МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Владимир Казаков

Рогов, Звягин, Кудрявцев опешили, когда в их комнату ввалилась вся компания «беседочников». В комнате стало тесно. Степан положил перед собой нож и, опускаясь на стул, всей грудью навалился, прикрыл его. С усилием, превозмогая боль, прошептал:

— Вызывайте милицию и «скорую помощь».

Хорошо, когда есть у дежурного чайник. Сахар или конфеты и чай всегда можно купить. В конце концов, можно у кого-нибудь попросить. Это в войну пили кипяток. Да и то что-нибудь заваривали, кто морковь, кто какую-нибудь траву. Дорохов тогда очень любил черную смородину. Почки, ветки иди листья — все равно. Сейчас, когда все было уже позади, Александр Дмитриевич готовился пить чай. А что ему оставалось делать еще? Допрашивать Богданова? Рано. Со Степаном Крючковым он успел вдосталь наговориться в больнице. Ему наложили несколько швов, и дежурный хирург разрешил с ним разговаривать. Уйти в гостиницу нельзя, неприлично. Нужно дождаться, когда вернутся сотрудники с обысков. Он хотел и сам поехать на обыски, но решил: не буду мешать людям, и без меня справятся.

Оставался чай. Пусть говорят что угодно. Но что он может с собой поделать, если привык к этому напитку. Привык, и все. Пил его в Забайкалье. По нескольку чайников в день выпивал в Средней Азии. Дома завел культ чая и сердится, когда сын пьет такой же, как и он сам. Мальчишке двадцать один год, а он туда же. «Мальчишка»! Дорохов усмехнулся. Когда ему исполнилось двадцать один, он уже три года работал в уголовном розыске. Ему уже доверяли самостоятельно гонять банды, а тут «мальчишка»… Балуем мы своих детей, что ли? Опекаем излишне.

Потягивая крепчайший чай, полковник отдыхал.

Кто-то постучал в дверь и спросил разрешения войти. Дорохов взглянул на часы: ночь — одиннадцать часов, а кого-то черти несут. Стук повторился, и Дорохов крикнул:

— Входите!

Пришел начальник штаба дружины Рогов, а вместе с ним еще какой-то парень лет двадцати пяти, а может, и меньше. Оба они остановились у порога, увидели, что Дорохов стоит в одних носках, увидели недопитый чай и не знали, заходить ли им или уйти.

Полковник нагнулся, полез под стол и объяснил:

— Проклятая туфля! Вон где оказалась. Да вы заходите, Женя. Не стесняйтесь. Садитесь, а мне мой домашний вид простите. Хотите чаю?

— Александр Дмитриевич, наш секретарь заводского комитета комсомола хочет с вами познакомиться.

— Товарищ Зверев. Знаю вашу фамилию, знаю. Я к вам тоже ведь собирался, но потом.

Он пожал крепкую руку парня и автоматически повторил про себя его словесный портрет с собственными выводами: брюнет, лицо открытое, приятное, на лбу шрам, старый, давнишний, видно, в детстве отчаянный был; загорелый, наверное, мало сидит в кабинете. Одет просто, значит, без претензий. Держится свободно, независимо, — это хорошо.

— Чем кончилась лавровская история, вы, товарищ Зверев, знаете. Но у меня к вам есть другое дело. Вы в беседке бывали? Ну, в той, что в сквере.

— Был раза два. Возле. И Рогов мне о ней рассказывал.

— Нет, это все не то. Рогов и его дружинники ребят из беседки разогнать хотели, а саму беседку сломать. Мне думается, что это неправильно, там нужен комсомольский вожак, умный и обаятельный — спортсмен, турист или кто-нибудь в этом роде. В общем, интересный человек. Чтобы не речи «толкал», не нотации им читал, а сумел бы их заинтересовать увлекательным делом и постепенно перевел бы их в клуб. Там же, в этой беседке, готовый музыкальный ансамбль, есть и свои чтецы-декламаторы. Репертуар, конечно, не тот, — улыбнулся Дорохов. — Но будет гораздо хуже, если дирижировать в беседках начнут Славины или Богдановы, а они уже, имейте в виду, пытались.

