Сэр Найджел. Белый отряд - Артур Конан Дойль

мне, кардинал Перигорский пытался оказать Франции дурную услугу: для чего нам выторговывать часть, когда достаточно протянуть руку, чтобы взять все? К чему слова? На коней, и никакой пощады горстке мародеров, опустошивших твои прекрасные владения. Если хоть один из них ускользнет от смерти или плена, вина будет наша!

— Клянусь святым Денисом, брат мой, — с улыбкой сказал король, — если бы слова разили, как мечи, ты сразил бы их всех еще в Шартре! Война тебе внове, но, будь у тебя за спиной одна-две проигранные битвы, ты знал бы, что следует все обдумать и подготовить заранее, иначе дело может кончиться худо. В дни нашего отца мы, как ты советуешь, вскакивали на коней и мчались на англичан под Креси и в других сражениях, только славы это нам не принесло, и ныне мы умудрены опытом. Что скажешь ты, сеньор де Рибомон? Ты объехал их позиции и поглядел, как они держатся. Поскакал бы ты на них, как желает мой брат, или же посоветуешь что-нибудь другое?

Де Рибомон, высокий темноглазый красавец, ответил не сразу.

— Государь, — сказал он наконец, — я проехал вдоль их фронта и по флангам вместе с мессиром Ланда и мессиром де Божё, и они подтвердят мои слова. Думается мне, государь, что англичане, хоть число их невелико, заняли среди этих изгородей и виноградников сильную позицию и нападать на них не следует. У них нет провианта, и они вынуждены будут ее покинуть, а тогда ты сможешь последовать за ними и дать им бой в более выгодных условиях.

Присутствующие разразились негодующими криками, а маршал Клермон, побагровев, вскочил на ноги.

— Эстас, Эстас! — прогремел он. — Я помню время, когда сердце твое горело мужеством, а отвага не знала преград, но, с тех пор как король Эдуард надел на тебя вот этот жемчужный обруч, ты все время уклоняешься от встречи с англичанами!

— Мессир Клермон, — сурово произнес де Рибомон, — не мне затевать ссору на королевском совете в виду врага, но в другое время мы еще вернемся к твоим словам. Пока же король соблаговолил спросить у меня совета, и я сказал то, что считаю наилучшим.

— Для твоей чести, мессир Эстас, было бы лучше, если бы ты промолчал, — вмешался герцог Орлеанский. — Неужто мы дадим им проскользнуть у себя между пальцев, когда они тут перед нами, нас же вчетверо больше? Не знаю, куда мы отправимся потом, но вот в Париж нам вернуться будет стыдно и стыдно взглянуть в глаза нашим дамам.

— Эстас, ты поступил хорошо, прямодушно открыв свои мысли, — молвил король, — но я уже сказал, что битву мы начнем до истечения утра, и времени для долгих обсуждений у нас нет. И все же мне хотелось бы узнать, как, по-твоему, будет вернее и лучше напасть на них?

— Я отвечу, государь, насколько это в моих силах. Справа у них речка и болото вдоль нее, а слева дремучий лес. Значит, напасть мы можем только на их центр. Перед их позицией — густая изгородь, а за ней я различил зеленые куртки их лучников. Их столько, сколько камышей на берегу. Лишь в одном месте изгородь разделена дорогой, но рядом по ней могут ехать только четверо всадников. Значит, для того чтобы оттеснить их, мы должны преодолеть живую изгородь, а я твердо знаю, что лошади не пойдут напролом, когда на них с той ее стороны обрушатся тучи стрел. Посему мой совет: биться пешими, как англичане при Креси, ибо наши кони могут оказаться нам помехой.

— То же подумал и я, государь, — добавил многоопытный маршал Арнольд д’Андреген. — При Креси храбрейшие поворачивали спину врагу, ибо как сладить с конем, обезумевшим от боли и страха? Если мы будем наступать, спешившись, то сами будем властвовать над собой, и весь позор будет нашим.

— Совет мудрый, — заметил герцог Афинский, повернув к королю умное морщинистое лицо, — но я хотел бы добавить к нему еще одно. Сила их заключается в лучниках, и если нам удастся привести их в замешательство, пусть на самый краткий срок, мы прорвемся сквозь изгородь. Иначе они примутся стрелять так быстро, что уложат многих из нас прежде, чем мы достигнем ее. Нам ли не знать, что с близкого расстояния их стрелы пробивают любую броню.

— Твои слова, благородный герцог, и уместны, и мудры, — сказал король. — Но прошу, объясни, как ты думаешь привести их в замешательство?

— Я выбрал бы триста всадников, государь, самых лучших и быстрых в нашем войске, и послал бы их по узкой дороге, чтобы, миновав изгородь, они повернули на лучников справа и слева от нее. Возможно, потери среди них будут велики, но что такое триста для столь большого войска, если они откроют путь остальным?

— Я хотел бы сказать свое слово, государь! — воскликнул немец, граф Нассауский. — Я и мои товарищи прибыли предложить тебе нашу помощь, но мы требуем права сражаться на свой манер и сочтем бесчестием спешиться из-за страха перед английскими стрелками. Посему, с твоего соизволения, мы поскачем первыми, как советует герцог Афинский, и откроем путь для вас всех.

— Такого допустить нельзя! — сердито вскричал сеньор Клермон. — Как так? Французы не сумеют очистить путь для войска короля Франции! Послушать тебя, благородный граф, так ваше мужество выше нашего! Но клянусь Богоматерью Рокамадурской, еще до вечера ты убедишься, что это не так! Триста всадников поведу я, ибо это мое право как маршала Франции, а дело обещает быть славным.

— По тем же причинам я требую этого права себе, — сказал Арнольд д’Андреген.

Граф ударил по столу кулаком в железной рукавице.

— Поступайте, как вам угодно! — крикнул он. — Но запомните одно: я и мои немецкие конники не спешимся, пока наши лошади не падут под нами, ибо в наших землях пешими сражаются только мужики.

Маршал Клермон гневно наклонился через стол, но тут вмешался король Иоанн.

— Довольно, довольно! — воскликнул он. — Вам надлежит давать мне советы, а мне — решать, что и как вы будете делать. Клермон и ты, Арнольд, отберете триста самых отважных всадников и постараетесь разметать лучников. А ты со своими немцами, граф Нассауский, будешь биться верхом, раз