Пощечина - Кристос Циолкас

— Пустяки, — сказал Линин, подмигнув ему.

В тот вечер он завалился спать прямо в одежде. Засыпая, он вспоминал тот запах и все пытался удержать его в сознании.

Утром в день концерта он проснулся раньше будильника. Взволнованный, он целый час решал, что надеть — перемерил весь свой гардероб. От всех своих строгих сорочек на пуговицах он сразу отказался — они были немодные, — но и ни одна из футболок его не удовлетворила. В конце концов он попросил у матери ее старенькую футболку с символикой «Пинк Флойд». Она была с длинными рукавами, с дыркой на левом плече, немного узковата ему в груди — должно быть, плавание дало свои плоды — и с поблекшей карикатурной эмблемой в виде вытянутого орущего человечка. Но ему нравилось, как эта футболка сидит на нем — круто, но не вычурно. В ванную вошла мама, сунула в задний карман его штанов двадцатку. Он стал отказываться.

— Не выпендривайся, — сказала она, отходя от него. — Бери и развлекайся.

— Спасибо.

Он чуть взъерошил волосы, желая придать им естественную лохматость и в то же время не нарушить форму стрижки. Потом приблизил лицо к зеркалу и обнажил зубы, проверяя, не застряли ли между ними крупинки орехов или зернышки злаков.

Мама наблюдала за ним.

— Хорошо выглядишь. — Она села на край ванны, открывая и закрывая рот, словно хотела что-то сказать и не могла. Наконец она прокашлялась и выпалила: — Наркотики будешь принимать?

Он глянул на ее отражение в зеркале. Она казалась маленькой, немного испуганной. Он медленно кивнул.

— Какие?

— Травку, наверно.

— Что еще?

Он пожал плечами:

— Да так, всякое-разное.

— Поконкретнее.

— «Спид», может быть, «экстези».

— Ох, детка… — Она потянулась к нему, но резко отдернула руку. — Полагаю, ты уже взрослый.

Он настороженно смотрел на ее отражение. Не сердится?

Она встала, быстро чмокнула его в щеку.

— Будь поосторожней. — Она остановилась в дверях. — По радио передавали, там будут натасканные на наркотики собаки. Так что засунь свою дурь себе в задницу.

В задницу? Фу. Ну и гадость.

Он услышал, как она фыркнула в коридоре:

— Ладно, не дергайся. За одну-две таблетки в каталажку не сажают.

Хорошо, хорошо, хорошо. Заткнись уже. Хватит.

Напоследок еще раз оглядев себя в зеркало, он пригладил непослушную, упрямую прядь, все время падавшую на левый глаз, и погасил свет в ванной. Все, он готов. При полном параде.

Он глянул на свой телефон. У Конни он должен быть через час. Поддавшись порыву, он сел в трамвай и поехал в Клифтон-хилл. Ему хотелось увидеть Хьюго. Он подумал про родителей мальчика и поморщился, вспомнив ужасный инцидент во время последней встречи с ними. Одного этого было достаточно, чтобы повернуть назад. Но он не повернул — ему хотелось увидеть Хьюго. Он решил не предупреждать их о своем приходе по телефону. Рози и Гэри могут вообще не взять трубку, а оставлять сообщение на автоответчике не очень приятно, зная, что они его, возможно, слушают. Он бы чувствовал себя жалко. Нет, автоответчик отпадает. Его била нервная дрожь, когда он входил в калитку. Он поднялся на крыльцо, сделал глубокий вдох и стал считать до пятнадцати. Досчитал до пятнадцати и постучал. Он услышал, как Хьюго бежит по коридору. Мальчик открыл дверь и уставился на Ричи. Его лицо расплылось в улыбке.

— Ричи, — закричал он. Хьюго обхватил его за ноги, да так крепко, что Ричи пошатнулся. Чтобы не упасть, он схватился за дверь, потом взял взволнованного малыша на руки. Он все еще стоял на крыльце. Не обращая внимания на оживленную болтовню Хьюго, Ричи устремил взгляд в темный коридор. У стены стояли рядами ровно сложенные одна на другую коробки. В проеме кухни появилась Рози, вернее, ее силуэт.

Ричи сдавленно сглотнул слюну, опустил мальчика на землю и попытался улыбнуться.

— Привет, — испуганно промямлил он.

Рози вышла на свет и вдруг кинулась к нему. Налетела на него, обняла. Она так крепко, так отчаянно сжимала его в своих объятиях, что едва не задушила.

