Захват Московии - Михаил Гиголашвили

Женщины что-то записывали, Алка хвалила меня:

— Откуда это у тебя? Ты, я вижу, хорошо освоился…

Потом мы стали обсуждать, какие услуги нужны в первую очередь, а я предположил, что, может, в пакете будет дешевле?

— Как это — в пакете?

Я объяснил, что «в пакете» — это если у нас в Германии что-то вместе с чем-то покупаешь, дешевле выходит, ну, если вместе с путёвкой заказывать билеты и питание, то всё будет дешевле, чем по отдельности. Может, и тут так?.. Например, свидание и мобильник должны, например, стоить по отдельности 60 000 и 5000, а если брать вместе, может, дадут за 60 000 или даже 55 000?..

Они задумались и решили, что вряд ли — чего ментам бабло терять, когда и так свое получат, по-любому и реально, тюрьмы в России никогда не пустовали.

Алка посматривала на меня, я глаз не мог оторвать от груди, хорошо видной в вырезе платья. Сестра тоже была в платье. Все тут в платьях. Я последний раз немку в платье только в кино видел — все в джинсах и тапочках, на женщин мало похожи… Нет, тут дамы за собой следят. Алка же говорила — неизвестно, какого ван-дамма где встретишь, поэтому надо всегда быть в форме. Естественный отбор интенсивнее. Даже сестра, толстая и неповоротливая, тоже вся украшена — помада бордо, синие веки, румяна…

Время шло к полудню. Я спросил с надеждой, не уйдет ли сестра в тюрьму, но Алка сказала, что тюрьма — далеко, не здесь:

— А что от тебя менты хотят? Чего полковник крутится?

— Так… Виза не прописана… не завизована… А ты как? Платила?

— Сестра помогла. Я ей как раз из твоего подарка отдам.

— Отдай, у меня еще есть. — И я показал ей еще одну (из трех оставшихся) 500-евровых, отчего Алка радостно удивилась:

— Ты чего, рожаешь их? Может, тогда закажем хавку по телефону, а то мы со вчера не ели. Нет, деньги есть. Не до того было с этими заморочками, передачами, продуктами, ебись они сладким пирожком… — Она тронула меня за рукав. — Вчера я, правда, Наташу пригласила, ждали… Я звонила. Где ты был?

Что говорить?

— Я был в городе Можарске, — вспомнил я Хорстовича, упоминавшего что-то такое.

— В Можайске? А чего там? Монастырь какой?

— Да, книги… рукой писаны… Я большой книгочи-тайка… — добавил я, вдруг забыв, как звали того типчика на выставке, от которого китаец убежал: что-то с суффиксом «-айка» типа «балалайка»… Дурайка, кажется… Малознайка?..

Потом она заказывала по телефону китайский обед, а я долго мылся в душе, получив чистые носки и трусы Стояна — трусы были велики, что навело на невесёлые мысли, но в ванную тихо проскользнула Алка, заперла дверь изнутри — щёлк-щёлк! — и, не выпуская меня из кабины душа, руками и губами не спеша убедила меня в том, что кровяные члены куда лучше мясных…

Благостно расслабнув, едва волоча ноги, я вылез из ванной как раз к приходу китайского вестника с разными коробочками, где обнаружились утка по-пекински, рис с тушёными овощами. У него не было сдачи с евроденег, и сестра расплатилась из сумки, забитой бумагами и бланками.

— О, Herbstrollen! Rouladen! Осенние рулады! Как раз осенью! — Я взял длинненькую еду, но они объяснили мне, что рулады не едят, а поют, а это — так, китайские дурацкие пирожки.

На звонки своего телефона Алка не отвечала, только один раз включила и спросила, где он («это Стоян, на всякий случай»), но я не хотел видеть его, и она не продолжала, отщелкнувшись и сказав:

— Поделом ему! Придёт — где брюки, где пиджак? А Фредя взял, в счёт долга… А можно, котик, я этот долг — пятьсот евро — на себя переведу?

Я разрешил:

— Да. Пусть уже проценты давать!

Сестра, загребая ложкой рис и обильно макая в соус хлеб, поддакивала:

— Правильно, нечего воровать! Взяли моду! Ты их кормишь, поишь, а они хвать из кармана! Что это такое? Совсем народ оборзел! Вот мой Валерка — драчун, а воровать — ни-ни! Ну, вы тут доедайте, а мне в Гусь-Хрустальный звонить…

— Еще гусь? Тут утка!

Алка пояснила:

— Город такой, там колония…

Собрав пустые коробки, мы с Алкой вышли из дома и стали ловить машину. Я беспокоился, что у шофера не будет сдачи, но она сказала, что пунктов размена полно, остановим, разменяем, не вопрос, как два пальца…

— Куда пальцы?

— Ничего… Значит, туфли. Или ботинки?

— Нет, ботинки есть, будь они проклятые. — Я вспомнил негнущиеся штифели, снятые и оставленные в кабинете у полковника. — Мне туфли. И плащ.

