Избранные произведения - Сергей Павлов

Включаю связь и заказываю телетарный вызов лунной станции. Затем вскрываю присланный Шаровым сверток, натягиваю белый свитер, украшенный изображением бегущего оленя. На левом рукаве чуть пониже плеча, алым пламенем горит заветная буква…

Тревожно звучит гудок контрольного вызова. Голос Шкловского спрашивает, почему у меня участился пульс.

— Все в порядке, профессор, — уверенно отвечаю я. — Эксперимент окончен, поздравляю с успехом. Да, кстати, вам придется подыскать другого руководителя Следящего центра… Нет, вы не ослышались. Сожалею, но это так… Объяснения? Объяснения вы получите через Совет космонавтики… Да, конечно, я понимаю, но в Пространстве тоже нужны опытные диагносты, и наверняка даже нужнее, чем здесь. Что?.. Какой дурак мне это сказал?! Простите, но это же ваши слова, учитель!

Я перевел рычаг — и голубой шарик стал неохотно приближаться к раструбу поглотителя.

— До свидания, малыш! Ты славно поработал сегодня, топай на отдых…

Милый, добрый мой учитель, я расстроил тебя, извини. Но я должен вернуться туда, ведь я оставил там свой поцелуй… Тебе не понять, как это много…

АКВАНАВТЫ

НИКАКИХ ГАРАНТИЙ

Радист обернулся. На него смотрели зеленоватые глаза Дуговского. «Что нового?» — понял он по движению губ.

— Ничего, шеф. На волне мезоскафа[6] по-прежнему только одни позывные.

Дуговский нервно дернул щекой.

— Скверно, мы уже в двух милях от мезоскафа, — сказал он и вышел из радиорубки.

Раздвигая носом шипящие буруны, судно полным ходом шло на восток, в предрассветную мглу океана. Над антеннами радаров искрилась россыпь южных созвездий. Параболические зеркала антенн торопливо вращались, перемешивая звезды в этом сумеречном фиолетово-синем пространстве.

На освещенном полубаке — молчаливые фигуры людей. Глаза и бинокли устремлены туда, где на темной поверхности океана изредка вспыхивали алые зарницы. Дуговский вырвал из рук у кого-то бинокль, прилип к окулярам. На миг ослепила яркая малиново-красная вспышка.

— Дайте свет, — негромко распорядился Дуговский.

В темноту ударили лучи носовых, прожекторов. Судно застопорило машины. В полутора кабельтовых, поблескивая влажными боками, покачивался на волнах аппарат сферической формы.

— К спуску катера стоять по местам! — рявкнули по радиомегафону с капитанского мостика.

Топот, суета у правого борта.

— Кон, вы готовы? — не оборачиваясь, спросил Дуговский.

— Разумеется. — Высокий человек в очках взял за ремень медицинскую сумку. — Но я не уверен, что там кто-нибудь есть.

— Вы не очень внимательны, Кон. — Дуговский нахмурился.

Врач досадливо поправил очки.

— О, люк мезоскафа открыт! — Он заторопился в катер.

Заложив руки за спину, Дуговский вышагивал по палубе вдоль бортового ограждения. Люди сторонились его, но он никого не замечал. И вдруг он замер не месте: долговязая фигурка доктора ступила за борт катера и нырнула в люк мезоскафа. Дуговский взялся за поручни.

Минута. Две. Три… Время словно остановилось. Наконец из люка вылез… нет, скорее выполз обнаженный по пояс человек. Дуговский прищурился, пытаясь узнать его. Следом выскочил доктор. Обнаженный, взмахнув руками, свалился в воду, за ним бросился доктор. Потом — какая-то возня на катере, крики матросов, урчащий баритон мотора…

Первым сошел на палубу рулевой катера. Зажимая пятерней разбитый нос, сказал:

— Джентльмены, тем, кто не желает получить по фотокарточке, советую держаться в стороне. У этого парня железные кулаки! К тому же он, кажется, спятил.

Двое дюжих матросов под руки свели на палубу полураздетого. Он диковато озирался.

— Дюмон!.. — вглядевшись, воскликнул Дуговский,

На подбородке врача багровая ссадина. Он вышел из катера мокрый, без сумки. И без очков. Жестом приказал увести Дюмона. Обратился к окружающим:

— Дайте сигарету.

Жадно закурил. Потом вдруг тоном повыше:

— Вы все свободны! — И к Дуговскому: — Леон, может быть, вы прикажете им разойтись?

Люди разбрелись. «Это как дурной сон! — думал Дуговский. — Бестолковый, невозможный- сон!»

— Кон, Дюмон был один в мезоскафе?

— Вы не очень наблюдательны, шеф. Люк мезоскафа закрыт. По-моему, ясно.

— Что с ним? Я с трудом узнал его.

— Делать преждевременные заключения не в моих правилах, — нехотя ответил врач. — Но учитывая сложность обстановки, я, пожалуй, рискну. Невроз страха. Явные признаки умственного расстройства… Но, повторяю, этим предварительным «диагнозом» вы можете пользоваться только до времени, пока не будет получено более авторитетное заключение психиатров.

— Спасибо, Кон. Мне кажется, иного заключения и не будет… Врач помолчал, с близоруким прищуром глядя Дуговскому прямо в лицо. Потом спросил.

— Что вы собираетесь делать, Леон?

— Делать?.. — Дуговский приглаживал на лысине несуществующий вихор. — Кон, на первых порах вы должны мне помочь.

— Вы надеетесь, я разрешу вам допрашивать больного?

— Неудачно выбираете слова. Да, мне нужно с ним поговорить. Немедленно. Я понимаю, Кон, мое желание идет вразрез с вашими представлениями о врачебной этике, но посоветуйте мне что-нибудь иное. И поскорее, мешкать нельзя: второй наблюдатель на станции, в километре у нас под ногами, и, вероятно, нуждается в помощи.

Врач выдохнул дым, бросил окурок за борт.

— Хорошо… Но вряд ли что-нибудь из этого выйдет: Дюмон невменяем. Даю вам десять минут. Может быть, меньше. Если я подам знак, вы уйдете.

— Согласен.

— Мне нужно взять в каюте очки. И тогда я к вашим услугам.

— Поторопитесь, Кон! Переодеться можно и после.

…Дуговский вышел, пятясь, и медленно прикрыл за собою дверь с медицинской эмблемой. Змея и чаша… И как змея, нехорошая мысль: «Не миновала нас чаша сия! Иезус Кристус, Дева Мария, поистине тому, который остался там, в глубине, лучше погибнуть, чем быть лишенным разума в такой же мере, как Дюмон!»

Судно покачивало. Дуговский, широко расставив ноги, смотрел на уходящие в коридорную перспективу ряды плафонов и ждал. Хотя понимал, что ждать, собственно, нечего. Наконец вышел врач. На белом халате пятна от мокрой одежды.

— Леон, вы получили то, что хотели. Я предупреждал.

— Кон, это было ужасно…

— Да, неприятно. Я сожалею, что не сумел отговорить вас от этой затеи.