Беседа затянулась далеко за полночь. Полковник рассказал комсомольцам о том, что он видел в других городах. Говорил об успешной организации шефства, об объединении ребят по интересам. Зверев и Рогов тоже высказали немало ценных соображений.

Когда Дорохов провожал молодых людей, он почувствовал удовлетворение — посетителями беседки займется комитет комсомола завода.

Совсем рассвело, когда в кабинете Дорохова собрались все местные и приехавшие из соседних районов работники. Несмотря на бессонную ночь, настроение у всех было приподнятое, точно в большой праздник. Киселев подвел итоги операции:

— В квартире Богданова мы ничего не нашли. Ни одной подозрительной вещи, разве что около килограмма конфет «Холодок». Попалось несколько писем, среди них есть интересные, наверное, наведут они нас на тех, кому сбывались краденые товары. В гараже Крючкова нашли тридцать две пары туфель, много шерстяных платьев и кофт и ткань всю полностью, с последней кражи. Самое интересное оказалось в автомашине «Москвич», что стояла во дворе у Бориса Воронина. У них частный дом с садом, вот туда и спрятал Богданов свою машину. Посмотрели мы — как будто ничего нет. Стали обыскивать, ощупывать и под приборной доской, возле руля, в специальных зажимах нашли пистолет, исправный, заряженный. В спинке заднего сиденья оказался тайник, в нем деньги, около трех тысяч рублей, и документы с фотографией Богданова, но на другую фамилию. Думаю, что этот ворюга почувствовал, что вот-вот его раскусят, и приготовился незаметно сбежать. У парикмахера, — Киселев взглянул на Дорохова, видно, припомнил давешний разговор о законности обыска, — наш Козленков и Григорьев нашли шерстяные вещи, семь пар новых туфель, а в тайнике, в полу, облигации трехпроцентного займа на две тысячи триста рублей. — Киселев помолчал и неожиданно попросил: — Может, теперь объясните нам, товарищ полковник, свои соображения? Кое-что во всех ваших выводах до сих пор неясно.

Дорохов посмотрел на часы, было половина пятого утра. За окном рождался новый солнечный день. Ему подумалось, что только в уголовном розыске можно совещаться в такое время, но не мог же он вот так отпустить их всех по домам, не рассказав, как и почему пришел к своим выводам.

— Ну что ж, раскрою, как говорится, вам все свои карты. Начну с убийства Славина. Когда мне рассказали, что за парень этот Лавров, я ему поверил. Поверил не потому, что он мне понравился. Просто его честность объективно подтверждалась. Сразу возник вопрос, почему Славин, абсолютно трезвый, решил расправиться с дружинником. Не мог же он вот просто так взять нож и пойти следить за первым встречным. Ходить по пятам, выжидать, когда будет подходящий момент и удобное место. Редко, очень редко бывают безмотивные убийства.

Вот я и стал искать мотив. Кроме того, мне пришло в голову, что если убийство Лаврова подготавливалось заранее, то кто-то заинтересованный в этом деле мог наблюдать за непосредственным исполнителем — Славиным. Проверяя это предположение, разыскал обертки конфет. Сначала я подумал, что их мог съесть сам Славин. Но потом выяснилось, что он конфет не любил. Вполне логично было предположить, что нож взял этот самый наблюдавший. Нет ножа, и картина сразу меняется. Но так мог поступить только умный, хладнокровный, закоренелый преступник. Вот и пришлось мне вспомнить дедукцию и индукцию, то есть от частного случая, покушения на жизнь Лаврова, перейти к общему — оперативной обстановке. Сразу нашлись кражи из магазинов. Во всех кражах был разный метод. В одном случае — пролом стены, в другом — подбор ключей. В третьем — пропил потолка. Можно было считать, что это действуют разные преступники. Но меня насторожило, что ни на одном месте преступления не оказалось следов. Ни обуви, ни пальцев. Сначала это показалось странным, а потом решил, что это вполне закономерно. Что, если хотите, это характерный почерк опытных преступников, и как это ни парадоксально, подумалось, что разные способы краж тоже маскировка. Дальше сам собой напрашивался вывод, что эти воры живут здесь, в самом городе. Тут они обворовали один магазин, а потом переметнулись к соседям. Дома-то ведь проще засыпаться. Тем более, что парикмахера очень многие знали.