усопшим. Если угодно — о душе… — Спирин досадливо отвернулся и увидел бредущего к ним Кратова.

Кто пожаловал к нам!Да ведь это сама ее милостьЛесная жаба! —

продекламировал он с воодушевлением.

— Спасибо, — усмехнулся Кратов, невольно вспомнив обиженный голосок Марси.

— По вашему примеру, я увлекся японской поэзией, — горделиво сообщил Спирин. — И прекрасно вас понимаю. Всем нам недостает любовного созерцания. Все мы испытываем дефицит душевной гармонии. Вот сейчас мы как раз с доктором Торрентом полемизируем о душе…

— Не о душе, — безжалостно сказал юнец. — О покойниках, которых хорошо бы потревожить. И о том, что напрасно мы весь этот огород городим. Что с вами, доктор Кратов? На вас лица нет.

— Кажется, я его потерял, — промолвил тот.

— Вами всерьез занялись земные женщины, — горестно кивая, посочувствовал Спирин.

— А, понимаю, — захихикал Торрент. — То еще приключеньице…

— Вам-то откуда знать? — поразился Спирин. — Что вы-то можете понимать, сопляк этакий?!

Кратов молча отодвинул его и шлепнул Кита по боку. Приглашающе вскрылся люк, затянутый полупрозрачной белесой пленкой, кабина озарилась изнутри мягким желтоватым свечением. Тяжко вздыхая, с трудом, как старик, Кратов протиснулся в китовье чрево. Воронка люка за ним сомкнулась и пропала, словно ничего и не было.

— Потрясающе! — с восторгом выдохнул Спирин.

— Эту проблему я тоже изучал, — спокойно пояснил Торрент. — Я имею в виду — женщин. Естественно, у меня нет того практического опыта общения с ними, как у доктора Кратова или, допустим, у вас. Так что я теоретизировал… Как всякий психотоп, земной социум имеет свои специфические особенности. Гипертрофированная сексуальная преференциальность женщин…

— Заткнитесь, Уго, — попросил Спирин.

— Я-то заткнусь, — незлобиво откликнулся тот. — Но проблема-то останется! 

 «Одно слово… и не слово даже, а лишь мысленно высказанное желание… и меня здесь не будет. И я на Сфазисе. Вот Энграф удивится-то! Хотел бы я посмотреть на его вытянутую сверх обыкновенного физиономию… И даже непременную колкость взамен простого приветствия, я готов снести безропотно и, может быть, даже безответно.

Только бы снова оказаться там, а не здесь!

Я устал. Этот бег с препятствиями порядком меня вымогал, И прочие милые прелести земного бытия, вроде новых друзей и возлюбленных, не могут его скрасить. А чаще они могут выступать как новые препятствия… Я не только устал, но и запутался. Всю жизнь я стремился к простоте и прямизне. И в меру сил устраивал свою судьбу в этих спрямленных границах. На Земле это никогда не получалось. Не вышло и сейчас. Для развязывания гордиевых узлов особенно хорош обоюдоострый меч…

И отсидеться в китовьем чреве не удастся. Тоже мне, Ио-Hа недоделанный! А ведь еще совсем недавно, восседая на этом же самом месте, я был полон решимости и отваги встретить лицом к лицу все новые испытания, что выпадут на мою долю. Господи, пока я метался по Галактике, шарашился из огня да в полымя, я был примитивен, как амеба! Я следовал элементарным инстинктам и животным позывам. Мной, как новорожденным кутенком, руководили бесхитростные ориентировочные рефлексы! Побольше узнать, побольше ухватить, навести порядок по своему пониманию… и дальше, дальше, дальше! Я думал, что там, в несусветной дали от дома, скрыто что-то важное, для меня пока недосягаемое, но вполне доступное, и осталось только решить две задачи: догнать это, ухватить за хвост или, там, за гриву, взнуздать и оседлать, а потом — понять, наконец, в чем важность его для меня и смысл… Я думал, что это — главное. Хотя спокон веку все мудрецы талдычат без роздыху: главное — неподалеку, совсем рядом, быть может — в тебе самом. За каким же дьяволом меня всю жизнь таскало по этой спиральной карусели, что в просторечии прозывается Галактикой?!

И вот я, со своими банальными амебьими реакциями на внешние раздражители, являюсь на Землю. И не перестаю поражаться, что эти раздражители уж слишком сильно меня раздражают. Можно сказать, бьют и колотят по самым больным и уязвимым местам. И я ни черта не понимаю в происходящем… Не сделав и шагу, я запутался в собственных женщинах, и их запутал, так что любо-дорого! Не удосужился разобраться с собственной матерью: хорошо ли ей, плохо ли, и есть ли у нее плечо, в которое можно при желании уткнуться и выплакаться, потому что мое плечо, как выяснилось, на эту роль мало годится. Ни разу не собрал вместе всех друзей, не поговорил с ними по душам, не выпил с ними хорошего вина… Грант — удивительное исключение, и он был лишь один из нескольких десятков тех, кого я числю в близких друзьях, и кто вне всякого сомнения постоянно пребывает на этой ужасной, словно нарочно выдуманной для того, чтобы сбить с толку и загнать в тупик бедного звездохода, планете… а вот Татор так и вовсе вынужден был явиться в мой дом своими ногами и предложить руку помощи… а тот же Аксютин, поди, и знать не знает, что я вот уже несколько месяцев болтаюсь неподалеку, а тот же Митяй Лавриненков, с которым мы гоняли по степи верхом на полудиких монгольских лошадках, падали и обдирались в кровь о сухую колючку… а тот же Хатанбаатар, которого мы в насмешку звали „хулгана“ за его росточек и черные бегающие глазенки-бусины, и мама все удивлялась, почему это такой славный паренек — и вдруг „хулиган“! — а прозвище на местном наречии означало всего-навсего „мышка“, и когда мы с ним встретились лет восемь-десять назад, он все еще был шустрый черный мышонок, и жена у него была такая же веселая и юркая мышка, а мышат у них уже было, не соврать бы, четверо… и уж вовсе не стоит вспоминать о девчонках, теперь уже взрослых сорокалетних женщинах, о той же нескладной и шалопутной „страшной девушке“ Еве-Лилит, о той же Инге с ее бешеным темпераментом и неистребимым, чистым познавательным интересом к мужикам… ей-богу, не стоит, чтобы не запутать все на свете еще сильнее (а эти милые дамы ничего так не любят и ничего не умеют лучше, нежели создавать вокруг себя хаос, бедлам и дом Эшеров)…