Стархэвен - Роберт Сильверберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“Она понимает, что меня раздражает не ее интерес к собственному брату, а то, что она флиртует с ним. Идет к Сигмунду вместо того, чтобы ждать, когда Сигмунд сам придет к ней. Разврат, варварство! Ну, я ей покажу! Я знаю, как сыграть в ее глупой садистской игре!”
Не проработав и пяти часов, он покидает свой кабинет. Лифт подымает его на 787-й этаж. У квартиры Сигмунда и Мэймлон Клавер он внезапно испытывает ужасное головокружение и едва не падает. Его страх так велик, что он почти готов отказаться от своего намерения и уйти. Он борется сам с собой, пытаясь подавить робость. Думает о людях в фильме. Почему же он боится? Ведь Мэймлон — всего лишь еще одна щель. У него ведь была сотня таких же привлекательных, как она. Но она желанней…
Она может осадить меня парой острот. И все же я хочу ее. Я отказывал себе все эти годы, тогда как Микаэла беззастенчиво бегала к Сигмунду средь бела дня. Сучка! Зачем я страдаю? В гонаде не полагается расстраиваться. Я хочу Мэймлон, несмотря ни на что.
И Джесон толкает дверь.
Квартира Клавер пуста, только в нише играет младенец.
— Мэймлон… — зовет он. Голос у него срывается.
Экран вспыхивает, и появляется запрограммированное изображение Мэймлон. “Как она прекрасна!” — поражается Джесон. Мэймлон с улыбкой говорит:
— Хэлло! Я ушла на полиритмичные занятия и буду дома в 15.00. Срочные сообщения можно передать…
Джесон садится и ждет.
Хотя он уже здесь бывал здесь, его вновь изумляет элегантность квартиры. Богатые портьеры и драпри, изящные предметы искусства. Знаки общественного статуса. Несомненно, Сигмунд скоро поднимется в Луиссвиль, и эта роскошь является провозвестником его восхождения к правящей верхушке. Чтобы подавить нетерпение, Джесон играет с освещением стенных панелей. Рассматривает мебель, программирует все комбинации на аппаратуре для запахов. Сейчас он похож на младенца, воркующего в своей нише. Малыш уже пытается ходить. Второму ребенку Клавер, должно быть, уже два года. Скоро ли он вернется домой из детских яслей? Джесону совсем не улыбается перспектива в напряженном ожидании Мэймлон развлекать ее малышей.
Он настраивает экран на одну из послеполуденных абстрактных передач. Перед подвижным сплетением меняющихся форм и красок он проводит, сгорая от нетерпения, целый час.
14.50. Входит Мэймлон, ведущая за руку малыша. Джесон с трепетом встает, горло у него пересохло. Она одета просто и непритязательно в ниспадающую каскадом белую тунику, и у нее необыкновенно взъерошенный вид. А почему бы и нет? Ведь она провела несколько часов в физических упражнениях, нельзя ожидать, чтобы она была такой же безупречной и блестящей, какой бывала по вечерам.
— Джесон? Что-то случилось?
— Я только навестить… — говорит он, едва узнавая свой собственный голос.
— Ты странно выглядишь. Ты болен? Может, тебе чего-нибудь дать? — Она сбрасывает тунику и швыряет ее в душ. На ней остается только тонкая, как паутинка, сорочка. Джесон отводит глаза от ее ослепительной наготы, и, пока она сбрасывает также и сорочку, умывается и надевает легкий домашний халатик, он блуждает взглядом по углам квартиры. Она снова произносит:
— Ты что-то не в себе.
Джесон, теряя голову, форсирует события.
— Мэймлон, позволь мне тебя натянуть!
Она удивленно смеется.
— Прямо сейчас? Средь бела дня?
— Это нехорошо?
— Необычно, — отвечает она, — особенно с мужчиной, который не был у меня даже как блудник, ночью. Но я думаю, ничего дурного в этом нет.
Как просто! Она снимает халатик и подготавливает постель. Конечно же она не станет расстраивать гостя, даже, пожалуй, постарается как следует ублаготворить его. Время необычное, но Мэймлон знает кодекс, по которому они живут, хотя и не придерживается его буквально. Сейчас она станет его. Белая кожа, высокие тугие груди. Глубокий пупок, черная путаница волос, щедро вьющихся между ляжками. Она манит его, улыбаясь и потирая коленками друг о друга, чтобы подготовить себя. Он раздевается, аккуратно складывая одежду. Ложится рядом с ней, нервно берет рукой одну из ее грудей, слегка покусывает мочку уха. Ему отчаянно хочется сказать, что он любит ее. Но это уже нарушение обычая, и куда более серьезное, чем те, которые он позволял себе до сих пор. В принципе, хотя и не в принципах XX века, она принадлежит Сигмунду, и Джесон не имеет права вторгаться со своими эмоциями в их жизнь.
