Страсти Челси Кейн - Барбара Делински

Он передернул плечами и резко спросил:

– А эта Маргарет часом не рассказала тебе, как они с ней обошлись?!

– Только в общих чертах.

– Ну так я расскажу тебе об этом подробно. Если, конечно, ты желаешь слушать.

Челси, затаив дыхание, кивнула. Она вся обратилась в слух.

– Моя мать была прирожденной художницей. Она обладала тем, что принято именовать даром Божьим. Когда я появился на свет, она зарабатывала на жизнь изготовлением всяких мелких безделушек, которые шли нарасхват у местных торговцев. Но она умела делать и многое другое. У нее было чрезвычайно развито чувство цвета и формы. Все городские мастерицы вместе взятые просто в подметки ей не годились. А какие великолепные лоскутные изделия выходили из-под ее рук! Она покупала груды обрезков ценой в несколько пенни и шила из них красивейшие скатерти, занавески, одеяла, жилеты! И местным дамам из высшего света пришло в голову пригласить ее в свою Швейную Гильдию. Она работала не покладая рук и не только шила и вышивала сама, но и учила этому многих из них. Самые красивые и нарядные вещи, которыми до сих пор гордится Гильдия, созданы либо непосредственно ею, либо по ее эскизам. И они не мешали ей тешить себя иллюзией, что она благодаря своим заслугам прочно вошла в их круг. И вот, когда ее муж отбыл восвояси, она с радостью выбралась из Корнера. Денег у нее было немного, но лачуга стоила дешево, и ей очень льстило, что эта развалюха стояла поблизости от Болдербрука. Она тешила себя мыслью, что живет почти в поместье, почти в самом Болдербруке.

Резко вскочив на ноги, он подошел к окну, поставил локоть на подоконник и, постояв там с минуту, снова вернулся к печи и принялся смотреть в огонь.

– Когда обнаружилось, что она беременна, среди дам начался ужасный переполох. Они буквально сбились с ног, ища виновника ее позора. Они пытались обвинять в этом своих мужей, своих братьев, заезжих коммивояжеров. Кэти Лав ни слова не отвечала на все их расспросы об отце будущего ребенка. И им ничего другого не оставалось, кроме как обвинить в свершившемся одну ее. – Он снова подошел к окну и стал смотреть в темноту. – И она превратилась в парию. Ее перестали приглашать на чаепития, на званые ужины, на заседания Швейной Гильдии. С ней не здоровались, ее не замечали. Ее стряпню не принимали на благотворительные распродажи. К тому времени она сожгла все мосты в Корнере, а в городе от нее шарахались как от прокаженной. Она очутилась в полнейшей изоляции и сошла с ума. Вот что они с ней сделали!

Челси, не в силах долее сдерживаться, подошла к нему вплотную. Она не сделала попытки дотронуться до него, просто стояла рядом.

– Они поступили чудовищно!

– В этом городе чудовищные вещи творятся совершенно безнаказанно. Ты разве еще не заметила?! – с горькой иронией спросил он. – Они делают все что хотят. Поэтому я еще раз советую тебе хорошенько подумать, стоит ли тебе оставаться здесь до родов. Они ведь тебя просто затравят!

– Я им этого не позволю!

– Говорю тебе, они это сделают!

– Я не дам себя в обиду, не думай!

Он взглянул на нее через плечо. Во взгляде его сквозило любопытство.

– Что за черт тебя на это толкает? У тебя своя жизнь, своя семья, своя работа в другом месте, которое во сто крат лучше этого унылого городка.

– Но мне здесь нравится. И я хочу, чтобы мой ребенок родился именно в Норвич Нотче!

– Ты совсем чокнутая, ничуть не лучше бедной Кэти! – заключил он, направляясь к оставленной на полу бутылке. Поднеся ее горлышко ко рту, он допил содержимое тремя большими глотками.

– Ты думаешь, это Оливер?

Хантер не сделал попытки притвориться, что не понял смысла ее вопроса.

– Да, думаю, что Оливер. И я уверен, что весь город почти не сомневается в этом. Это должен был быть кто-то из именитых граждан. Иначе с чего бы они все так взбеленились? – Он повернулся к ней лицом и добавил: – Он купил мне этот дом. Подарил его, когда я окончил колледж, в который он меня послал. Разве он стал бы все это делать, не будь я его сыном?

Челси хотелось бы верить, что подобные щедрые жесты со стороны Оливера были вызваны лишь состраданием к сироте, но в глубине души она понимала, что это отнюдь не так. И нисколько не сомневалась, что Маргарет придерживается того же мнения. Сама по себе расточительность Оливера не могла бы вызвать в ее душе столь лютой ненависти к Хантеру Лаву.

Задрав голову вверх, он принялся разглядывать стропила крыши.

– Я хочу, чтобы он официально признал меня своим сыном. Разве это не было бы всего лишь данью справедливости? Но он и слышать об этом не желает. Он так кичится своим положением в городе. А к тому же заботится об интересах семейства. Они бы ему этого не простили. Все, кроме Донны. По-моему, Донна обо всем знает.

– Мне она ничего не говорила.

– Из-за Маргарет. Вся эта история узлом завязана на ней. У нее со здоровьем не очень-то.

– У Маргарет?! У Маргарет неважно со здоровьем?! Вот уж никогда бы не подумала!

– Физически-то она хоть куда. Но когда Донна потеряла слух, у нее случился нервный срыв. С тех пор Оливер боится чем-либо досадить ей. А если он объявит меня своим сыном, это будет для нее тяжелым ударом.

– Но почему он не может сказать правду одному тебе, не оповещая об этом никого из посторонних?

– Спроси его самого. А заодно узнай, почему он так чудовищно обошелся с моей матерью. Он должен был позаботиться о ней. И уж во всяком случае не допускать того, что они все с ней сделали. Судьба избрала меня своего рода орудием мщения. Он ведь не может забыть о ней и обо всем, что с ней произошло, пока я торчу у него перед глазами.

– Тебе не тяжело жить с такой злобой на сердце?

– Я, честно говоря, уже привык к этому за долгие годы. Пожалуй, мне было бы нелегко вдруг избавиться от нее.

– Мне так грустно это слышать, Хантер!

– Ничего, все нормально. В моей жизни ведь было много и хорошего. И в том числе, представь себе, даже в раннем детстве, о котором я тебе вкратце рассказал.

– Но что именно?

Повертев в руках пустую бутылку из-под пива, он прошел в кухню и положил ее в раковину. Челси молча следила, как он приблизился к изящному сундуку, сделанному, как и вся остальная мебель, из массива сосны, и, подняв крышку, вытащил со дна его небольшой сверток.

– Я уже сказал, что она была одаренным человеком. Мы с ней часто играли в одну игру, придумывали разные истории. Можно назвать их сказками, можно – уроками жизни. Она рисовала город – сперва церковь, потом почту, магазин, библиотеку. А потом мы делали маленьких человечков, в основном ребят, которые жили в этом городе и общались между собой. Дружили, ссорились, дрались.

Он протянул ей пачку рисунков, которая была перевязана тонкой голубой лентой, наверняка оставшейся от какого-нибудь из изделий Кэти. Челси взяла рисунки.