Неповторимое. Книга 1 - Валентин Варенников

Почему-то считается естественным певцу или музыканту без конца повторять гаммы. Так вот, занятия по строевой подготовке аналогичны — постоянно повторять строевые гаммы. У каждой профессии своя специфика.

Строевая выучка (подготовка) — предмет военной профессии. Дилетант видит в ней все заурядным, а военным чинам вообще, мол, не надо иметь ума, чтобы скомандовать, например: «Смирно! Шагом марш!» Что тут? Никакой даже тактики, не говоря уж об оперативном искусстве и тем более стратегии. Но так могут рассуждать такие, к сожалению, как кинорежиссер Э. Рязанов, который считал подвигом свои действия, которые обеспечили ему уклонение от службы в Вооруженных Силах.

Мол, Отечество защищать — это не для меня. Я выше всего этого! Этим должны заниматься «совки», а я человек искусства, голубых кровей. А ведь граждане 1927 года рождения — это последний военный призыв. Многие из них даже успели побывать в боях. Но если к своему долгу подходили бы с меркой Рязанова все военнообязанные? О какой победе над немецко-фашистскими захватчиками можно было бы мечтать? А разве самому Рязанову улыбнулось бы счастье окончить в 1950 году Всесоюзный государственный институт кинематографии, его режиссерский факультет и раскрыть свой творческий потенциал, дарованный природой? Скорее всего, нас постигло бы огромное горе. Но это не случилось потому, что подавляющее большинство народа — это патриоты своего Отечества.

Почему в военной жизни все начинается со строевой подготовки? Да потому, что она, как ни странно, обеспечивает в конечном счете управление войсками. С ее помощью прививается четкость, подтянутость, исполнительность, конкретность. «Испаряется» все ненужное, отсеивается вся гражданская «шелуха».

Если опытный офицер, приняв часть, видит, что она «хромает» по дисциплине, общему порядку, организованности, то он начинает не только с разъяснений, убеждений и призывов — он увеличивает количество и стремится улучшить качество строевых занятий. Это уже многократно проверено жизнью. Строевые занятия, как и любые другие, должны быть интересными, захватывающими, а не изнуряющими. Почему я так подробно остановился на всем этом? Да потому, что всегда весьма щепетильно относился к любому поручению и видел в нем важное.

Именно этим я и руководствовался, когда организовывал подготовку вверенной мне роты.

Однако у нас был эпизод, о котором нельзя умолчать.

На третий или четвертый день занятий к нам на стадион пришел командующий армией генерал-полковник Чуйков и начальник штаба армии генерал-лейтенант Белявский. Заметив их еще издалека, я, поскольку время подошло к перерыву, даю команду: «Перерыв. Не расходиться!» Давая вторую часть команды, я предполагал, что руководство, возможно, пожелает побеседовать с личным составом или прикажет построить его и пройти торжественным маршем, чтобы оценить уровень подготовки. Но в принципе я, конечно, допустил ошибку — надо было роту построить и доложить командующему. Когда генералы вошли в зону отведенной для нас территории, я скомандовал: «Рота, смирно!» Подошел к командующему и начал докладывать. Чуйков, оборвав меня, резко спрашивает:

— Почему рота не занимается?

— Занимается, но сейчас я объявил перерыв.

— Но ты же видел, что я иду?

— Вот поэтому и объявил перерыв — возможно, вы поговорите с личным составом.

— Какой… назначил его старшим? — обращается Чуйков к Белявскому. Последний, являясь человеком деликатным, конечно, не мог ему сказать, что это сделано решением командарма, и потому промолчал. А Чуйков, уже глядя на меня в упор, резко произнес:

— Я снимаю тебя с этой должности, можешь отправляться в дивизию!

— Разрешите идти?

— Иди! — И далее — опять Белявскому: — Назначить толкового офицера из штаба армии и чтобы докладывал ежедневно о ходе подготовки.

Конечно, было неприятно и обидно, что все так получилось. Да и возможность побывать на параде мне явно «улыбнулась». Я прибыл к командиру дивизии и доложил о случившемся. Полковник Смолин, зная отлично характер нашего командарма, не задал ни одного вопроса и даже не пожурил, а сказал:

— Ну и хорошо. Иди в полк и приступай к работе. Проблем у нас полно, особенно с организацией плановой боевой учебы. Вчера я был на занятиях в 102-м Гвардейском стрелковом полку. Так все бестолково, учебная база такая убогая, личный состав просто мучается. Надо все капитально налаживать. До свидания.

