Комиссар госбезопасности - Юрий Семенов

На короткое мгновение Михеев остановился с широко открытыми глазами, увидел, что танки начали теснить бойцов к оврагу. «Эх, гранат больше нет», — с досадой подумал комиссар и дал команду отходить. Сам он шел в последней цепи, чуть пригнувшись, и даже не слышал, а инстинктивно почувствовал, как сзади разорвался снаряд. «Этот мой», — было его последней мыслью. Комиссар вскинул голову, распрямился во весь рост, хотел шагнуть вперед, но только дернулся и рухнул на спину, неловко отбросив руку с зажатой в ней винтовкой.

А минутой позже на склоне возле пульсирующего родника, незаметная в общем грохоте и пальбе, разорвалась мина. Дернулась к груди, к сердцу, правая рука Кирпоноса, но не дотянулась, упала, и сам он повалился на бок, к чаше родника, словно захотел напиться.

Его повернули на спину, расстегнули китель — Михаил Петрович еще слабо дышал, осколок угодил под сердце. Он умер тихо, без последнего тяжелого вздоха, как навсегда засыпают люди, отдавшие все свои силы и целиком жизнь делу, которому служили.

Наверху то затихала, то еще яростнее вспыхивала пальба. Движения на склонах уже не заметно было, убитые и раненые оставались там, где их настигла пуля или осколок. Но враг так и не прорвался через передовые позиции окруженных, не проник в широкий и лесистый овраг.

Тело командующего фронтом перенесли чуть ниже, к лощине. Тут же вырыли неглубокую могилу. Прощание было коротким, молчаливым. Моложавый майор из штаба фронта и двое раненых бойцов застыли в нерешительности, будто бы не зная, как положить убитого. И тогда майор снял с груди генерал-полковника Кирпоноса Золотую Звезду Героя под № 99, орден Ленина и медаль «XX лет РККА», достал из кармана партийный билет и удостоверение личности, фотографию семьи положил обратно.

Свежую могилу с едва приметным холмиком укрыли ветками, и трое свидетелей последнего прощания с командующим один за другим стали карабкаться по склону мимо родника наверх, где заметно на слух сбивалась и редела перестрелка.

…Михеев очнулся под вечер, когда его укладывали на самодельные носилки. Рядом были Ярунчиков, Боженко и несколько красноармейцев-пограничников. Ни на минуту не отлучался от комиссара поникший Капитоныч.

— Держатся? — спросил Михеев, будто очнувшись ото сна и пытаясь подняться. Ему помогли сесть. Ощупывая туго перевязанную голову, он повторил вопрос.

Ярунчиков ответил:

— Танки ушли, остались автоматчики, должно быть, немного…

— Где Кирпонос?

— Убит командующий.

— Убит?! — оглядел Михеев присутствующих. — А Бурмистенко, Тупиков?

— Погибли, — ответил Ярунчиков. — И Белозерский скончался от ран. Приказано отходить, с темнотой прорываться на Жданы. — И, видя, что Михеев пытается встать, положил ему на плечо руку. — Лежите, товарищ комиссар, вы пробитый весь…

Как будто только теперь Анатолий Николаевич увидел свою правую, забинтованную ногу без сапога, потрогал перевязанную грудь, встрепенувшись, нащупал свой маузер, удостоверясь, что он на месте, успокоился, снял с руки часы, протянул Капитонычу:

— Возьми, сгодятся… и отправляйтесь все, не застревайте тут… В плен не попадайте. Останетесь живы, привет моей жене с сыном передайте, если что, расскажите… А теперь ступайте. Удачливого вам пути!

Капитоныч принес полный котелок родниковой воды, протянул Михееву. Комиссар взял его обеими руками, жадно прильнул к студеной, освежающей воде и вдруг оторвался от нее на полглотке, что-то поискал глазами на склоне за лощиной, откуда пришел Капитоныч, лицо его смягчилось просветленной нежностью, дрогнули веки, как будто он тайком подмигнул кому-то, любуясь и зовя к себе…

Находили сумерки. Стрельба в роще и над оврагом постепенно стихала.

Разведчики, посланные генералом Баграмяном для розыска и налаживания связи со штабом и Военным советом фронта, пришли ни с чем. Направили новые две группы в разных направлениях — те вообще не вернулись… Уже сутки отряд прорыва, обросший сотнями новых, выходящих из окружения красноармейцев и командиров, стоял на правом берегу Сулы, не решаясь покинуть его. Но надежды разыскать штаб и Военный совет оставалось все меньше. Промедление же с отходом могло стать губительным: кругом сосредоточивался враг.

Он уже проник на левобережье напротив Сенчи, блокировал широкий бревенчатый мост, и о переправе по нему не могло идти речи. К тому же с запада наскочили вражеские танки, и, хотя им дали ощутимый отпор, отряд прорыва не стал больше рисковать, скрытно отошел вниз по реке к соседним Лучкам.

— Будем ждать до темноты, — распорядился Баграмян.

Посоветовавшись, чекисты распределили обязанности. Плесцову поручили организовать оборону Лучков на высотах; Кононенко — наладить переправу; Грачеву — питание и медицинскую помощь; Плетневу — создать боевые группы.

Организовать оборону села — означало сформировать полную боевую роту, добыть оружие и боеприпасы. Все это с большим трудом Плесцову удалось сделать, и он ушел на высоты.

Верхом на лошади тут и там появлялся Плетнев, собирая окруженцев и доставляя их на сборный пункт.

— Ты кто такой? — попытался грубо не подчиниться ему капитан с группой красноармейцев, продолжая идти своей дорогой.

— Приказ командования! — преградил им путь Дмитрий Дмитриевич. — И, будьте уверены, чекист выполнит его!..

Местное население принесло продовольствие и даже табак. Хуже обстояло с медицинским обслуживанием. Не было ни врача, ни медицинских сестер.

Повезло Мирону Петровичу Грачеву. Он встретил около двадцати врачей и медицинских сестер во главе с полковником, ищущих переправу на противоположный берег. Грачев привел их, растерянных, на сборный пункт. Медикам предложили немедленно заняться оказанием помощи раненым.

В полдень вражеские танки и пьяные автоматчики пошли в атаку. Плесцов с отрядом бойцов заставил их отступить. Все это время Плетнев, формируя боевые группы по пять и более человек, добывал для них патроны, гранаты и посылал на подмогу обороняющимся.

Когда Дмитрий Дмитриевич притащил на высоту станковый пулемет, Плесцов даже обнял товарища.

— Где достал?

— Из реки выловил.

А на берегу готовили переправу. Кононенко на лодке отправился к противоположному берегу, но не добрался до него с сотню метров, дальше пошла топь, трясина, которую ни на лодке, ни тем более вброд не перейти, и немцы это знали, потому не обращали внимания на непроходимый участок реки.

Генерал Баграмян приказал разобрать плетни, рубить ветки, нести солому и вязать маты… Лишь к вечеру настелили проход через топкий берег реки. Наготове стояли лодки и плотики.