Прижавшись губами к ее губам, он поспешно взбирается на нее. Как обычно, паника делает его торопливым. Все же он овладевает собой и замедляет темп. Даже отваживается открыть глаза. Ему приятно, что ее глаза закрыты. Какие у нее ослепительные белые зубы! И кажется, она мурлычет. Он двигается немного быстрее. Сжимает ее в своих руках, холмики ее грудей расплющиваются его грудью. Что-то необыкновенное и изумительное возбуждает ее резко и сильно. Она вскрикивает и, издавая хриплые нечленораздельные звуки, страстно рвется на него. Он так изумлен неистовством ее оргазма, что забывает насладиться своим. Так это и кончается. Изнуренный, он льнет к ней, а она ласкает его вспотевшие плечи. Впоследствии, хладнокровно анализируя случившееся, он понимает, что это было не слишком-то уж отлично от того, что он испытывал с другими. Возможно, немного больше исступленных мгновений, чем обычно, вот и все. С Мэймлон Клавер, с предметом его пламенных грез в течение предыдущих трех лет — это осталось старым известным и испытанным процессом. Он не испытал каких-нибудь новых ярких ощущений. Слишком много романтики, а на самом деле, как гласит пословица XX века, “ночью все кошки серы”, подумал он.
“Вот я и натянул ее”.
Он отодвигается от нее, они встают и вместе встают под душ. Она спрашивает:
— Теперь тебе лучше?
— Я думаю, да.
— Когда я пришла, ты был ужасно скован.
— Жаль, — говорит он.
— Может, выпьешь чего-нибудь?
— Нет.
— Тебе не хочется поболтать?
— Нет, нет, — он отводит глаза от ее тела и тянется за своей одеждой. Она одеваться не торопится.
— Кажется, мне пора, — говорит он.
— Приходи как-нибудь еще. Лучше в регулярное блудное время. О, нет, это не значит, что мне не хочется, чтобы ты приходил днем, Джесон, но ночью это было бы непринужденнее. Так ты придешь?
В голосе ее явно чувствуется боязнь отказа. Догадывается ли она, что он в первый раз натянул женщину своего круга? А что, если б он рассказал ей о том, что все его приключения происходили в Варшаве, Рейкьявике, Праге и других грязных городах? Удивительно, как это он раньше боялся прийти к Мэймлон? Теперь он не сомневается, что снова придет к ней.
Джесон уходит, сопровождаемый фейерверком улыбочек, смущенных взглядов и подмаргиваний. На прощанье Мэймлон посылает ему воздушный поцелуй.
Бросив взгляд на часы, он видит, что еще довольно рано. А ведь весь смысл его затеи будет утрачен, если он придет домой вовремя! Поэтому он садится в лифт, едет в свой кабинет и убивает там два часа. Затем, вернувшись в Шанхай чуть позже 18.00, он идет в соматический зал и ложится в ментованну. Плавные пульсации психоволн несколько успокаивают его, но он плохо реагирует на психосоматические вибрации, и его мозг заполняется видениями разрушенных почерневших гонад, заваленных поврежденными балками и глыбами взорванного бетона. Тогда он выбирается из ванны. Экран в раздевалке, отреагировав на его излучение, обращается к нему:
— Джесон Квиведо, ваша жена разыскивает вас.
Прекрасно! Для обеда уже поздно. Пусть позлится. Он кивает экрану и выходит. Погуляв по залам около часа, петляя с 700-го этажа до 792-го, он наконец спускается на свой этаж и направляется домой. Экран в холле у лифта сообщает ему, что его розыски продолжаются.
— Иду, иду, — недовольно бормочет он.
Микаэла выглядит обеспокоенной и в то же время обрадованной его приходом.
— Где ты был? — спрашивает она, как только он появляется в комнате.
— О, везде и повсюду.
— Тебя не было на работе. Я пыталась тебя вызвать. Пришлось подключить сыщиков.
— Будто я потерявшийся ребенок!
— Ну, это на тебя не похоже. Ты не зря исчез посреди дня.
— Ты уже обедала?
— Я ждала тебя, — кисло отвечает она.
— Тогда давай поедим. Я проголодался.
— А ты не собираешься оправдываться?
— Потом, — он пытается создать атмосферу тайны. Он едва замечает, что ест. Затем, как обычно, возится с малышами, пока они не укладываются спать. Тщательно подбирая слова, он про себя повторяет все, что выскажет Микаэле. Внутренне он пытается выработать деланную самодовольную улыбку. В этот раз он нападет первым.
Микаэла всецело поглощена передачей. Тревога ее по поводу его пропажи, кажется, уже прошла. Наконец Джесон не выдерживает: