Шри Ауробиндо. Тайна Веды - Шри Ауробиндо

Sacā по единодушному мнению грамматистов есть наречие, несущее значение «совместно», образованное от корня sac – «примыкать», «сопровождать». Однако, есть ли уверенность в том, что это слово не имеет и другого смысла в Веде? Если не сама конструкция фразы, то расположение слов в ней настоятельно требует глагола для связи слова indra с saeme some sute. Связать его с pra gāyata abhi из первого рика весьма неуместно. Форма sacā может быть повелительным наклонением активного залога от корня sac – единственное число, в таком случае, будет означать обращение к одному из собравшихся, заменившее множественное число первого и четвертого риков, – поскольку sacasva есть форма императива среднего залога; или же можно – что было бы более естественно, если принять мое предложение в случае с pṛcchā (см. Гимн 4), – считать это формой первого лица индикатива настоящего времени от переходного глагола, употребленного в активном залоге. Если sacasva может значить «общаться с, постоянно находиться как с другом» (см. Гимн 7), то sacā в активном залоге можно перевести как «я держу при себе как друга или товарища». Тогда фраза становится естественной, простой и ясной, смысл совершенно отвечает не только данному рику, но также и предыдущему и последующему. Мы получаем в этом случае совершенно логичную связь и переход, характерный для ведийского стиля. В первом стихе риши призывает своих «друзей» или «спутников жизни» воспеть хвалу Индре, во втором же он объявляет цель гимна – иметь другом этого могущественного и высочайшего Владыку, что есть особая здача Мадхуччандаса как признанного главы этой группы садхаков yaste sakhibhya ā varam; а в третьем стихе дается обоснование выбора могущественного Бога, тем что утверждается верность Индры в дружбе и его неизменная готовность приходить на помощь.

sa ghā no yoga ā bhuvat sa rāye sa puraṁdhyām ǀ

gamadvājebhirā sa naḥ ǁ

«Это он постоянно был с нами в союзе (с нашим желанием), он всегда для нашего блаженства, он всегда в поддержании нашего града, всегда он приходит к нам с дарами изобилия (в руках)».

Здесь ударение делается на слове «он» saḥ, которое повторяется в каждом обращении – sa yoge, sa rāye, sa puraṁdhyām; при этом частица ghā подчеркивает намерение риши сделать ударение на этом слове. Риши объясняет, почему именно к Индре, indramabhi, должна быть обращена хвала: Индра всегда присутствует при исполнении нашего желания, всегда, когда блаженство становится плодом движения нашего сознания, всегда, когда обретение желаемого и наше блаженство оказываются под угрозой и град наш необходимо защитить от дасью, разбойников, врагов. Индра всегда приходит к нам, неся новое качество для способностей ума, приумноженные ресурсы умственных сил для нашего активного сознания. bhuvat, gamat – это формы прошедшего времени, образованные непосредственно от корней bhū, gam. Форму rāye я считаю дательным падежом, хотя у меня нет полной уверенности в том, что мы иной раз не сталкиваемся здесь с формой местного падежа rāye от слова rāyaḥ – подобно формам yoge и puraṁdhyām.

Yoga. Идея йоги в ведийском понимании заключается в том, что наше внутреннее существо стремится к соединению с сущностью, выраженной в других людях, предметах или силах – в форме ли приложения усилия, контакта сознания или обретения желаемого.

Puraṁdhyām. Я не могу принять толкования этого слова Саяной в значении yoṣiti или же bahuvidhāyām buddhau; его связь значений puram – bahu и dhi – buddhi весьма искуственна и надуманна. Pur – есть нечто наполненное, или нечто содержащее и сохраняющее, отсюда значение «город», ādhāra, – наш град о девяти вратах, в котором мы храним наши обретения и наслаждаемся нашим блаженством; dhiḥ – «удерживающий», «поддерживающий». Град, постоянно подвергающийся нападениям духовных врагов – дасью, ракшасов, Дайтьев, Вритр и пани, – должен поддерживаться и охраняться силами богов, прежде всего Индрой, всегда Индрой, и превыше всего Индрой.

yasya saṁsthe na vṛṇvate harī samatsu śatravaḥ ǀ

tasmā indrāya gāyata ǁ

«Воспойте того Индру, чьих коней не удержать врагам при столкновении в битвах».

