Судебные речи - Андрей Вышинский

Я должен перейти сейчас к Ивановской электростанции, но перед этим я хотел бы только еще раз остановиться на одном сравнительно небольшом, но в высокой степени характерном штрихе, относящемся непосредственно к деятельности Макдональда и в известной степени к деятельности Монкгауза. Я имею в виду факт приезда Гусева в Зуевку и сообщение Макдональду, находившемуся тогда в Зуевке, о том, что он считает свое положение довольно опасным вследствие того, что ОГПУ напало на след вредительской работы. Он высказал Макдональду это опасение в достаточно тревожной форме, но Макдональд его успокоил, сказав, что если что стрясется, то он может всегда получить помощь по тому адресу, который был Гусеву сообщен. Этот адрес был адресом Монкгауза. Этот адрес значился в той записке, которую на Зуевке Макдональд передал Гусеву на всякий случай, на случай провала, перед опасностью которого, как Гусев чувствовал тогда, он в это время уже стоял.

И второй эпизод, который касается встречи Гусева с Макдональдом и с Торнтоном в Харцызске, встречи, которая явилась результатом прямого вызова Макдональдом Гусева и сопровождалась обменом различного рода соображениями по поводу вредительской, шпионской работы и которая должна считаться совершенно установленной как показаниями Гусева, показаниями Макдональда, так и показаниями самого Торнтона, который, впрочем, по принятой им тактике своей защиты, отрицал здесь, однако, преступный характер беседы, имевшей там место.

Вот этими двумя напоминаниями я хотел бы закончить анализ тех эпизодов, которые касаются непосредственно трех лиц, о которых я говорил, — Гусева, Соколова, Макдональда. Перехожу непосредственно к преступной деятельности подсудимых по Ивановской электростанции.

Я хотел бы начать с Нордволла. Какие мы имеем основания предъявлять и поддерживать во всем объеме обвинительного заключения обвинения против Нордволла? Этих данных, я считаю, у нас имеется более чем достаточно.

Нордволл в 1931–1932 годах работал на Ивгрэсе в качестве монтажного инженера фирмы «Метро-Виккерс». Он здесь сошелся с группой местных вредителей, в первую очередь с Лобановым, и повел вредительскую работу, давая задания группе инженеров и техников Ивгрэса — Лобанову и другим — совершать вредительские и диверсионные акты, направленные к порче оборудования, к созданию аварий, которые по его поручению и выполнялись этими лицами, а также скрывать дефекты в оборудовании, что и выполнялось Лобановым, Лебедевым и другими. За это он, Нордволл, систематически выдавал через того же Лобанова взятки, в общей сложности составившие сумму в 5000 рублей.

Мы имеем против Нордволла раньше всего показания Лобанова, который нам и здесь рассказывал и говорил об этом на предварительном следствии, что он неоднократно беседовал с Нордволлом, выражая свое недовольство существующим советским строем, нашими порядками, своим материальным положением, высказывая различного рода, — как это подтвердил сам Нордволл, — антисоветские суждения. На почве именно этих отношений он настолько сблизился с Нордволлом, что тот и избрал его одним из своих соучастников. Впрочем, объективно говоря, трудно сказать, кто кого избрал своим соучастником, — Нордволл ли Лобанова, Лобанов ли Нордволла, и это, между прочим, черта, которая характеризует известные трудности настоящего процесса и по отношению к ряду других подсудимых.

В самом деле, каждый из подсудимых, являющийся служащим одного из наших советских государственных учреждений, — здесь сам это признавал, а факты, которые имеются у нас в руках, это подтвердили, — уже в течение ряда лет зарекомендовал себя и свои антисоветские настроения и свои антисоветские действия. В этих условиях едва ли правильно было бы установить такой переплет отношений между Лобановым и Нордволлом, что сам Лобанов, этот тип прожженного вредителя, сделался вредителем под влиянием Нордволла. Я не хотел бы поддерживать эту ересь. Я не думаю, чтобы Нордволл соблазнил одного из малых сих — Лобанова, отнюдь не малого из сих. Я имею все основания полагать, и я постараюсь это далее подтвердить рядом улик, что Нордволл был соучастником Лобанова, что Нордволл использовал вредительскую группу, которая была на Ивгрэсе, в контрреволюционных целях и интересах, что они были в контакте и проводили ту вредительскую деятельность, за которую он платил деньги, ассигнованные на эту вредительскую работу по соответствующим линиям, какими были связаны Нордволл с Торнтоном.

