Мать Сумерек (СИ) - Машевская Анастасия

Шиада кратко обняла женщину одной рукой и почти незаметно чмокнула в щеку. Затем отстранилась, поглядела на наставницу и ладошку Лиадалы в руке храмовницы:

— Я и впрямь оставляю её в лучших руках, Нелла. Живи долго, о, почтенная, и пусть плоды трудов твоих возвеличивают могущество Ангората и славу Праматери во всех уголках Этана.

— Пусть! — одновременно проговорили Нелла, Агравейн и малютка Лиадала.

Шиада развернулась к лодке. Агравейн подал руку и помог забраться на борт. Весь путь до дома жрица даже не пыталась сдерживать слезы: предначертанное Праматерью всегда сбывается.

Танира билась в горячке. Металась по простыням, залитым кровью настолько, что теперь даже мысли не возникало, что когда-то они были белыми. Хватала воздух губами и задыхалась от ужаса надвигающегося конца.

— СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ! — ревел Таммуз, глядя на абсолютно бесполезных лекарей, суетящихся вокруг сестры.

— Мы делаем, что можем! — рявкнул в ответ главный из них.

— Ваше высочество, пойдемте отсюда, — Сафира попыталась увести Таммуза из спальни роженицы, но тот с силой толкнул старую жрицу, так что Сафира наверняка упала бы, не поймай её Салман.

— Таммуз, пожалуйста, — попросил царь Адани. Таммуз развернулся мгновенно и, отпихнув Сафиру снова, врезал зятю в челюсть.

— ЭТО ТЫ ВИНОВАТ! — в бессилии заорал Таммуз. — ЭТО ТЫ ВО ВСЕМ ВИНОВАТ! А ТЕПЕРЬ СТОИШЬ ТУТ И ПРЕДЛАГАЕШЬ СДАТЬСЯ?!

— Брат, — Салман положил руки на кулаки Таммуза, сжимавшие царское одеяние на его груди. — Мы не поможем ей этим.

— Да мы ей вообще ничем не поможем! — сорвался Таммуз и зарыдал. Салман прикрыл глаза, но уже в следующий момент вздрогнул от выворачивающего душу женского крика.

Обернувшись на звук, Таммуз открыл рот и побелел, глядя, как лекарь, задрав исподнее Таниры почти до груди, широким жестом полоснул по животу.

— ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?! — слезы высохли мгновенно.

— ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО! — проорал в ответ целитель, убеждая Салмана вывести буйного родича.

— Я НИКУДА НЕ УЙДУ! — Таммуз отбился от Салмана и так злобно глянул на подоспевшую стражу, что те замерли, где стояли.

В один решительный шаг Таммуз оказался у изголовья кровати сестры, потерявшей от боли сознание. Салман за спиной Таммуза пал на колени и горячо замолился. Сафира сделала то же самое. Таммуз закрыл лицо руками и, наплевав на всех жриц и жрецов, зачитал под нос молитву Пресвятой Деве.

Все для орсовского и аданийского царевича смешалось в единое кровавое пятно. Кусая губы, чтобы не зарыдать в голос, он положил ладонь сестре на лоб. Танира пришла в себя.

— Это мальчик? — спросила слабо. Салман, наблюдая из-за спины Таммуза за супругой, которая неотрывно смотрела на брата, был готов соврать что угодно, лишь бы Танира успокоилась. Но Таммуз лишь качнул головой:

— У тебя дочь. Славная и хорошенькая, как её мать, — слезы предательски покатились по мужским щекам. — Такая чудесная, — Таммуз совсем расплакался, глядя на бело-серое лицо с темными ввалившимися глазами от неостановимой кровопотери.

Танира сделала невозможное — чуть подняла безжизненную, как листок бумаги, ладонь. Откликаясь мгновенно, Таммуз поймал её, подставился щекой, прижал ладошку сестры к щеке.

— Не плачь, — мягко, нежно, как умела она одна, попросила Танира. — Не надо.

— Та… нира, — сквозь слезы выдохнул Таммуз, зажмурившись, отчего горячие капли потекли с новой силой и обожгли холодную гладкую кожу женского запястья. Царевич развернул ладонь сестры и вплотную прижался губами. — Не смей меня бросать, слышишь?

— М-м, — подтвердила молодая женщина. — Как же я… — «могу тебя бросить».

Но сказать сил уже не нашлось. Нужно было сберечь их для главного.

— Ты… ты позаботишься о ней? О… а как зовут мою д… дочь? — едва слышно выдохнула Танира.

Салман быстро шагнул вперед, подсаживаясь к жене рядом с Таммузом.

— У неё пока нет имени, но если ты…

— Мама, — обронила Танира.

— Что? — спросил Салман.

