Лавр Корнилов - Александр Ушаков

Политические взгляды основателей Белого движения не отличались левизной, но общественное сознание в ту пору еще не изжило привнесенные революцией ярлыки. Это сыграло решающую роль при решении вопроса о включении в состав совета Б.В. Савинкова. Он появился в Новочеркасске в середине декабря. Первоначально Корнилов, подозревавший Савинкова в двойной игре во время августовских событий, категорически отказался встречаться с ним. Но Савинков сумел убедить Каледина в своей незаменимости. Донской атаман сильно зависел от общественного мнения, а то прямо обвиняло добровольческое командование в реставраторских настроениях.

Каледин в свою очередь попытался уговорить Алексеева и Корнилова. Начались долгие переговоры с Савинковым, в которых в качестве посредников принимали участие Милюков и Федоров. В конце концов Савинков ультимативно потребовал включения в состав Гражданского совета его и еще нескольких представителей «революционной демократии», говоря, что это снимет с совета обвинения в реакционности и привлечет на сторону движения казаков и солдат. После обсуждения этого требования в кругу генералов было решено согласиться на том основании, что не стоит наживать себе врага. В итоге в совет вошли сам Савинков, его соратник — бывший комиссар 8-й армии В.К. Вендзягольский, а также левый депутат Донского круга П.М. Агеев и председатель крестьянского съезда С.П. Мазуренко.

Деникин писал, что «участие Савинкова и его группы не дало армии ни одного солдата, ни одного рубля и не вернуло на стезю государственности ни одного казака; вызвало лишь недоумение в офицерской среде»{493}. Значительной частью офицерства Савинков воспринимался прежде всего как бомбист, революционер, а значит, человек, несущий вину за происходящее. Именно этим объяснялась попытка покушения на его жизнь. Впрочем, покушение это было каким-то странным. Сам Савинков позднее рассказывал: «Ко мне на квартиру пришел артиллерийский офицер, для того чтобы меня убить, но когда мы с ним остались с глазу на глаз, он побоялся поднять оружие. В разговоре со мной он сознался, что был послан меня убить, и просил только об одном, чтобы я не давал ходу этому делу»{494}.

Просьбе этой Савинков не внял и постарался использовать происшедшее в своих целях. Он рассказал об этом инциденте Алексееву, намекнув, что против того тоже готовится покушение. Алексеев разволновался и позвал для совета Деникина и Лукомского. Отделить в этой истории правду от лжи было невозможно. В итоге было принято решение усилить охрану членов Гражданского совета, а Савинкову рекомендовано не задерживаться в Новочеркасске надолго. В начале января он покинул донскую столицу и уехал в Москву, увозя с собой письма Алексеева к Г.В. Плеханову и другому видному социалисту — Н.В. Чайковскому.

Поведение Алексеева в истории с Савинковым было очень характерно для тогдашних настроений основателя армии. Надо сказать, что по характеру своему он был человеком мнительным, к тому же давал о себе знать и возраст. Алексеев чувствовал себя обиженным тем, что его оттеснили на второй план, и потому был готов поверить в любые новые обиды. Этим-то и пользовались любители сплетен и интриг, которых тогда в Новочеркасске было более чем достаточно.

Недели две спустя после описанных событий некий капитан Капелька (князь Ухтомский), служивший в штабе Алексеева, доложил ему о новом заговоре. В армии якобы готовится переворот. Корнилов собирается свергнуть «триумвират» и объявить себя диктатором. В этой связи уже сделаны все назначения до московского генерал-губернатора включительно. Источником своих сведений Капелька называл И.А. Добрынского, подвизавшегося при Корнилове еще в августовские дни.

Алексеев потребовал объяснений и пригласил к себе для этого Корнилова и других генералов. Корнилов, узнав о сути дела, вспылил и покинул совещание. Попытки докопаться до правды ни к чему не привели. Как выяснилось, Добрынский спешно покинул Новочеркасск, даже не заплатив за. гостиничный номер. На следующий день и Алексеев и Корнилов прислали формальные письма о своем отказе от участия в дальнейшей работе: Алексеев — мотивируя это слабым здоровьем, Корнилов — желанием в скорейшее время уехать в Сибирь. Деникину вновь пришлось уговаривать сначала Алексеева, а потом вместе с атаманом Калединым вести долгую беседу с Корниловым. В результате Алексеев извинился перед Корниловым, но, похоже, остался при своих убеждениях. Во всяком случае, капитан Капелька никак не поплатился за ложный донос. Он остался служить в штабе Алексеева и был убит во время Первого кубанского похода.

Позже, когда добровольческое командование переехало в Ростов, пошли разговоры о новом заговоре, на этот раз направленном против Корнилова. Доброжелатели представили ему целый список офицеров, якобы задумавших организовать его убийство. В списке фигурировали главнейшие фигуры из окружения Алексеева. Оскорбленные этим обвинением офицеры потребовали реабилитации. Корнилов собрал их и сказал: «Дело не в Корнилове. Я просто не допускаю мысли, чтобы в армии имелись офицеры, которые могли бы поднять руку на своего командующего. Я вам верю и прошу продолжать службу»{495}.

С этих пор Алексеев и Корнилов старались по возможности избегать личных контактов. В случае необходимости они общались друг с другом в письменном виде. Это выглядело особенно странно в ту пору, когда штабы Алексеева и Корнилова располагались в одном и том же здании гостиницы «Европейская» (приметный по меркам Новочеркасска дом в три с половиной этажа и колоннами по фасаду). Однако вскоре штаб Корнилова переехал в помещение по Комитетской улице, где поселился и сам бывший главковерх.

К этому времени к нему приехала семья: жена, сын Юрий и дочь Наталья. В декабре к Наталье приезжал из Петрограда ее муж — морской офицер Маркин. Он уговаривал ее уехать с ним, но Наталья предпочла остаться с отцом. Это было ее последнее свидание с Маркиным. Позднее, уже в эмиграции, Наталья Корнилова выйдет замуж за бывшего адъютанта Алексеева А.Г. Шапрона дю Ларре.

Дочь Корнилова нашла себе работу в военном госпитале. Бок о бок с ней здесь трудилась и дочь Алексеева Вера. К счастью, конфликт отцов никак не сказывался на их взаимоотношениях. Позже к ним присоединилась молодая жена Деникина Ксения. Сорокапятилетний генерал, пользовавшийся до этого репутацией убежденного холостяка, пошел под венец с дочерью своего давнего друга, которую он когда-то знал еще ребенком. Свадьба состоялась в ноябре 1917 года в одной из маленьких церквей Новочеркасска. Медовый месяц (сократившийся до восьми дней) молодые провели в промерзшей насквозь хате на станции Славянская между Ростовом и Екатеринодаром. Можно себе представить, что чувствовали новобрачные в те дни, когда крах едва народившегося Белого движения и гибель его участников казались неминуемыми.