Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V - Алексей Ракитин

было сделано с целью указать в последующем на отсутствие крови в помещениях профессора Уэбстера в здании колледжа. Эксперт, сославшись на мнения неких уважаемых учёных, фамилии которых он, правда, не назвал, заявил, что крови в теле человека много. По измерениям одного учёного масса крови достигает 27 фунтов (12,2 кг), а по измерениям другого и того больше — примерно 34 фунтов (15,4 кг), объём же составляет около 17 кварт (16 литров).

Доктор Холмс и его неназванные учёные здорово напортачили в своих измерениях. Современная медицина оперирует совсем другими численными показателями. Считается, что у мужчин объём крови не превышает 6 литров, а у женщин — 4, причём эти числа округлены в большую сторону, у подавляющей части населения они заметно ниже. В общем, доктор Холмс во время дачи показаний в суде сильно ошибся, но адвоката Сойера это устроило, поскольку в его интересах было показать неизбежность большой кровопотери во время расчленения трупа.

В XIX и в первой половине XX столетий особую категорию зрителей, следивших за ходом открытых судебных процессов, составляли т. н. «гости судьи». Это были лица, допускаемые в зал по особым пригласительным билетам, подписанным ведущим процесс судьёй. Билеты эти распространялись среди разного рода важных персон — руководящих работников городской администрации, парламентариев, прокуратуры и полиции. Такие «гости» занимали специально подготовленные места неподалёку от судьи отдельно от обычных зрителей. Количество гостевых билетов соответствовало количеству кресел, поэтому если обычные зрители толпились в проходах, садились на колени родственников или даже влезали на подоконники, то гости судьи всегда были обеспечены сидячим местом. Из-за этого иногда приключались забавные беспорядки — раздраженные зрители захватывали стулья и кресла «гостей судьи», что расценивалось как нарушение общественного порядка и приводило к срыву заседания.

Другой вопрос, интересовавший защиту, был связан с наличием на останках, найденных в Медицинском колледже, костных мозолей, указывавших на срастание костей после переломов. Судмедэкспертиза обошла стороной эту деталь, очевидно, посчитав, что костные мозоли не имеют отношения к убийству и расчленению потерпевшего, но защита, по-видимому, питала надежду оспорить опознание останков. И сделать это можно было как раз, основываясь на факте наличия у убитого костных мозолей, поскольку о прижизненных переломах Джорджа Паркмена ничего не было известно.

Доктору Холмсу был задан ряд вопросов о природе образования костных наростов на местах сращения переломов. Эксперт уклончиво ответил, что темп образования костных мозолей и их размер зависит от величины содержания кальция в крови, что напрямую связано с питанием, возрастом, наличием некоторых заболеваний. Ответ носил самый общий характер, впрочем, как и вопрос.

Сторона же обвинения поинтересовалась возможностью определить прижизненность или посмертность перелома кости по характеру излома, но Холмс разъяснил, что нет никаких указаний на то, что кость ломается по-разному в зависимости от того, жив ли человек или мёртв.

В целом показания Холмса мало что дали защите, но вот следующий свидетель оказался не в пример интереснее. Этим свидетелем стал профессор Эбен Нортон Хорсфорд (Eben Norton Horsford), ещё один стародавний друг и даже союзник Джона Уэбстера. Это был интереснейший человек, настоящий учёный-энциклопедист, которыми был так богат XIX век. Хорсфорд с полным правом заслуживает того, чтобы сказать сейчас о нём несколько слов.

Родившийся в июле 1818 года Хорсфорд поначалу интересовался точными науками и окончил инженерную школу. Он некоторое время преподавал черчение и математику, но затем его внимание привлекла геология. Серьёзно углубившись в изучение этой науки, Хорсфорд испытал искренний интерес к органической химии и занялся изучением этого нового направления химической науки. Произошло это в 1842 году, на 25-м году жизни, во время поездки Эбена по Европе. Поездка эта носила учебно-ознакомительный характер — Хорсфорд посещал германские университеты, лаборатории известных учёных, предприятия, специализировавшиеся на выпуске химической продукции.

По возвращении в США Эбен Хорсфорд близко сошёлся с профессором Уэбстером. Последний помог молодому учёному в 1847 году занять профессорскую вакансию по кафедре физики в Научной школе Лоуренса (Lawrence Scientific School). Основным соискателем на это место являлся некий Генри Дарвин Роджерс, которому профессор Уэбстер противостоял всегда и во всём. Причина их конфликта не до конца понятна. Уэбстер называл Роджерса религиозным фанатиком и человеком инквизиторских убеждений, которого нельзя допускать к естественным наукам. Однако есть свидетельства того, что причина конфликта лежала в иной плоскости. Генри Роджерс поддерживал группу профессора Джорджа Б. Эмерсона, стремившегося изгнать Уэбстера из Гарварда.

В общем, в 1846 году в Гарварде шла незаметная постороннему глазу борьба различных центров силы, что в научных сообществах происходит сплошь и рядом. Уэбстер привлёк Хорсфорда на свою сторону и предложил поддержку в борьбе за соискание профессорского места. Задействовав все свои связи, Уэбстер обеспечил Хорсфорду победу во время голосования «Гарвардской профессорской корпорацией» 30 января 1847 года. Причём победа оказалась «чистой» — против кандидатуры Хорсфорда не проголосовал ни один профессор! Это случай не уникальный в истории Гарварда, но редкий.

Эбен Нортон Хорсфорд был обязан успешным началом своей научной карьеры в Гарварде профессору Уэбстеру. Неудивительно, что он посчитал своим долгом свидетельствовать в его защиту.

Именно после этого и началась большая научная карьера Эбена Хорсфорда. Он добился немалых успехов, открывая новые органические соединения с необычными и крайне полезными для человека функциями. Достаточно сказать, что Хорсфорд создал и запатентовал первый современный промышленный разрыхлитель. Человек, некогда не имевший денег для того, чтобы сделать предложение любимой девушке, стал, в конце концов, миллионером, и его жизненный успех явился следствием исключительных интеллектуальных качеств, пронесённой через всю жизнь тяги к знаниям и способности обучаться.

В общем, это был исключительно интересный учёный, чью незаурядную судьбу можно и нужно ставить в пример современной молодёжи, часто лишённой, к сожалению, позитивных ориентиров. Хотя, говоря сейчас о научных достижениях Эбена Хорсфорда и его большом жизненном успехе, мы сильно отклонились от хронологии повествования — в марте 1850 года всё это было у Хорсфорда далеко в будущем.

Присягнув и заняв свидетельское кресло, сей почтенный джентльмен сообщил суду, что ведёт преподавание в Научной школе Лоуренса и после ареста профессора Уэбстера замещает должность преподавателя химии в Гарвардском Медицинском колледже. В своей работе он использует нитрат меди, и это вещество ему хорошо знакомо. Нитрат меди является отнюдь не лучшим реагентом для удаления крови, и хотя он действительно может полностью уничтожать следы крови, тем не менее в любой химлаборатории найдутся вещества, посредством которых это можно проделать быстрее и эффективнее. Любой знаток химии, по мнению свидетеля, прекрасно осведомлён о подобных нюансах.