Небесный суд - Стивен Хант

В следующий момент помещение прорезал душераздирающий вопль — это машина решила испробовать на принце один из своих многочисленных сюрпризов: изменила характер его болевых ощущений. Тцлайлок взъерошил несчастному волосы. Фу, какие короткие и жидкие волосенки, не то что пышные огненные локоны компатриота Темплар. Что ж, каждый делает, что может. У каждого в новом порядке своя цель, свое назначение. Даже у мерзкого роялиста.

Оставшись без оружия, Оливер, Хоггстон и коммодор Блэк сидели в помещении, которое — как ни странно, казалось даже по-своему уютным, если учесть, что это была лишь заброшенная станция пневматической линии. Лишь присутствие изгоев, вооруженных допотопными ружьями и луками — кстати, нацеленных на троих пленников, — говорило о том, что в данный момент они находятся не в библиотеке какого-нибудь почтенного джентльмена.

Бенджамин Карл вкатил себя на инвалидной коляске, и, лавируя между стульями, приблизился к столику, на котором стояла старинная масляная лампа с двумя рожками. Голова вдохновителя революции сияла в ее свете. Небольшая серебряная тонзура — вот и все, что осталось от некогда пышной шевелюры всемирно известного революционера.

— Послушай, приятель, — подал голос коммодор Блэк, — надеюсь, в твои планы не входит пытать нас? Я что-то не вижу на твоем столе пыточных инструментов.

— Пытать? Я всегда считал, что настоящая пытка — это когда приходится слушать предвыборные речи приятелей Хоггстона. Нет, я бы хотел предложить вам по чашечке каффиля. Демсон Бедбери, вы бы не согласились поухаживать за нами?

Девушка, которая выдала их карлистам, вышла из библиотеки, но вскоре вернулась с дымящимся кофейником и четырьмя чашками.

— Я смотрю, Карл, время тебя пощадило, — заметил Хоггстон. — Особенно если учесть, что, по-моему, ты был мертв еще пару недель назад. Не считая инвалидной коляски…

Бенджамин Карл ударил ладонями по спицам колес.

— Я здесь не по причине возраста, Первый Страж. Меня похитили политические авантюристы из числа тех, кто в дебатах чаще занимают вашу сторону. Пришлось прыгать с круглого черного аэростата, и, как вы видите, приземлился я не совсем удачно.

— Тайный Суд? А я-то всегда думал, что это старые парламентские сказки, нужные лишь для того, чтобы я не позволял себе лишнего. Тебе, Карл, всегда чертовски везло.

— Я ничего не придумываю. — Старый революционер указал на стены своего жилища. — А теперь и вы делите со мной мое везение, Первый Страж. В ваших нищенских лохмотьях, провонявших помойкой, в то время как по проспектам Миддлстила маршируют головорезы из Третьей Бригады.

— Содружество Общей Доли — твое детище, Карл. Неужели твое сердце не переполняется гордостью при виде их свершений?

Бенджамин Карл развернул коляску и вытащил с полки какую-то книгу.

— «Общество и общее дело», первое издание. Ей цены нет на черном рынке с тех самых пор, как вы запретили ее.

С этими словами он бросил книжонку Хоггстону.

— Скажите мне, вы, пуристский кретин, где в ней говорится, будто мы собираемся устроить лагеря, чтобы воспитывать в них детей, которых будем отбирать у родителей? Что будем выстраивать наших граждан под тенью Гидеонова Воротника? Что одна страна должна нападать на другую? Что поставим себе на службу банду головорезов, чтобы они пинками вышибали двери и тащили людей на переработку? Найдите в книге место, где я это написал!

Хоггстон поймал книжку и помахал ею в сторону Бенджамина Карла.

— Может, слов здесь таких и нет, Карл, но именно так и оно происходит. Так и происходит, стоит лишь навязать твой идеальный общественный строй людям, которые появляются на свет без чьей-то указки, умирают без чьей-то указки и живут свою жизнь как хотят, опять-таки, без чьей-то указки.

— Дорогой пурист, вы можете родиться на свет без чьей-то указки, но есть неумолимый закон природы, который закрепляет кусок земли или право рождения за тем, кто еще находится в пеленках. Мы все приходим в мир, который принадлежит нам всем в равной степени.

— Это заявление разбойника с большой дороги, Карл. Ваша пресловутая община — лишь повод для тех, кто прожил свою жизнь в безделье, заявиться к трудяге-фермеру, который гнул на полях спину до седьмого пота, и, приставив к его груди шпагу, потребовать справедливую долю его урожая.

— Похоже, я только понапрасну трачу с тобой время, пурист! — крикнул Карл.

— Верните мне, сэр, мою полемическую дубинку, и я преподам вам хороший урок, который ваши люди побоялись усвоить после выборов 1566 года.