Они переезжали в другой город. Коллега Гэри нашел работу в Хепберн-Спрингс[147], в бригаде, ремонтирующей лечебно-оздоровительный комплекс, и сумел пристроить туда же и Гэри. Они на год сняли домик в Дейлсфорде[148], сообщила Рози, вереща так же возбужденно, как и Хьюго, и ей не терпится скорей уехать на новое место. Там Хьюго пойдет в детский сад, а Гэри будет заниматься живописью. Пока она все это объясняла, на кухню пришел Гэри. Он закурил, сел, кивнул Ричи, но ничего ему не сказал. Хьюго сидел у Ричи на коленях, время от времени перебивая мать. Ричи слушал, но с трудом вникал в смысл слов Рози. В голове стоял гул. Его взгляд притягивал плакат с рекламой фильма, висевший на стене кухни. Мужчина на плакате был похож на более презентабельного Гэри, женщина — на менее красивую Рози. Гэри, сидевший напротив Ричи, не улыбался. Мальчик не смотрел на него — боялся встретиться с ним взглядом, — но остро ощущал его присутствие. У Ричи было такое чувство, будто на него навели прожектор, будто его придирчиво изучают. Он быстро допил чай.

— Мне пора.

В лице Рози отразилось разочарование, но потом она заулыбалась:

— Приезжай к нам в гости.

Хьюго энергично закивал.

— Ты ведь приедешь, да?

Ричи украдкой глянул на Гэри. Его худощавое лицо казалось суровым, неумолимым.

За отца ответил Хьюго:

— Ты должен приехать. Должен.

— Конечно, малыш, непременно.

Рози поцеловала его на прощание. Хьюго вообще не хотел его отпускать, крепко держал его за руку, пока они шли по коридору к выходу. Гэри, все такой же молчаливый, последовал за ними. Ричи уже собрался попрощаться, как Гэри вдруг обратился к нему.

— У тебя ведь есть наши телефоны, парень? — грубоватым тоном спросил он.

Ричи кивнул. Гэри протянул руку. Ричи был уверен, что их рукопожатие было знаком примирения: они одновременно прощали друг друга и просили друг у друга прощения.

Не сказать, что он был на седьмом небе от счастья, когда шел к дому Конни. Ему было грустно и стыдно, а еще он испытывал какое-то щемящее болезненное чувство — должно быть, сожаление. Если честно, он вообще не чувствовал себя счастливым. Но на душе стало легче. Он был рад, что повидался с ними.

То был один из самых счастливых дней в его жизни. Али выиграл у брата Мусты «спид», и впервые в жизни Ричи попробовал настоящие наркотики. Али принес с собой шприцы, они лежали у него в кармане. Он отвел Ричи и Конни в ванную. Тетя Конни, Таша, на кухне готовила для них обед. Али протер руку Ричи смоченным в спирте тампоном, велел ему поработать кулачком, постучал по толстой голубой вене, вздувшейся под кожей. Ричи запаниковал, думал, что он сейчас умрет. Затаив дыхание, он смотрел, как иголка вошла под кожу и красная ниточка его крови просочилась в шприц. Потом наркотик через иголку потек в его вену.

— Готово, — шепнул Али.

Ричи разжал влажные пальцы, стискивавшие предплечье. Он вспотел, в ушах стоял гул. Потом возникло ощущение, что волосы на его голове наэлектризовались, будто через него пропустили ток, и он вдруг оказался в другом мире: вокруг него плясали блики, ослепительного света, ярче он еще не видел, через него проносился звук, он ощущал звук. Тело звенело, чувства обострились, сердцебиение участилось, все существо распирали радость, восторг. Он наблюдал, как Али с любовью ввел волшебный препарат в вену Конни, и, когда он закончил, они все трое посмотрели друг на друга в пьяном изумлении и зашлись исступленным хохотом. В дверь ванной постучала Таша. Али быстро рассовал по карманам шприцы и тампоны. Все еще смеясь, все трое бросились обнимать Ташу. Она посмотрела на ребят, удрученно покачала головой и погнала их на кухню.

