Шалопаи - Семён Александрович Данилюк

поддакнул Робик. – Наоборот, как секретарь парткома будешь свою долю иметь. Я тебя чему ещё пацаном учил? Держись Робика, не пропадёшь. Вот и хватай за хвост, пока удача!

Павлюченок вернулся к своим, комбинатовским. Главный механик Виталик Беленов кивнул на автостоянку:

– Чего от тебя начальство хотело?

– Предлагают на комбинат вернуться.

– А мы тебе что талдычим?! – пьяненький Фрайерман кулачком подпихнул Павлюченка в бок. Котьку принялись охлопывать и подталкивать.

– В КБ как раз место зама освободилось. Поговори, пусть посодействуют, – подсказал завгар Запрядаев.

– Да уж назначили, – зло буркнул Котька. – Парторгом. На место Оплетина.

Вроде, ничего не изменилось. Но как будто воздух разрядился, – как-то незаметно пространства стало больше. Подталкивания прекратились. Охлопывания сделались деликатнее, а после перешли в заискивающие поглаживания.

Визитёры у Гранечки. Оська Граневич потихоньку шёл на поправку. Сняли с растяжки ногу, распеленали часть бинтов.

Каждый день до больничной палаты доносили свежие новости. На комбинате происходили серьёзные перемещения. Новым парторгом комбината, к всеобщему удивлению, выбрали Павлюченка. Многие помнили его ещё чертёжником и секретарём комсомола. А потому неожиданный должностной скачок встретили радушно. Боялись чужого, «залётного», а этот всё-таки свой. Первым заместителем директора комбината вместо покойного Земского назначили Горошко. Узнал Оська и о собственном карьерном продвижении – главным инженером – на место Горошко. После этого в палату, наряду с привычными посетителями, потянулся поток сочувствующих, страждущих, ищущих, заискивающих. Их было много. Всякий раз при звуке двери Оська вскидывал глаза. И тотчас отводил. Шли не те. В конце концов, измаявшись от бесполезного ожидания, попросил перекрыть свободный доступ в палату.

В один из дней в палату зашла возбуждённая старшая медсестра с поста.

– Как хотите, Осип Абрамович! Но это уж вовсе безобразие! Сами же просили не пускать. Рвётся! Прям кошка! Объясняю по-человечьи, что нельзя… И как она через пост внизу прорвалась?

– Кто?! – взволновался Оська.

– Да говорю же!.. Рыжая-бесстыжая!

– Впустите же! – Оська спустил забинтованные ноги вниз, покачиваясь, уставился на дверь. Бессмысленно попытался пригладить волосы под бинтом.

Вошла Светка – взъерошенная, не отошедшая от свары.

– Чтоб недолго! – донеслось из коридора.

– Да пошла ты! – огрызнулась Светка, даже не оглянувшись. Она уже увидела загипсованного человечка. С густо перебинтованной головой. Из кокона выглядывало бледное, скукоженное, с кулачок, сморщенное личико. На нём сияли радостью огромные еврейские глаза.

– Как же тебя!.. – Светка охнула.

– Да ничего! – счастливо ответил Оська. Он попытался улыбнуться. Скривился, – улыбаться тоже было больно.

– А я только накануне узнала… Уезжала. Вернулась вот… – невнятно объяснилась Светка. Она дотянулась до кончиков пальцев, выглядывающих из-под гипса. Пожала приветственно. Заглянула под одеяло.

– Он-то цел?

Оська заискивающе хихикнул. На тумбочке возлежала бухарская дыня.

– Алька, конечно? – догадалась Светка. – Нам тоже притащил, для малышки. И где достаёт, чумовой?.. Забегает?

– Если только, когда Данька его подменит. Так-то возле тёти Тамарочки. Ей сейчас хуже всех.

Светка понимающе кивнула. Весь двор судачил, что после смерти мужа Тамара Земская перестала выходить из квартиры.

С лестничной клетки донеслись громкие, властные голоса. Светка поднялась. Боясь, что уйдёт, Оська беспокойно задвигался.

– Побуду, побуду, – успокоила она его, отходя к окну.

В палату разом вошли четверо: Горошко, Баулин, Павлюченок и Башлыков. Сконфуженно возбуждённые. Выложили на свободную койку цветы, пакеты с пахучей дефицитной снедью.

– Не так и плох! – с порога, бодро, как повелось перед больными, заговорили наперебой. – Да здесь, гляньте, ещё и хорошенькие посетительницы. Чего не лежать?

