Иностранный легион - Сергей Балмасов

Письмо Кузьмичева с поста Касбах[503] Воеводину в Прагу, 1924 г.: «Здравствуйте, далекий незнакомый соотечественник, господин Воеводин. Сего же дня получено мной письмо от хорошего знакомого, русского и французского офицера, господина лейтенанта Белокурова, который Вам — друг. Белокуров письменно знакомит меня с Вами. Я, с совершенным удовольствием, желаю познакомиться, адрес мой, хотя и несколько позорный для русских, но — все равно. Вы, кажется, слышали или же даже испытали жизнь русского эмигранта на острове Лемносе, поэтому мне, силой необходимости, пришлось войти в этот незнакомый Легион. За тем, мой адрес таков: Легионер Кузьмичев, пост Касбах, Марокко. Адрес мой в России таков: Дон, станица Великокняжеская, казак Кузьмичев. Слушайте, господин Воеводин, в нашем Сальском округе, мало ли, может быть, случайно, извиняюсь, Вы моего округу? Лейтенант Белокуров пишет, что Вы заинтересовались нашей страной, жаркой и полудикой — Марокко. Предупреждаю Вас, что я — малограмотный, как видите мою рукопись. Я представляюсь Вам, как русский солдат, прошу выслать нам несколько газет и журналов. Конечно, простите за то, что письмо писано карандашом. У нас в Марокко чернила не водятся на передовом посту. Остаюсь с почтением к Вам, прошу Вас передать сердечную благодарность господину лейтенанту Белокурову от Кузьмичева. Присылайте всякие новинки. Будем рады. Русские». Данный источник содержится в личном фонде А. А. Воеводина в ГА РФ. Ф.6340. Оп.1. Д.12. Л.1.

Письмо Поплавского Белокурову с поста Энгиль в Марокко от 4.01.1924 г.: «Многоуважаемый Белокуров! Пишу Вам по просьбе солдата Вашего подразделения Ефремова, который лежит вместе со мной в госпитале. Ему ведь ампутировали ногу, но чувствует он себя теперь довольно сносно. Очень просил Вас найти и сохранить его вещи — безопасную бритву и прочее. Все это осталось в комнате, в которой он спал, а также выслать и фотографические карточки, Ваши и Огородного. Пользуясь случаем, черкну несколько слов и от себя. Если только помните Вы меня, мы были вместе в Константинополе и Бембесе. Я недавно приехал из кавалерийского полка в Тунисе. Последнее время там циркулировал упорный слух о том, что Вас убили. Даже находились очевидцы того, как в Мидеме, с аукциона, распродавали Ваши вещи. Теперь я получил из эскадрона письмо, в котором меня просят проверить, насколько все это достоверно. Узнав от Ефремова, что Вы благополучно здравствуете, я счастлив был написать в эскадрон про все эти слухи, что они — сплошной вздор. А то публика, из знающих Вас, принимая сообщение «очевидца» за чистую монету, была очень этим огорчена. Если располагаете свободным временем, то черкните, буду очень рад. А пока, всех благ. Ал. Поплавский, Engie Hospital, Ефремова там же».

Письмо казака-легионера от l5 июня l924 г., помещенное в эмигрантском журнале «Казачий путь», выходящем в Праге № 21 1924 г., с.11, представляет также интерес для данной книги, поскольку дополнительно раскрывает подробности службы русских в Легионе. «Здравствуйте, многоуважаемый господин редактор! Первым долгом при написании моего письма спешу сообщить Вам, что я получал Ваши журналы, за которые сердечно благодарю, что Вы не забываете нас, заброшенных в далекой Африке. Я получил журналы во время уборки лошадей на конюшне, и не было времени их распечатать. Когда кончилась работа и я стал распечатывать журналы, собрались все мои друзья и станичники. Я роздал их тем, кто мог читать, и они разошлись, каждый в свою комнату. А я с остальными остался и стал читать. Когда я читал рубрику «В родных краях», то некоторые станичники горько заплакали, даже у меня на глазах слезы выступили. Когда прочитал весь журнал до последней страницы, мы все решили написать Вам это письмо. Мы выражаем Вам большую благодарность за то, что Вы сочувствуете нашему тяжелому положению. Мы были бы рады помочь Вам деньгами, но т. к. мы получаем очень мало — 25 сантимов в сутки, а работать за них приходится, как волу, да еще на жаре здесь, в этом Легионе. Помоги, Господи, выбраться нам из этого пекла, чтобы мы могли посмотреть на белый свет. Некоторым казакам остается еще служить l год и б месяцев, в 1925-м выходят на волю. А многие еще будут дослуживать б-7 месяцев и даже год, потому что были под судом. Кормят нас так: на обед получаем четверть хлеба, суп из чечевицы и одна вода; на ужин — то же самое — чечевица или же фасоль без масла, всегда постная. Утром — одну кружку кофе и то горький, без сахара, его здесь и в помине нет. Мы уже забыли, когда пили кофе или чай сладкими. Когда-то мы ели, пили, гуляли в своих родных станицах. А в настоящее время приходится все забывать, но ничего: придет такой час, дорогой нам, когда мы все вместе сольемся в одну семью. А пока сердечно благодарим Вас за то, что Вы сделали для нас, за то большое одолжение в виде журналов. Они даже отчасти и развеселили нас и дали понять, что где делается на белом свете, а также в наших краях, что родным нашим приходится переживать страшное мучение из-за этих комиссаров Троцких, Каменевых, Сталиных и т. д. Помоги нам, Господь Бог, нашему казачеству стать на верный путь и победить этих красных зверей, и чтобы были чисты наши станицы, чтобы был каждый казак и каждый гражданин нашей страны свободным и что будет Донская область, а не Буденновская, и Кубанская область, а не Краснодарская, вообще, чтобы был порядок, а не то, что творится у этих красных зверей». От Н.