— А эта куртка чем плоха? Путёвая, — оценила она, а я подумал: «Путёвая. Значит, хорошая, в пути часто была, опытная».

Онис шофером долго обсуждали, куда ехать. А я думал о разговоре с папой. Да, беседа с ним будет. Он с детства сажал меня за стол, тушил верхний свет и долго и нудно со мной «беседовал». Но что было бы, если бы он не сумел бы достать бы этих денег бы?.. Я бы сидел бы в тюрьме, мама бы возила из Баварии передачи бы куда-нибудь в Хрустальный Гусь, а о папе говорили бы, что у него сын — преступник, связан с русской мафией и сидит в ГУЛАГе на Лубянке?… Lubjanka… Или Любянка — от «любовь»? У… У… Кому приятно?

Кстати я вспомнил:

— Мы далеко от Красной?

— А что?

— Там есть магазин ГУМ, где все москвичи покупают одежду и продукты, — напомнил я.

Алка сделала большие глаза:

— Вспомнил! Ты б еще в «Петровский» собрался. Там дорого!

— А площадь? Красная? Много крови лило…

Шофер, оценивающе посматривая на Алку и с некоторым сомнением — на меня, сообщил:

— Там сегодня мероприятие, День атомной промышленности, голубей пускают, песни поют… — а Алка, согласно кивнув, затянула припев:

— Давай, Россия, давай-давай! Давай красиво, давай-давай! — на что шофер фыркнул:

— Как это — «давай красиво»? Кому давать? Красиво только бляди дают!

Но я не успокаивался:

— Но Пушка-Матушка? Колокол-Батюшка? Миня и Пожарный?

Алка огрызнулась:

— Да ну, Фредя, ты как ребёнок! Сдался тебе этот колокол, ебись он в сосиску! В нем дыра в метр, хули на него смотреть?

— А… вечерний звон?..

— Какое там! — отмахнулась Алка: — Он с дефектом — никогда не звонил… Бракованный, без причиндала…

Как же так?.. А я думал — вечный звон, как страшен он… мамушка православная Сибирия… И продолжал настаивать:

— Но… Базилиус-Катедрале… Ведь Грозный Васильевич в честь отца Василия строил…

Шофер ответил:

— Нет, в честь блаженного Василия…

— Что это? Блаженный?

Алка ответила:

— Это значит — сумасшедший, псих, — а шофер уточнил:

— Дурачок, словом…

— И в честь дурачка… собор? — удивился я, хоть и вспомнил о павильоне со зверьком в шляпке, при виде которого китайский премьер покраснел и убежал с ЭКСПО, на что шофер, спешно нарушая правила и заворачивая через две осевые — «пока ментов нет», пояснил:

— Его царь очень любил. «Вася, скажи мне, что будет, ты же знаешь», — просит. А Вася молчит, камушками играется. А царь стоит, ждёт… Или на колени бухнется рядом с дурачком, молится, а тот его камешками по бармам тюкает… Тип еще тот был!.. А как он жён выбирал — недавно по телику рассказывали. Приводили со всей Руси тысячу или две красавиц, он отметал половину, потом — половину от половины, потом — половину от половины — и так до того момента, пока одна не останется… Длилось долго, месяцами…А отметённых своим опричникам сто пудов давал на утехи — не отправлять же товар обратно?.. Вот одна жена, Темрюковна, его и надоумила опричнину создать — она сама с Кавказа была, а там у каждого князька всегда своя банда головорезов под ружьем была, вот она и говорит ему: чего у тебя нет никого верных людей?.. Отбери полтыщи! Так и пошло…

А я восхищенно думал, что Московия — очень загадочная страна: цари стоят перед дурачками на коленях, соборы в их честь строят, а люди как будто живут во всех временах сразу, всё знают и всё понимают еще до того, как ты рот открыл-откроешь…

Когда мы вышли из машины, Алка предложила купить винца и выпить его для бодрости:

— А то по магазинам таскаться скучно на трезвяк.

Идея была неплохая. Пункта обмена мы не нашли, но в ларьке Алка купила две бутылки кенгурового вина, и мы сели на скамейку в скверике, причём Алка поискала — и нашла — укромное место за кустами:

— Тут спокойнее, — отчего мне стало тайно приятно.

И грудь её так многообещающе топорщилась из выреза… Но она, заметив мои взгляды, сказала, исподтишка оглядываясь:

— Не, ты чего!.. И не думай!.. Ментов полно, день! Посидим, винцо попьем и в магазин зайдём… потом, дома… — Ана мои вопросы, далеко ли Красная площадь, ответила: — Отвяжись! Закрыто там! Говорят — День лесотехника… Или День атомной войны, однохуйственно — голубей пускают и песни поют, сказал же водила…

Что это — всё время закрыто?.. То Джими Хендрикс с того света, сейчас — опять голуби?.. Да еще в День войны?.. Насчет того, чтобы послушать песни на площади (что мне было бы очень полезно), я уже промолчал, чтоб её не злить.