Диккенс - Максим Чертанов

Летом 1862 года он несколько раз примерно по неделе жил во Франции, отчасти в Париже с Джорджиной, отчасти, вероятно, с Эллен, ближе к концу лета писал Форстеру, что «невыразимо несчастен», Коллинзу — что у него «ужасные неприятности». Томалин предполагает, что Эллен забеременела. Глэдис Стори это подтверждает: Кейт сказала ей, что у Диккенса и Эллен был сын. Впрочем, еще раз оговоримся, что никто ничего не знает наверняка. Например, много лет считалось (и серьезные биографы так писали), что в июле 1862 года Диккенс беседовал с Достоевским в редакции «Круглого года». Источником была статья в журнале «Диккенсиана», ссылавшегося, в свою очередь, на некий казахский журнал, где было напечатано письмо Достоевского своему врачу Яновскому от 1878 года. Диккенсовед Майкл Холлингтон не обнаружил такого журнала и не нашел в архивах, посвященных Достоевскому, подтверждения существования такого письма. Скорее всего, это фальшивка, хотя и тут — как знать? Достоевский в 1862 году в Лондоне был и теоретически мог (через переводчика) с Диккенсом общаться…

В сентябре Джорджина жаловалась на недомогание, и он взял ее в Дувр, 16 октября в очередной раз отправился во Францию, но в Париже появился лишь через неделю и провел там с Джорджиной и Мэйми (а может быть, и с Эллен) два месяца, продолжая редактировать выпуски «Круглого года» и сочиняя рождественскую повесть «Чей-то багаж», одна из глав которой — история о том, как путешествующий по Франции пожилой англичанин удочерил незаконнорожденную сиротку.

Примитивно, конечно, все, что писатель пишет, прямо натягивать на его жизнь, но нельзя исключить, что Диккенс обдумывал вариант с усыновлением будущего ребенка Эллен как «сироты». (Процедура усыновления в те времена была проста, не то что нынче.) И даже наверняка обдумывал — а куда еще было ребенка девать? С Эллен оставить — раз уж он не захотел пройти через развод и жениться на ней (хотя разговоры на эту тему между любовниками просто не могли не вестись) — было нельзя, это превратило бы ее жизнь в ад. Отдать чужим людям на воспитание, учитывая взгляды Диккенса, вроде бы немыслимо, хотя не исключено, что и такой вариант обсуждался. Но самое напрашивающееся решение — взять к себе, под опеку Джорджины: она привычная… И он наверняка представлял, когда писал «Багаж», как все это могло бы быть… Девочка, он всегда хотел дочек…

«Увозить Бебель открыто и выслушивать комплименты и поздравления по случаю этого подвига было отнюдь не совместимо с его привычками и характером, и потому он весь следующий день придумывал, как вынести из дома оба свои чемодана, чтобы никто этого не заметил, и вообще во всех отношениях вел себя так, словно собирался бежать; впрочем, за одним исключением — он уплатил все те немногие долги, которые сделал в городе, и вместо словесного предупреждения написал мадам Букле письмо, в которое вложил достаточную сумму. Поезд должен был отойти в полночь, и в этом поезде англичанин хотел увезти Бебель… В полночь, при свете луны, мистер Англичанин пробирался по городу, как безобидный убийца, с Бебель вместо кинжала на груди… Все обошлось благополучно. Англичанин вошел в пустое отделение вагона, уложил Бебель рядом с собой на сиденье, как на кровать, и укрыл ее с ног до головы своим плащом».

Глава четырнадцатая

ТАЙНА, УНЕСЕННАЯ В МОГИЛУ

В декабре 1861 года Диккенс ненадолго вернулся в Англию, где вступил в Клуб призраков (только что основанная организация для изучения паранормальных явлений); Мэйми и Джорджина приехали с ним. В середине января 1863 года он отправился во Париж уже один и пробыл там целый месяц; как он написал Джозефу Оллифу, врачу из британского посольства в Париже, ухаживал «за больным другом». Томалин считает, что «больным другом» могла быть только рожающая Эллен. Такого же мнения придерживается исследователь Роберт Гарнет[27], и оба они считают — ибо никакого дальнейшего следа ребенка не обнаружилось, а Диккенс с его взглядами не мог снести младенца в богадельню, — что мальчик (так Кейт сказала Глэдис Стори) родился мертвым или, что более вероятно, умер через несколько месяцев. Почему нет записей о рождении и смерти? Парижские архивы сгорели в 1871 году. Да, но почему парижские? Ведь она могла родить в своем домике в Кондетт? Даже Томалин, изучившая жизнь Эллен от и до, не смогла доказать, что та рожала (если рожала) именно в Париже. Однако ни в Кондетт, ни в иных местах никаких следов ребенка не отыскалось.

Впрочем, можно предположить и иное: никакой беременности, никакого младенца не было, а в Париж Диккенс поехал просто потому, что обязался там читать (трижды) в пользу Британского благотворительного общества: фрагменты из «Домби и сына», «Пиквика» и «Копперфильда». Слушали его и русские. В. П. Боткин — А. А. Фету: «Был здесь Диккенс и устроил публичное чтение. Я ничего не слыхал подобного и был в таком восторге, что написал об этом маленькую статейку и послал к Каткову»[28]. Тургенев — П. В. Анненкову: «Я присутствовал на трех чтениях Диккенса и пришел в совершенно телячий восторг. Перед этой гениальностью все наши чтецы — Писемский, Островский — превращаются в нечто менее мухи. Какая веселость, сила, грация и глубина. Этого передать невозможно»[29]. Но и Тургенев подойти познакомиться не посмел — настолько фигура Диккенса тогда уже всех подавляла. А если ребенок все-таки был — что бы они все сказали, интересно, если бы знали, какую ужасную драму переживает тот, кто на сцене перед ними так прекрасно разыгрывал выдуманные драмы?

В конце февраля Диккенс уехал в Лондон — там предстояло 13 выступлений с марта по май. Шестнадцатилетний Сидни стал мичманом Королевского флота, десятилетнего Плорна определили в сельскохозяйственный колледж в Глостершире, их отец продолжал в перерывах между чтениями совершать краткие поездки во Францию «к больному другу», как он отмечал в записной книжке; в апреле значится «срочный вызов к больному другу», после чего поездки на время прекратились: видимо, тогда гипотетический ребенок и умер. Можно представить, как омрачились после этого отношения с Эллен, и без того непростые. Однако и это всего лишь логические домыслы: сын мог умереть сразу после рождения, а Эллен в апреле действительно заболела…

Лето Диккенс провел в Гэдсхилле, каждую неделю выступая с чтениями в Лондоне; корабль Сидни стоял в доках на ремонте, и юный мичман жил с семьей. Джорджина хворала, Мэйми «брала свое счастье где могла», Кейт гостила одна, без мужа. Грустное, наверное, было лето — и для Диккенса, и для Эллен. Или они испытывали облегчение от того, что все закончилось без шума и огласки? Не нужно поднимать еще одного мальчика (если то был мальчик), не нужно никому ничего объяснять, изворачиваться, лгать — лжи и без того было достаточно… И можно было жить дальше, как приличествует почтенному пожилому мужчине, главе семейства, писать друзьям спокойные письма о политике, о том о сем…