М., 1930 год: «23 февраля, при трагических обстоятельствах, погиб казак станицы Усть-Белокалитвенской, Донского войска, Дмитрий Давыдов. Покойный отслужил пять лет во Франции, в Иностранном легионе, на службе в Африке отличился, имел французские медали. Последние 3 года он работал на заводах в Прэмоне, около города Сен-Мишель де Морьен. Спокойный, положительный, трезвый, Д. Давыдов пользовался общим уважением как рабочих — не только казаков и вообще русских, но и французов, — так и фабричного начальства, назначившего Давыдова шефом экипа. В день своей гибели Давыдов, возвращаясь из города на завод, встретил в пути своего знакомого донца и, по приглашению последнего, зашел с ним в кантину завода Сосаз, переполненную в этот час обеда русскими. Долго не получая от француза-кантинера заказанной порции рыбы, донец попросил Давыдова, владевшего французским языком, пойти объясниться с французом. По показанию свидетелей всего происшедшего, кантинер, проведший всю ночь на балу и бывший не в трезвом виде, в ответ на заявление совершенно трезвого Давыдова замахнулся на него бутылкой и стал бить его по голове. Их развели. Несколько успокоившись, Давыдов пошел на кухню, чтобы объясниться по поводу странного, ничем не вызванного нападения кантинера, но не успел он еще произнести ни одного слова, как кантинер, увидевший Давыдова, выхватил револьвер и произвел в Давыдова пять выстрелов, ни разу, однако, не попав. Давыдов стал уходить от беды, но в тот момент, когда он затворял уже выходную дверь, раздался шестой выстрел, и пуля, пробив дверь, попала прямо в сердце. Смерть была мгновенной. Родственников у Давыдова во Франции нет. В России — мать и четверо детей. Двадцать пятого, в Прэмоне, состоялись торжественные проводы Давыдова. За гробом покойного шла большая толпа во главе с представителями заводской администрации, контрмэры и рабочие — русские и французы. Хоронил священник из города Южин. На гроб были возложены французские медали покойного. Русские колонии в Сен-Мишель и Прэмоне взволнованы этой трагедией. Они опасаются, как бы это дело не было замято состоятельным убийцей. Донской атаман и правление Казачьего союза принимают соответствующие меры». Данный отрывок из письма русского легионера журналисту Евгению Недзельскому позволяет получить дополнительные сведения о службе русских в Сирии. Этот документ взят из журнала «Своими путями» №№ 8, 9. «…Не буду сейчас описывать всех мытарств. Но все, что казалось прежде вымыслом, сказками, оказалось правдой. Приходилось быть без пищи, бродить по пустыне вдоль Евфрата, где ботинки сгорают от жары. Видел, как здесь легионеры, в том числе и русские, умирают от жажды, истощения и солнечных ударов. Их старались поднимать плетью, а когда видели, что несчастный не может двигаться или ранен, у него отбирали винтовку и оставляли гнить на месте… Оставленного подобрать решительно некому. Несчастному даже нечем защищаться, т. к. у него нет ни винтовки, ни патронов. В Легионе, применительно к этому, говорят по сложившейся здесь пословице: «Или сдохни, или иди!» Многих таких несчастных, оставленных на верную гибель, находили потом с отрезанными головами, изувеченными до неузнаваемости. Гуманное начальство, что весьма редко встречается, приказывает привязать такого человека к хвосту мула. Это хорошо. А побои, удары прикладами в спину — «для придания бодрости»… Не проходило и месяца, чтобы не было случаев сумасшествия и самоубийств. Русская натура не выдерживала, и началось массовое бегство, по своим результатам очень печальное. Турки и арабы, с которыми они договаривались, оказывались друзьями только на словах, а в первой же деревушке раздевали беглеца и в лучшем случае отпускали голым. В большинстве же случаев — убивали… Арабы — враги легионеров. Бежавшего легионера араб, по своему закону, имеет право убить и в награду взять его вещи… Я попал в Сирию и Легион из батареи. В батарее мы своим трудом и занятиями заставляли признавать наше преимущество перед туземцами, арабами и неграми и вынудили своим умением господ-французов уважать рабов. В Легионе же между нами было равенство, и мы стали здесь наравне с преступниками всего мира. «Для нового вина нужны новые мехи», но нас размешали со старым, и вот, все эти