— Ма… ма…

— Ты хочешь назвать её Джанийей? — спросил Таммуз. Танира улыбнулась, закрыв глаза.

— Я позабочусь о Джанийе.

— Спасибо, Таммуз. Ты такой сильный. Всегда… был…

— Ш-ш-ш! — Таммуз прижался лбом к руке сестры. — Береги силы, пожалуйста, Танира! Я клянусь. Клянусь памятью нашей матери, что буду защищать её ценой своей жизни, всегда! Танира, я клянусь! И ты еще сама увидишь, каким хорошим я буду защитником! Мы вместе покажем ей родину женщины, в честь которой её назвали! Мы…

— Ваше высочество, — позвала Сафира.

— Мы покажем ей Аттар. И я отобью Аттар для неё, вот увидишь, Танира! Эта девочка унаследует не только Адани, но и весь Орс…

— Ваше выс….

Сафира не договорила: Салман упал жене на ноги и зарыдал.

— Джанийя положит конец вражде, — не сдавался и не верил Таммуз, — и мы забудем, как страшный сон…

Он сбился, дрожа всем телом, ловя воздух трясущимися губами.

— И ту давнюю войну…

Слезы покатились по мужским щекам, оглушая сильнее, чем раскатистый рев бури в Великом море.

— Забудем вражду…

Таммуз подавился всхлипом…

— … и изгнание, и…

И, вскинув голову, он взвыл волком на весь Адани.

Таммуз склонился над новорожденной. Джанийю запеленали, и, так и не приложенная к материнской груди, кроха, пища, потихоньку заснула.

Таммуз ненавидел её и любил. Одновременно. До безумия. До помрачения рассудка.

Это она виновата в смерти своей матери. Эта маленькая, розовая, сморщенная…

Это она — единственное, что осталось от её матери. Маленькая, розовая, бессильно-тихая.

Крохотная Джанийя, как сказали Таммузу в первый же день после её появления на свет, совсем слабенькая. Устает даже от того, что кушает. Кормилица переживает…

Таммуз не слышал и не понимал. Он перестал спать, у него краснели и стекленели глаза. Он переселился от Майи в отдельные покои и теперь спал в одной комнате с кормилицей и племянницей.

Таммуз сходил с ума. Это все, что осталось от его Таниры. Таниры.

Таниры, ради которой он перевернул вверх дном спокойствие дома Салин.

Таниры, ради которой он изменил себе.

Таниры, которую он любил с раннего детства.

Таниры, которая единственная поддерживала его, когда вокруг разрушился мир.

Таниры, чтобы описать достоинства которой, не нашлось бы достаточных слов ни в одном из языков и наречий.

И это то, что убило Таниру, которая была для него дороже целого мира, потому что весь мир заключался в ней.

Когда он жил в Орсе, он понятия не имел, насколько дорогим человеком может быть сестра.

Как же вышло так, что он должен заботиться о том, что убило его сестру?

Таммуз искал ответ на этот вопрос несколько недель. Пока не понял, что тот давным-давно был перед носом.

Джанийя — лишь следствие.

Следствие выбора, сделанного мужчинами, которым не было до Таниры дела. Например, выбора лекаря, который вспорол Танире живот, решив, что главное — спасти ребенка. Лекаря, который и прошлые роды Таниры принял не Бог весть как, так что родившийся тогда мальчик прожил всего несколько дней и скончался из-за «слишком узкого таза его матери».

Джайния стала следствием выбора, сделанного Салманом, который твердил, что стране нужен наследник и не оставлял Таниру в покое, хотя лекари и говорили, что первые роды оказались для царицы настолько трудными, что повторные наверняка будут стоить жизни не только ребенку, но и ей самой. Весь совет и все знатные семьи, кроме жрицы Сафиры, настойчиво убеждали Салмана назвать преемником сына Майи и более не подвергать риску здоровье царицы, но царь был уперт, как вол.

Однако раньше всех выбор за Таниру сделал их отец, Алай Далхор, когда проиграл их Сарвату Колченогому, как скотину на торгах. И никогда не наступит день, чтобы в сердце Таммуза нашлось место прощению.

Осознав это, Таммуз велел подать воды и проветрить его покой. Он умылся, выбрился, оделся в парадное. Вышел из запертой спальни и встретился с женой и подрастающим сыном. Отдал приказ приволочь к нему поганого лекаря и прилюдно содрать с него заживо кожу. В положенный день он не присутствовал на похоронах сестры — не мог видеть, как сжигают её, святую и чистую, по языческим обрядам, словно непотребную девку из храма Илланы, и не мог видеть, как сестра исчезает. Пока он не стал свидетелем её погребения, он мог верить, что Танира жива. Пусть бы она и живет теперь в маленькой девочке с именем его собственной матери.