Итак, мы имеем раньше всего категорические показания Лобанова, которые подтверждены Нордволлом в части, касающейся содержания тех бесед и разговоров, которые между Нордволлом и Лобановым имели место. И если Нордволл говорит здесь о том, что, замечая антисоветские взгляды Лобанова, он не поддерживал эти настроения, а, наоборот, их пытался изменить и чуть ли не возвратить Лобанова на путь праведника, то это уже действительно получается довольно забавно потому, что если бы Нордволл, действительно, был тем без пяти минут большевиком, каким его характеризовал Олейник, вообще отличающийся в известной степени болезнью недержания слова или словоблудием, то ведь Нордволл должен был бы совершенно иначе реагировать на те разговоры, на те взгляды, на те суждения, которые он слышал от Лобанова.

Между тем, эти антисоветские взгляды, о которых здесь говорит сам Нордволл, не только не мешали его сближению с Лобановым, но они не вызывали, очевидно, никакой реакции: если оставить совершенно неправдоподобную версию о реагировании на словах, о чем говорил здесь нам Нордволл.

Больше того, Нордволл принимает определенное участие, если хотите, и в облегчении материальных трудностей Лобанова. Эпизод с шубой — не такой простенький эпизод, как это может казаться кое-кому, кто склонен сенсационно возвещать миру о том, что все обвинения Нордволла построены на шубе. Шуба — это одна из улик, и далеко, конечно, не единственная. Лобанов изобличает Нордволла в том, что он с ним вместе осуществлял вредительскую деятельность, давая ему определенные поручения, оплачивая эти поручения и обещая, что в обиде вредители не останутся.

Больше того, Лобанов показывает нам, что Нордволл при этом обращал внимание на то, что нужно портить оборудование, не входящее в поставку фирмы «Метро-Виккерс», а если портится оборудование, входящее в поставку фирмы «Метро-Виккерс», на которое гарантийные сроки еще не окончились, то порча оборудования должна быть произведена так, чтобы нельзя было ответственность за это свалить на фирму «Метро-Виккерс».

Это находит свое полное подтверждение в той позиции, которую занимали по ряду вопросов, связанных с ответственностью их самих и их фирмы, некоторые подсудимые по настоящему делу — тот же Монкгауз, когда он сам подробно перечислял нам здесь ряд дефектов, которые имелись у этих турбин. Он хотел изобразить дело таким образом, что все-таки он как уполномоченный этой фирмы, да и сама фирма не несут за это, однако, никакой ответственности, что все это выходит совершенно естественно, что если он продает или если при его участии монтируется проданное его фирмой оборудование, которое он, по его собственным словам, никогда бы не купил, будь он служащим Наркомтяжпрома, то это естественно потому, что виновата-де в непригодности этого оборудования система оборудования, марка оборудования. То, что здесь сказал Лобанов, совершенно соответствует той обстановке, на почве которой действительно разоблачена эта вредительская работа, — лучше, по возможности, ударить по оборудованию, поставленному другой фирмой, а если ударить по своему, то тогда, когда можно занять такую позицию, которую и занял Нордволл в известном случае, когда он говорил, что это его не касается и поэтому он может формально по этому вопросу стоять в стороне.

Вот почему эта версия Лобанова не противоречит действительному положению вещей, общей тактике и поведению Нордволла, когда он пытался совместить свою деятельность как представителя и служащего фирмы «Метро-Виккерс» с другой деятельностью как вредителя, разведчика, работая по военному шпионажу. Эта версия не противоречит, а как раз изобличает то, что это было естественно и что именно разговоры, указания, такие преступные директивы не только могли исходить, но и на самом деле исходили от Нордволла, что это вполне правдоподобно.

Нордволл платит деньги. Он это отрицает. Что же он не отрицает? Он не отрицает того факта, как передача шубы Лобанову, якобы приобретенной Лобановым от знакомого — и Лобанова и Нордволла — некоего Тейлора.

Но позвольте остановиться на одном вопросе: почему Нордволл взял на себя задачу быть посредником в этой сделке? От большого, избытка времени или от желания помочь этому антисоветски настроенному и антисоветски действующему Лобанову? Может быть, конечно, и третья версия — не из желания помочь Лобанову, а из желания оказать услугу своему соотечественнику Тейлору. Нордволлу было безразлично, будет ли греться в этой шубе Лобанов или другой, но поскольку Тейлор пожелал ее продать, он берет на себя миссию переводчика и организует эту продажу. Очевидно, этой версии может держаться и защита.