Saṁsthe. Интерпретация Саяны yasya rathe [yuktau] harī кажется мне весьма натянутой и едва ли возможной. Если saṁstha, что здесь переводится как «столкновение», значит ratha «колесница», согласно Саяне, а vṛṇvate значит saṁbhajante, то из этого вытекает единственный смысл: «враги Индры в колеснице Индры не одобряют его коня!» Нам требуется найти более подходящее значение для слова saṁstha. Раз речь идет о битвах, то можно предположить, что имеются в виду стычки и столкновения с врагами, слово же vṛṇvate очень часто встречается в значении «задерживания», «препятствования» или «противодействования». Когда Индра в пылу битвы вступает в противоборство с врагом, движение его колесницы остановить невозможно; она всегда сметает препятствия на своем пути и достигает цели. Стих, следующий за фразой ā bhuvat puraṁdhyām предыдущего рика и завершающийся возратом к изначальной идее, весьма уместно в заключении имеет слово gāyata, «воспойте», – так, с чисто ведийским совершенством стиля обретает завершение мысль, начатая с pra gāyata и развернутая через indraṁ sacā.

sutapāvne sutā ime śucayo yanti vītaye ǀ

somāso dadhyāśiraḥ ǁ

«Выжаты для очищения эти соки Сомы; чистые, они текут для твоего проявления, способные тогда нести свою силу».

Sutapāvne. Somasya pānakartre, говорит Саяна, и он вполне может быть прав, ибо слово pavan в классическом санскрите, несомненно, предстает существительным, означающим субъект действия, и если принять его в этом значении, фраза обретает весьма вероятный смысл. «Вот эти соки Сомы, выжатые для пьющего Сому». Но согласно открытию европейских ученых в древнем арийском языке дательный падеж – здесь суффикс ane – употреблялся в качестве отглагольной формы для выражения действия, наряду с выражением субъекта действия; вероятно, эта форма находит отражение и в инфинитивном суффиксе греческого языка, nai, enai, в то время как укороченная форма an дательного или именительного падежа появляется в обычной инфинитивной форме греческого, ein. Древнее арийское asan – «бытие», в греческом сохранилось в виде einai – «быть»; dāvan – «давание» как dounai – «давать»; bhuvan – «становление» как phuein – «становиться»; śruvan – «слышание» как kluein – «слышать». Можем ли мы считать, что эта древняя арийская форма сохраняется в Веде и в таких формах, как pāvane, dāvane? Предположение представляется логичным и обоснованным. Но в таком случае у нас получается весьма гротескная фраза – «эти соки Сомы были выжаты в целью пить Сому»! Если мы должны принять слово pāvan как несущее идею «питья», то толкование Саяны оказывается гораздо более предпочтительным. Однако, хоть pāvan и воспринимается нами естественно как та же форма, что и dāvan – образующаяся добавлением суффикса an к корню pā, «пить», с полугласным va для благозвучия, что мы находим в тамильских и санскритских формах типа bruvan, stuve, – все же слово pāvan может с тем же успехом происходить и от корня pū – «очищать» – при изменении корневого гласного, как в форме pāvaka и pāvan, перед окончанием an. Применив наши рассуждения к слову sutapāvne, мы обнаружим смысл глубокий и яркий, вполне соответствующий стилю гимнов Мадхуччахандаса – тонкому, с богатым подтекстом. Соки выжимаются для предварительного процесса очищения того, что было выжато, sutapāvne; очищенные же, śucayaḥ, они готовы к употреблению, yanti vītaye, ибо они уже dadhyāśiraḥ «способны нести свою силу». Сразу становится понятным присутствие эпитета śucayaḥ «очишенные», который до этого выглядел просто украшающим – не то чтобы совсем не нужным, но необязательным; теперь же это слово приобретает важнейшее значение и, действительно, становится неизбежным в данном контекте; тогда и эпитет dadhyāśiraḥ становится столь же необходимым в качестве кульминации всей фразы и мысли.