Прибыв в полк, представился подполковнику Андрееву. Он развел руками:

— Слышал, слышал. Командир дивизии звонил. Скажите, командующий армией знает, что вы из 101-го Гвардейского стрелкового полка?

Я утвердительно кивнул головой. А командир полка продолжил:

— Да, этим дело может не окончиться. Ведь это же пятно на весь полк!

Зашел заместитель командира полка по политической части майор В. В. Уткин. Командир полка к нему:

— Вы представляете, Владимир Васильевич, его отстранил от подготовки к параду лично Чуйков! Но самое прискорбное в том, что командующий армией знает, что капитан Варенников из 101-го Гвардейского стрелкового полка. Теперь ляжет тень на весь полк… Вы посмотрите на него — он еще и ухмыляется?!

Я действительно стоял и улыбался, слушая очередной бред Андреева, который расхаживал по кабинету и периодически, делая трагическое лицо, хватался за голову. Уткин не выдержал:

— При чем здесь полк, да еще какое-то пятно? Погорячился Василий Иванович, и не больше. Уверен, что он уже забыл об этом эпизоде. Нам лучше разобрать вопрос об организации систематизированной помощи немецкому населению продовольствием в ближайших к нам населенных пунктах. Конечно, нуждаются в этом прежде всего, наверное, рабочие…

Поскольку тема разговора сменилась, я попросил разрешения выйти и отправился к себе в штаб. Адъютант артиллерии — начальник штаба артиллерии лейтенант Марковкий тоже уже знал, что я вернулся, и был искренне этому рад. Оставшийся за меня командир батареи 57-мм орудий капитан Гутник плохо с ним контактировал, возникли проблемы, особенно с пользованием учебного центра, где предстояло проводить боевые стрельбы. В этот же день мы встретились с Гутником. Я растолковал ему: он должен постоянно помнить, что является моим негласным (нештатным) заместителем. Он согласился и обещал, что поправит ситуацию. Потом я провел совещание с командирами батарей, где выяснили все насущные вопросы и наметили порядок действий. На следующий день решил объехать на своем Нептуне батальоны, точнее минометные роты батальона.

Вороной жеребец Нептун достался мне по наследству от моего предшественника. Это был огромный красавец с широкой грудью и с белым «чулком» на одной передней ноге. Хвост всегда держал трубой. Немного нервный и не любил шпор. Если надо, он и без шпор нес, как ветер. Но романтичная «морская» кличка никак не вязалась с его черным обликом. Мне не раз предлагали заменить его на другого коня ввиду того, что ездить на этом жеребце не безопасно. Но мне расставаться с Нептуном было жаль. А он позже все-таки преподнес неприятный сюрприз.

Утром следующего дня вместе с адъютантом артиллерии и ординарцем мы отправились верхом по намеченному маршруту. Поездка была плодотворной. Находившиеся на полигоне два батальона в целом хорошо организовали боевую учебу. Но вопросы по подготовке минометчиков были, и мы постарались разрешить их на месте. Уже к вечеру, когда собрались возвращаться в штаб, нас предупредили по телефону, что меня разыскивал командир дивизии. Вернувшись к себе, я поинтересовался вначале у начальника штаба, а затем у командира полка — в связи с чем мною интересовался комдив. Но ни тот, ни другой ничего мне не объяснили. Тогда я, пользуясь старым знакомством, позвонил начальнику оперативного отделения дивизии майору Посунько. Тот ответил, что действительно Смолин приказал меня разыскать. Потом, немного подумав, пообещал сходить к нему и доложить, что Варенников объявился. А затем позвонит мне, что делать дальше. Минут через десять Посунько сообщил, что я завтра в 8.00 должен быть у Смолина.

Доложив об этом командиру полка, я был в раздумье — что ждет меня на этот раз? Возможно несколько вариантов, но основным оставалась поездка на учебу в военную академию. Однако я не мог не думать над тем, почему все решается за меня и надо ли вообще идти в военную академию, а если идти — то в какую? В артиллерийскую академию, общевойсковую, бронетанковую на автотранспортный факультет этой академии?

Но каково было мое удивление, когда я утром доложил полковнику Смолину, что прибыл по его приказанию, а он в ответ, улыбаясь, сказал:

— Как и следовало ожидать, генерал Белявский вызывает тебя к себе и, похоже, поручит прежнюю работу. Иди сейчас к нему, представься и, смотри, с Василием Ивановичем поаккуратнее, ясно?