Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон

В порядке отмщения за унижения Полу-Хелмер разработает свой план отмщения датчанам – масштабную кампанию саботажа под сомнительным названием «Барбаросса» (нацистское прошлое Европы никак не отпустит Триера). А когда она провалится, приставит пистолет к голове безобидного фрика-главврача Понтоппидана (его фамилия и сама по себе троллинг, так звали датского нобелевского лауреата по литературе, чьи творения сегодня мало кто в мире читает и помнит). Но пистолет окажется водяным. А Полу-Хелмера добьет откровение из прошлого: оказывается, великий и ужасный швед Стиг Хелмер тоже был датчанином…

Две новые интересные фигуры «Исхода» – женские, и обе шведки. Одна – хакерша Калле (Ида Энгволль из «Второй жизни Уве»), своего рода пародия на «девушку с татуировкой дракона», единственная в «Королевстве» обладательница огнестрельного оружия, которое в нужный момент выстрелит. Вторая – миловидная Анна из нейрохирургии, неустанно соблазняющая Полу-Хелмера, чтобы потом тут же выставить ему счет: даже заранее отправленный ей по e-mail формальный консент не спасает его от издержек. Ведь шведский адвокат представляет в их тяжбе и истца, и ответчика, давая мужчине единственный разумный совет: заплатить. Борец с политкорректностью Триер не мог пройти мимо ценностей #MeToo и не высмеять «культуру согласия». Однако Анна – двойной агент: как шведка, постоянно живущая и работающая в Дании, она то сочувствует Полу-Хелмеру, то помогает коллегам глумиться над несчастным чужаком. Лишь в последние минуты «Исхода» Анна признается, кто она на самом деле: сама Смерть. Комическое моментально сменяется возвышенным.

Едкая ирония Триера испаряется, когда экран занимает монументальная фигура Хольгера-Датчанина, он же Гольгер-Данске (во французском средневековом эпосе – непобедимый Ожье Датчанин, пэр Карла Великого). В подвале «Королевства» сидит изваяние древнего витязя, который, как король Артур в Британии, должен восстать и спасти нацию в критический момент – это миф воспет Андерсеном и запечатлен в скульптуре Ганса Педерсена из подвала замка Кронборг (он же шекспировский Эльсинор). Его видит в своих снах Карен. Его именем названы и давно засыпанные колодцы, куда в кульминации сериала надо будет изгнать блуждающих духов. Он же погубит и Полу-Хелмера, когда тот попытается бежать вместе с Анной из Дании по знаменитому мосту, соединяющему две страны.

Очевидно, что как Эльсинор был моделью мира, а гамлетовская «Дания-тюрьма» – лишь одним из подземелий тюрьмы глобальной, так и триеровское «Королевство» – шутливая интерпретация Дании – в действительности представляет для режиссера человеческую цивилизацию как таковую. Несколько раз за фильм он называет больницу «Вавилоном». Национальные предрассудки в этом смешении культур и языков – лишь один из грехов, самых нелепых, невинных и идеально подходящих для жанра комедийного сериала.

Сказка седьмая. О докторах и пациентах

Утром ее спросили, как ей спалось.

– Ах, ужасно плохо! – отвечала принцесса. – Я всю ночь не сомкнула глаз. Бог знает, что там у меня было в постели! Я лежала на чем-то твердом, и теперь у меня все тело в синяках! Это просто ужас что такое!

Г. Х. Андерсен, «Принцесса на горошине»

В чем именно заключается работа международного конгресса по боли, зритель «Королевства» не узнает. Только увидит, как его гости и участники танцуют dance macabre на площади перед больницей. Зато станет свидетелем экспериментов молодых докторов и аспирантов, истязающих друг друга – а потом и добровольно вызвавшуюся Карен – при помощи сильнейших разрядов электричества. Цель – проверить, действительно ли космос состоит из сплошного, хоть и не слышного нам, крика боли. Опыт удался, факт подтвержден. Вселенная кричит и корчится, нравится нам это или нет.