Оливер — в каждой руке по пистолету — вклинился между обоими спорщиками. Изгой, который держал их вместе с полемической дубинкой Хоггстона, растерянно заморгал: черт, ведь они только что были у него! Двое лучников посмотрели на свои стрелы, проверяя, на месте ли они. Оливер подбросил один из пистолетов в воздух, повернулся и увидел, как стрела с глухим стуком впилась в книжный шкаф. Вторую он также перехватил и с силой вогнал металлический наконечник в письменный стол, после чего вновь поймал в руку пистолет и разразился дьявольским хохотом.

— Самое время для чашечки каффиля, Бен Карл! — произнес он. — Как же так? Ты даже не потрудился привести сюда Первого Стража, чтобы обсудить с ним политическую философию.

— А ты кто такой, компатриот?

— Я и есть тот самый народ, во благо которого вы, два старых шута, якобы трудитесь!

— Вы же не хотите испортить народу настроение? — вставил слово коммодор.

— Ну, вы скажете! — ответил Бен Карл. — Мне показалось, что стороны вроде бы как забыли о разногласиях и решили работать заодно. А как вы отнесетесь к идее… расширенного союза?

— С вами? — спросил Хоггстон. — Великий Круг! Я думал, вы будете прыгать и хлопать в ладоши от радости. Довожу до вашего сведения — на тот случай, если вы не заметили — что это ваши люди сейчас расхаживают по поверхности.

— Якоб Вэлвин был блестящим ученым, Хоггстон, моим лучшим учеником. Когда мы с ним познакомились, это был скромный, застенчивый человек, который провел свои лучшие годы, обучая найденышей из работного дома грамоте. В возрасте шестидесяти шести лет он в течение двух недель подвергался избиению и пыткам в застенках политической полиции. Главное, заметьте, официального обвинения ему предъявлено не было. Ведь он попал в лапы к вашим хваленым юным патриотам. После того, как Якобу удалось бежать, цена за его голову уступала разве что цене за мою. Скажите, кто из нас преподал лучший урок человеку, который сейчас называет себя Тцлайлоком, вы или я?

— Ваши агитаторы едва не развязали в Шакалии гражданскую войну, — возразил Хоггстон. — По ту сторону границы Квотершифт в течение десятка лет купался в крови по вине вашего идейного наследия. Так по какой же причине, сэр, я сейчас должен заключать соглашение с дьяволом?

Карл наполнил одну из фарфоровых чашек и протянул ее Первому Стражу.

— По той же самой, что и я, компатриот пурист. Я отказывался сносить вашу тиранию, однако Тцлайлок превзошел вас по части жестокости. Он тем более омерзителен мне, что пытается рядиться в перелицованные одежды коммьюнистской истины. Ни один из нас в одиночку не в состоянии сбросить его режим, а вот вместе… Скажите честно, Хоггстон, вы прочли мою книгу, прежде чем бросить ее в огонь?

— Ваша проклятая философия сродни чуме, — ответил Первый Страж. — Разумеется, прочел.

— Тогда скажите, какая в ней последняя строчка?

Коммодор Блэк взял со стола том и открыл последнюю страницу.

— Сила не имеет смысла, если ею не пользуются во благо слабых. Одну хворостинку переломить нетрудно, связка хвороста — это уже общество, а общество переломить невозможно.

— Союз с карлистом, — фыркнул Хоггстон. — Да после этого парламент сместит меня с должности. Сколько у вас приверженцев?

— Целый город, Первый Страж. Настала пора, чтобы голос народа был снова услышан.

Хоггстон поднял чашку.

— За народ, коммьюнистский пес!

— За народ, рабовладелец-пурист!

Оливер одобрительно кивнул и сунул в кобуру оба пистолета. Хоггстон посмотрел на него.

— Стрелок, это судьбоносный момент! Куда ты собрался?

— Куда еще можно уйти, когда власть переходит к безумцам? Пойду проведаю, как там дела в сумасшедшем доме.

Молли уже пожалела о том, что не выпила больше воды, когда у нее была такая возможность. С каждым часом жара становилась все более нестерпимой, она утомляла, отнимала последние силы. Единственное, что поддерживало Молли, что подпитывало ее и вселяло надежду — близость Гексмашины. Она пыталась ехать верхом на спине Слоустэка, но его металлический корпус раскалился как горячая сковородка. Молли подумала, что при желании она могла бы поджарить на нем яичницу.

Где-то рядом была вода, поступавшая по невидимым охладительным трубам чимеков. Близость воды угадывалась по легкой туманной дымке, висевшей в подземных залах. Кристаллы, обеспечивавшие охлаждение, здесь, в глубине, наверняка изношены куда сильнее, нежели те, что располагались на более высоких уровнях Глубин Дуицилопочтли. Некоторые из них расплавились, другие треснули, не выдержав испытания жарой, и стали похожи на скорлупу яиц, из которых только что вылупились цыплята. Полы тоннелей, по которым шли беглецы, были густо усеяны осколками.