Отечески оглядели сконфуженного Граневича.

– А что? Всё пучком. Куда залить есть, – Баулин показал на спёкшиеся губы. – А раз есть куда залить…

– Стало быть, – на поправку! – неестественно загоготал Башлыков.

– С новым назначением тебя, Осип, – поздравил Горошко. – Кстати, Комков настоял. Многие возражали. Мол, щенячий возраст. Но Аркадий Иванович кулачищем, как прежде, долбанул. Помнит об особом отношении к тебе Земского. Ну и я, само собой, поддержал. Да нас теперь в земстве прибавилось.

Он подманил Котьку.

– Я на комбинат вернулся, – сообщил Павлюченок. – Как ты и предлагал.

Граневич кивнул: уточнять, что предлагал вернуться совсем на другую должность, было не к месту.

Шутили натужно, через силу, не в такт. Невольно отводя глаза.

Чуткий Оська насторожился.

– Что? – поторопил он, боясь, что уйдёт Светка.

Визитёры переглянулись. Чуть вперёд выдвинулся Горошко.

– Через неделю-другую придётся ехать повторно в министерство.

Граня почуял недоброе.

– Есть мнение… – Горошко сбился с казённого тона. – В общем, за это время кое-что изменилось. Создаём совместное предприятие – с итальянцами. Вариант неожиданный. Буквально накануне договорились. Так что деталей пока сам не знаю. Директор СП – доложи.

– Да, собственно, вот, протокол о намерениях и проект контракта, – Башлыков выдернул из кармана несколько сколотых листов, втиснул в пальцы больного.

Оська жадно забегал по тексту глазами.

Замотанное лицо его налилось кровью.

– Да вы!.. Это ж то, против чего боролись… Тут твоя подпись! – обратился он к Павлюченку. – Ты в этом хоть что-то понимаешь?

Котька смешался. Выдвинулся вперёд Робик. В глазах его запрыгали прежние ехидные бесенята:

– Чего не понимает, партийным словом доберёт.

– А ты здесь с какого бока? Тоже в земство вступил?

– Сказано же тебе – СП. А я в финансах соображаю.

– Помню! По части слямзить! – с внезапной злобой бросил Граневич. Светка удивленно обернулась.

Вступился Горошко.

– Баулин здесь как директор банка «Пионер». Будет обслуживать счета предприятия. По предварительным расчётам, выйдет экономичней, чем в госбанках.

– Кому экономичней? Тебе?! Ещё и башмаков не износила.

– Какие башмаки? Причем тут? – Горошко заозирался.

– Чуть подуло. И всё, чем жили, по боку! – Оська простонал.

Горошко нахмурился.

– Ты не блажи, Осип Абрамович. Никто на реконструкцию как генеральную линию не посягает. Но ситуация и впрямь сильно изменилась. Раньше у нас таких возможностей не было. Ты представляешь, какого мы инвестора отхватили? Один из крупнейших в Европе.

– Как раз представляю. AGNA. Знаменитый на весь мир бренд. По прозвищу «фабрика ядов». Они своими красителями так засрали всю Италию, что экологи их годами по судам треплют. Реально грозит закрытие всех заводов. Теперь ищут дураков в других странах, чтоб перекинуть производство! – Оська облизнул пересохшие губы. – И, похоже, нашли.

Горошко с переменившимся лицом схватил проект контракта.

– Я пока не читал, – через силу объяснился он. – Думал, успею. Всё в день решалось.

Он впился в текст.

Оська всё не мог отойти от потрясения.

– Это ж всё, за что боролись. Вредные цеха один за другим закрывали. И для чего, получается? Чтоб всё предприятие в помойку превратить!.. Первый зам не читал. Парторг? Тоже не читал? – он уличающе постучал по подписи. – Или по указке? Ты ж затем посажен, чтоб блюсти объективность. А ты – по указке!

Павлюченок отвёл глаза.

– Брось залупаться, Граневич! – вмешался Робик. – Большое дело начинаем. Обком партии поддерживает. Министерство само названивает, уговаривает, чтоб не упустить… В этом деле единение нужно… Чтоб и Главный инженер… Общий же интерес. Ну?! Что так, что эдак.

Граневич заёрзал, пытаясь улечься. Сообразительная Светка поправила подушку повыше, помогла передвинуться.

– Значит, что так, что эдак? – процедил Граневич. – Ну, тебе-то понятно. Всю жизнь пофигистом живёшь. Что земство, что опричнина. Что комбинат, что помойка, – с чего