интеллигенты, художники, инженеры, актеры, начинают сереть, бледнеть, и сейчас уже все смешались с общей физиономией Легиона. Многие спились, тем более что пьянство здесь поощряется. Здесь между собой легионеры говорят не о том, что они в жизни сделали хорошего, но говорят, как убили, обокрали, обманули. И вот борешься, чтобы и тебя не засосало в эту тину, и только письма дают моральную поддержку. Скажите, что это за служба? Случай или что-то еще другое? Я только и мечтаю теперь быть рабочим, исполнять самые мерзкие работы, но быть хоть немного свободным… Неудивительно, что люди предаются пьянству, ведь это только для того, чтобы хоть иногда забыть о тяжелой действительности. Мечты многих — жить, жить и жить! Воля Ваша, но другие уже готовы пойти на все, готовы стать ворами, убийцами, допиться до потери образа человеческого и стать животными… К этому ведет система исправления преступников!.. А сопротивляться нельзя. Лишнее слово — и карцер. Французы изобрели слишком много наказаний: тюрьма, карцер, общественные работы, работы на военных объектах — и все это сопровождается форменной инквизицией, после которой выходят оттуда либо калеками, либо остаются в Легионе до смерти. Вот одно из самых легких наказаний: надевают на легионера ранец, полный песку, и целый день ты должен по команде бегать и ложиться, вставать на колени и снова бежать. Когда ты падаешь в изнеможении, то тебя поднимают. Потом снова надевают ранец и ставят вплотную к стене, а руки завязывают назад. Малейшее движение — и ты ударяешься головой о стену. Все это сопровождается ругательствами и побоями. Я знаю, Вам в это трудно поверить, но это самое обыденное из наказаний. Здесь много преступников, но разве я — преступник? Если я, едва окончив гимназию и только зайдя в университет, пошел спасать Отечество и вот оказался в Легионе…[504] С «камарадами» из «старых» легионеров сходиться нельзя, уж слишком они низки, у них все сводится к вину, картам и прочим гадостям, вот и уходишь в свой «кукольный театр» из книг, писем и прочего. Я не боюсь работы, не боюсь переносить лишения, но я хочу поддержать этот мирок. Борюсь, чтобы не засосала легионная трясина. Ведь грязь — очень прилипчива: один неверный шаг, минута малодушия — и я стану таким же грязным и потону. Пока еще тяну руки, карабкаюсь, помогите же мне, спасите меня. Напишите письмо, пришлите те газеты, в которые Вы заворачиваете старые вещи. Дайте моральную поддержку!.. У нас сейчас зима, в этом году неожиданно суровая. Непрерывные дожди, один раз даже выпал снег, и лужи по ночам замерзают. В Легионе все наоборот: летом, при страшной жаре, когда нечем дышать и солнце сжигает все живое, мы ходим в шинелях, а зимой — в так называемых «костюмах для занятий» вроде нашего ситца, латаных-перелатаных. За гроши французы хотят иметь железную армию и таким образом «закаляют» нас. Генерал Галлиэни говорил однажды в одном месте, что легионер должен «выдерживать все при любых условиях»… Достали недавно с приятелем 2 русские книжки: «На белом коне «Брешко-Брешковского и «Вильгельм Хорст», забыл фамилию немецкого романиста. Читали даже во время 10-минутного перерыва во время занятий и со счастьем носили их в карманах. Газеты купить не на что: полученных 3 франков и 75 сантимов едва хватает на мыло и почтовые марки. Я даже и хлеба не покупаю, хоть зачастую и голоден. Но я не могу себя заставить отказаться от единственных радостей — писать письма и от табака. Нам дают дважды в день по четверти литра чечевицы и по куску мяса, 600 грамм хлеба, да утром — черный кофе. Вот и весь «рацион французского солдата». По крайней мере, нас в этом уверяют… Хотел было получить отпуск на 30 дней, но ничего не добился, хотя и имею на это право. Здесь тоже надо унижаться, тебя будут гнать, а ты — приставай. Надоело, хватит уже… Я пишу Вам и другим, как только «бывает время», ибо ведь наши «хозяева» хотят из нас «выгнать чистых занятий и работ» не меньше 8 часов, а это и занимает время от ночи до ночи. Освещения по культурным вопросам не полагается, так что вечерами и остается только думать. А тут еще второе воскресенье работа. Правда, я за это время получаю лишних 600 грамм, но нет даже времени и мыла постирать белье… Между прочим, Ваше письмо было вскрыто в нашей канцелярии и ввиду того, что не было переводчика, позвали меня и предложили перевести. Это — счастье! Я состряпал лестный для них перевод… Знайте же впредь, об ужасах здесь не все пишется…»[505] Отрывок из письма бывшего войскового старшины Рудакова Богаевскому позволяет понять, почему он не захотел продолжать военную службу после эвакуации из России в Иностранном легионе, а уехал в США. Хранится этот источник в ГА РФ. Ф.6164. Оп.1. Д.35. Л.238: «…во французской армии трудно будет нашему брату пробиваться. Кто того желает, предлагали сделать с Иностранного легиона, а служба ведь в нем очень тяжелая»…