Воспоминания о том дне были обрывочные. Встреча с Дженной и Линином на автобусной остановке на Виктория-стрит; на Линине черная футболка с австралийским флагом на груди, только вместо английского флага на нем флаг аборигенов; на Дженне короткое воздушное платье, как у куклы, и макияж в стиле готов; Дженна на заднем сиденье автобуса, распределяет таблетки; перед Ричи сидит европейка, ее спокойное лицо прикрывает вуаль, он смотрит на нее, отдавая Дженне тридцать долларов за «экстези»; в автобусе слышатся беспрестанный смех и разговоры, разговоры, разговоры; толпы молодежи валят в ворота парка Принсиз, гремит музыка, светит яркое палящее солнце; молодой белокурый полицейский крепко держит за поводок немецкую овчарку, пес не спускает глаз с Ричи, тот в панике, обливается потом, пока не замечает, что собака, уже забыв про него, смотрит на других; у турникета — молодой парень, на вид индус, но с перекрашенными в белый цвет волосами, Ричи подает ему свой билет; бродит по парку, заглядывает на «Кочегаргу»[149], слушает музыку, наблюдая за толпой; Конни держит его за руку, бросается вперед, чтобы увидеть Лили Аллен[150], вместе с Конни и Дженной он выкрикивает слова песни «LND»; Али незаметно проносит для всех коктейль из водки с кока-колой в бутылке из-под пепси, все пятеро сидят кругом, смеются, пьют, курят, проталкиваются сквозь стоящую стеной толпу к эстраде, на которой выступает Пичиз[151], идут вразнос, прыгают, хором орут «Fuck the Pain»[152]; после сразу выбираются из шатра на яркий дневной свет, достают «колеса», сосут их, как леденцы, запивают водой из бутылки Дженны, сидят на траве, слушают выступление «My Chemical Romance»; Али, Линин и Конни на концертной площадке, пытаются пролезть в танцевальный партер, Ричи и Дженна курят одну сигарету на двоих, тоже пытаются пройти на площадку, чтобы увидеть группу «Киллерз», но там уже полно народу, горит красный свет; вместе с Конни он пробирается на задворки толпы, они ложатся на газон, держатся за руки, все его существо сотрясают первые аккорды песни «When You Were Young»[153], они с Конни вопят во все горло; наркотик начинает действовать, он дрожит, мерзнет, думает, что его стошнит, а потом устремляет взгляд на синее небо, вокруг гремит музыка, но кажется, будто она доносится откуда-то издалека, холод и страх исчезают, по телу внезапно разливается сладостное тепло; девчонки идут смотреть «Хот Чип», он — в обнимку с Али и Линином — идет смотреть Стритса, старается идти нормально, не спотыкаясь, зная, что любой, глядя на него, поймет, что он под кайфом, хорошо, что хоть Линин его поддерживает, не дает упасть; он стоит у входа на «Кочегарку», слушает музыку, ее жесткие ритмы проникают в его тело сквозь подошвы ног; внезапно опьяненный сумасшедшими ритмами, он устремляется к сцене, Линин за ним, они распихивают толпу, толпа расступается, все улыбаются, ни гнева, ни ненависти, одни улыбки, и вот они уже в первых рядах, у самой сцены, музыка вокруг взрывается, он и Линин в новом мире, танцуют, прыгают, дрыгаются; Стрите начинает петь «Blinded by the Lights»[154], он закрывает глаза, слышит голос Линина, звонкий, отчетливый, взмывающий над песней, над толпой, над музыкой, Огни слепят мои глаза, люди идут мимо, исчезают в ночи, речитатив достигает кульминации, и вся толпа разом приседает, шатер заливает яркий свет, барабаны разразились яростной дробью, он подпрыгивает, невесомый, возносится вверх, выскакивает из собственного тела, его душа танцует, сливается с его телом, огни слепят мои глаза, люди идут мимо, исчезают в ночи, Линин танцует с ним, они обнимают друг друга за плечи, Линин без рубашки, на его белой груди кучерявятся влажные и блестящие густые черные завитки, его друг потрясающе сексуален, как он раньше этого не замечал; их находит Али, они втроем танцуют в обнимку, выбрасывают вверх руки, бесятся под музыку, музыка умолкает, они ликуют, Ричи кажется, что он вот-вот сорвет голос; дрожа, они возвращаются в парк, Али кричит ему в ухо: «Ну, как тебе?», он кричит в ответ: «Улет!», Линин безудержно хохочет, заходится радостным смехом; опускается ночь, он смотрит на звезды, слушает «Тул», не нравится, с половины выступления уходит, действие наркотика постепенно слабеет; они с Конни идут смотреть «Мьюз», пробираются в танцевальный партер, он распахивает объятия, обнимает ночь, звезды, луну, парней и девчонок, музыку, группу, все это наполняет его, окутывает со всех сторон; концерт близится к завершению, он танцует, танцует под любую музыку, не задумываясь, ему просто хочется двигаться и двигаться, безостановочно, танцует с Конни, они не сводят друг с друга глаз, он ощущает близость ее тела, наклоняется к ней, целует ее, она целует его в ответ, отстраняется от него, они продолжают танцевать, рядом Али, и Линин, и Дженна, но главное — этот поцелуй — раскаяние и прощение, потом — все, концерт окончен.