Для сериала о врачах и госпитале «Королевство» возмутительно схематично и приблизительно. Если в двух первых сезонах еще были попытки выстроить интригу на ситуации врачебной ошибки или какой-либо операции, то третий фактически исключает из действия пациентов и больных. Разве что Понтоппидан, поднимаясь на веревке в свой кабинет (чтобы избежать встречи в лифте с «лифтовым гоблином» – Ригмором в инвалидном кресле), ненароком заглянет в окно, где у кого-то принимают роды. К слову, Ригмор как раз персонаж показательный: доктор в первых двух сезонах, здесь она разъезжает по госпиталю с ампутированными ногами, нарушая порядок и смущая покой, и ее профессиональный статус перестает быть ясным.

В начале первого сезона Стига Хелмера принимали в масонскую ложу докторов, но при прохождении вступительного ритуала ранили его нос. Анекдот: направленная на торжество чистого разума над предрассудками и суевериями секта не способна защитить собственных братьев – так что говорить о больных! Тот же Хелмер уже во втором сезоне начал параноидальную эстафету «Может ли доктор и сам заболеть?». Главврач Мосгард отправляется на прием к психиатру, лечащему его крайне странным образом. Среди главных героев двух первых сезонов был философ-патологоанатом Бондо (Бард Ове, также ныне покойный), решивший в экспериментальном порядке пересадить себе печень с рекордно огромной саркомой. «Врач, исцелися сам».

В «Исходе» так или иначе больны буквально все. Даже Боб боится, не обернется ли его бородавка раковой опухолью. Если видеть в «Королевстве» модель человечества, то Триер полностью избавляется от деления на «страдающих» и «спасающих». Здесь нет тех, кто избавлен от страданий. Болен и сам госпиталь, персонализированный в Большом Брате. Вольно или невольно эта ситуация карикатурно воспроизводит сумятицу ковидной эпохи, в которой под подозрением был каждый, а иммунитетом не обладал буквально никто.

Решающее же влияние на абсурдистскую концепцию мог оказать диагноз самого Триера: болезнь Паркинсона, то есть потеря контроля над мышлением и деятельностью. Режиссер, обязанный держать вселенную (хотя бы вымышленную) под контролем, не способен держать в руках даже самого себя: трагикомический парадокс в очень триеровском духе. Врач с неизлечимой болезнью. Как не вспомнить «Эпидемию» Триера, в которой он играл доктора Месмера, вознамерившегося избавить человечество от чумы, но оказавшегося разносчиком вируса?

На этом фоне особенно трогательно смотрится параллельная интрига, посвященная борьбе за звание лучшей больницы Дании (у «Королевства» выигрывает госпиталь Скайбю, возглавляемый бывшим одноклассником Боба Эйнаром) и за таинственный «протонный акселератор» – новейший аппарат, попавший именно в Скайбю, вместо «Королевства». Только такая невероятная машина, функционал которой остается секретным, способна кого-либо спасти, тогда как остальные роботы только и умеют философствовать и бить посуду. А врачи не могут и этого.

Сказка восьмая. О сновидениях

За утренним чаем принцесса рассказала королю с королевой, какой она видела сегодня ночью удивительный сон про собаку и солдата: будто она ехала верхом на собаке, а солдат поцеловал ее.

– Вот так история! – сказала королева.

Г. Х. Андерсен, «Огниво»

В первых сезонах «Королевства» пациента готовили к сложной операции на мозге при помощи экспериментальной анестезии – гипноза. Пациент оставался в полусознательном состоянии, пока врачи копались в его черепушке. Этот образ закономерен для раннего Триера. В его «Элементе преступления» и «Европе» главных героев подвергали воздействию гипноза, заставляя рассказать о своем прошлом и даже будущем, а в «Эпидемии» – первом подходе Триера к медицинской теме – гипноз через чрезмерно вовлеченного медиума вытаскивал чуму из воображаемого мира сценария в реальность.

Мы вспоминаем о Лаборатории сна из первых двух сезонов «Королевства», где проходил добровольные сеансы тогдашний студент Могге (Петер Мюгинд) в неизвестных экспериментальных целях. Прошли годы, а Могге до сих пор служит в Королевстве – как и многие, непонятно кем, – рассекая на своем электросамокате по коридорам со странной тросточкой в руке. Как будто вытащил ее из сна и хранит, как свой заветный секрет.