Дикарь - Александр Жигалов

какой пакости? Миха, соберись он родного папашу к местным богам отправить, всяко озаботился бы, чтоб сей папаша пребывал в состоянии, для упокоения подходящем.

— Так-то лучше, — Такхвар вытер рот рукавом и икнул. — А я смотрю, какая-то брага горьковатая. Я-то почти и не пил, а все одно ведет.

Он отряхнулся совершенно по-собачьи и сказал:

— Оружие?

Миха молча топор поднял.

— Погоди, тут было.

Такхвар тенью скользнул в хату. Отсутствовал недолго, а вернувшись, сунул Михе в руки широкий короткий клинок. Да и себя не обидел.

— Барон где?

— Спит.

И вряд ли проснется в ближайшее время.

— Тогда ждем.

Ждать пришлось долго.

Глава 44

Дикарь встрепенулся, выдернув из полудремы.

Ночь.

Уже не та, тягучая, что бывает ближе к полуночи. Напротив. Небо серело и эта стылая серость затопила деревню. В ней-то вдруг растворились тени, и все вокруг казалось таким ненастоящим, блеклым, что Миха ущипнул себя.

Молча открыл глаза Такхвар.

Глянул вопросительно.

А на краю деревни разразился судорожным лаем кобель. Правда, тотчас захлебнулся. Жалко псинку.

— Идут, — одними губами прошептал старик.

Миха согласился. Пусть даже ни он, ни дикарь в нем не ощущали пока близости чужаков, но сомнений не оставалось: и вправду идут.

Не через ворота.

На воротах дремлет стража, пусть обленившаяся, попривыкшая к безопасному житию и, быть может, вовсе полагающая, что в сторожении этом нет никакого смысла.

Нет, должен быть иной путь.

Для своих.

Миха взглядом указал на сарай. Барончик все еще спал. И Миха даже уловил сопение его, причмокивание и прихрапывание. Пускай. От мальца пользы немного. Под ноги не лезет – уже хорошо.

Миха тенью соскользнул к стене.

Куда?

Направо? Налево?

Заворочался пес во дворе, поднял сонную голову, но тут же уронил на лапы.

Или ждать? Можно. Только не здесь.

И Миха ловко вскарабкался на крышу, лег, сродняясь с темною соломой. Та прогнулась под тяжестью веса, грозя вовсе обвалиться, но вроде держала.

Если придут убивать, то сюда.

Такхвар выругался сквозь зубы, но так тихо, что и Миха всего не расслышал. А слух у него хороший. И зрение неплохое. Но старик сделал шаг и растворился в серой зыби. Миха втянул воздух. Запах чужака все-таки ощущался, но размытый, едва уловимый.

Хорошо.

Время потянулось по-новому. Оно ощущалось натянутыми нервами. Остро. Ярко. Застучало сердце. и в висках тоже. Во рту пересохло.

Подумалось вдруг, что он, Миха, он ведь на самом деле не боец.

Ни разу вот не боец.

Что там, возле города магов, он и действовал-то, как в тумане. И убивать не убивал, вот так, преднамеренно. Сможет ли?

Та ненависть, прежняя, она куда-то подевалась. И вместо нее поселился страх.

Не умереть. Этого Миха не боялся.

И не боли. Боль он как-нибудь перетерпит.

Не справится.

Мальчишку убьют. Обоих мальчишек убьют. И старика тоже. И его, Миху, что логично.

Додумать он не успел.

Человек шел. Не особо скрываясь, к слову. По улице. Неспешно. Время от времени останавливаясь, прислушиваясь к чему-то.

Миха тоже прислушался.

Ничего.

Барон сопит. Возится в сарае скот. Шубуршатся мыши в соломе. И сонно квохчут куры. Этих только тронь, мигом шум поднимут. Вот старый кобель поднял голову, принюхался и зевнул. Стало быть свой.

А если Миха ошибся?

Человек вошел во двор.

Стар?

Похоже. А вот пахнет от него не рекой, не рыбой, а лесом. Дымом костра. Копченым мясом. И людьми. Последний запах с трудом улавливается, он вновь же наносной, но Миха подбирается.

Что делать?

Стара убить несложно, вот он стал у самой крыши. Слегка покачивается на ногах. Пьяный? Или играет? Второе. Рука лежит на рукояти ножа. А ножи тут не игрушечные. Оглядывается.

Зевает.

Матерится во весь голос.

— Данька! — его вопль разлетается по округе. — Мужа встречай, сучка!

Он сплюнул под ноги и той, качующейся походкой, которая должна была бы показать, сколь пьян Стар, направился к дому.

Скрипнула дверь. И выпустила тонкую тень, которая согнула спину.

— Что, тварюка, не спится, — Стар не отказал себе в удовольствии отвесить затрещину. — Разувай мужа-то!

— Стар, — из дома вышла жена старосты.

А сам где? Спит?

— Что, матушка? — глумливо поинтересовался Стар. — И вам не спится?

— Прекрати.

Стар фыркнул и прислонился к стене. Выставив ногу, он велел:

— Что встала? Сапоги сымай!

— Стар!

— Батюшка где? Нажрался, небось? И братцы тоже. Один я ночей не сплю…

Женщина склонилась, пытаясь стащить сапог, но получила пинок в грудь и повалилась на спину.

— А вы говорили, рукастая будет. Вона, криворука и бестолкова, матушка. Вставай, давай. Или самому разуваться прикажешь? Только и годна, что подол перед каждым задирать. Может, тебя вовсе продать? Говорят, в городе таких, гулящих, любят. Будешь жить в господском доме…

— Прекрати, — жестко произнесла матушка.

— А не то что? Пожалуешься? И кому, матушка? Моему батюшке? Или… моему батюшке?!

Второй пинок заставил женщину сжаться в клубок. Она затаилась, кажется, и дышать позабыла как.

— Нет, матушка. Хватит. Надоело. Теперь все иначе будет. По-моему. А гости где?

— Тебе зачем?

— Так. Интересно.

— Спать иди, — женщина повернулась спиной. Но уйти ей не позволили. Рука Стара сдавила шею.

— Я тебя не отпускал.

— Успокойся.

А ведь она испугалась. Она наверняка знала сына лучше, чем кто-либо. И испугалась. Миха заставил себя лежать. Стар не один здесь. Слишком нагл. Слишком уверен, что все пойдет именно так, как задумано. И не боится ни гнева отцовского, ни братьев.

Он пришел убивать.