Иван Иванович Выжигин - Булгарин Фаддей Венедиктович

  Большая часть судей безмолвно приняла записки, и наклонением головы дали знать, чтоб я ретировался. Иные заставили меня рассказывать о пребывании моем в киргизской степи и моих похождениях и не хотели слушать о деле. Некоторые извинялись, что они заняты своими собственными делами. Иные жаловались на свою бедность, на трудность достать взаймы денег и поздравляли меня с претензией на миллион. В нескольких местах меня приняли весьма грубо, в других - с такою гордостью и высокомерием, что я потерял терпенье и даже отказался от тягостной обязанности просителя. Правда, я нашел благородных и умных судей, которые утешили меня своим ласковым приемом и которых известная правота успокоила меня насчет их товарищей. В неделю я объездил почти по всем моим судьям, измучился более, нежели в целую кампанию против турок, и даже заболел от огорчения. Боже, если твоею святою волей суждено будет, чтоб я претерпел испытание в жизни, пошли мне недуг, плен, нищету, но избавь - от тяжбы!

  Между тем Миловидны получил известие от жены своей, что единородный сын его болен. Я упросил друга моего, чтоб он возвратился домой, обещая прибыть к нему тотчас по окончании тяжбы, которая, против обыкновения, долженствовала решиться весьма скоро, потому что противная сторона, сильная и богатая, желала этого столь же усердно, как и я.

  Когда дело уже было готово к докладу, секретарь тайно показал мне докладную записку, в удостоверение, что она составлена в мою пользу, и проект решения. Я чуть было не попал в силки от этой лишней откровенности, но Рубоперин спас меня. Приятель его, повытчик, показал ему другую докладную записку и другой проект решения в пользу графини Ничтожиной, которые секретарь намеревался представить судьям. Я сказал об этом Петру Петровичу, и он, влиянием своим, устранил откровенного секретаря в самый день доклада. Дело мое попалось в руки доброго человека.

  - Государь мой! - сказал он мне. - Я человек бедный, но не продам совести. Ничтожина предлагает мне 25 000 рублей: признаюсь, грешный человек! я взял бы деньги, если б дело ее было правое; но обманом не возьму ни копейки. Вы сами теперь не богаты, а когда вас Бог наградит, тогда, может быть, и вы вспомните о моих детях.

  Хотя, по строгой справедливости, можно бы сказать многое вопреки этого рода честности, но, снисходя к обстоятельствам, я радовался, что нашел такого доброго человека. Наконец дело мое поступило в доклад.

  ГЛАВА XXXIII

  РОСТОВЩИКИ. ОКОНЧАНИЕ ТЯЖБЫ.

  ДОПОЛНЕНИЕ К РАССКАЗУ ПЕТРА ПЕТРОВИЧА.

  УЧАСТЬ ЛИТЕРАТОРОВ. БЕДА ОТ ХАНЖЕЙ.

  ВЫСЛУЖНИКИ. БРАК. МИЛОСТЬ ВЕЛЬМОЖИ.

  ХОД ДЕЛА. НАБЕГ РОДСТВЕННИКОВ.

  ОТСТАВКА. ХОРОШИЙ КОНЕЦ ВСЕМУ ДЕЛУ ВЕНЕЦ.

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

  Казна моя истощилась; я не хотел продавать бриллиантового пера, которое Петров снял с чалмы взятого мною в плен Аги, ибо почитал это собственностью моего верного слуги-друга и при деньгах намеревался купить у него эту вещь, чтоб сохранить в память моего торжества. Я мог бы занять деньги у Петра Петровича, у кузины Анеты или у Миловидина, но мне не хотелось обременять их, и я решился заложить перо. Рубоперин повел меня к ростовщикам. Мы вошли в небольшую лавочку, в квадратную сажень пространством, уставленную сверху донизу старыми, разрозненными книгами, на всех языках, древних и новых, покрытыми пылью и паутиною. В задних углах этой конуры дремали, один против другого, тощий кот и мальчик-сиделец. Рубоперин разбудил сонного стража щелчком в нос и спросил, где Тарасыч.

  - Да ведь по утрам он таскается по судам да палатам, как вам известно, а теперь уж наступает час, в который он возвращается в лавку.

  - Неужели у хозяина этого нищенского короба есть деньги? - спросил я у Рубоперина.

  - Тысяч триста наличных, не более, - отвечал Рубоперин. - Эта лавочка есть не что иное, как притин, угол для свидания и условий, вывеска местопребывания Тараса Тарасовича Кащеева. Жаль, что сегодня не суббота - день расчета и уплаты недельного долга между купцами; вы бы увидели, как купчики, хозяева богатых лавок и магазинов, увиваются возле этой лавочки, как они мигают Тарасу Тарасовичу и нежными взглядами вызывают его к себе в лавки. Кащеев человек снисходительный и добрый: он берет только по три копеечки с рубля в месяц, под залог вещей с незнакомых, а людям верным дает даже на вексель. Но пойдем к другому, посмотрим, что он будет давать и как оценит вашу вещь.

  Мы пошли на толкучий рынок и в будке, сплоченной из старых досок, застали человека средних лет, который занимался чтением _Истории Ваньки Каина_. На полках в будке лежали старые гвозди, медные пряжки, пуговицы, помадные и аптекарские банки, куски мелу, купороса, ремни, битые чашки и тарелки, одним словом, все принадлежности помойной ямы.

  - Здорово, Пафнутьич! - сказал Рубоперин, потрепав по плечу сидящего в лавке купчину.

  - Здравствуйте, ваше благородие!

  - Что, есть деньги?

  - Какие ныне деньги, сударь. Торговля идет плохо!

  Я не мог удержаться от смеха при этой жалобе: Пафнутьич повторил ее, в подражание купцам, которые, обогащаясь беспрестанно, жалуются на упадок торговли.

  - Помилуй, любезный, - сказал я, - когда же твой товар был в ходу? Неужели и ты станешь жаловаться на тарифы и таможни?

  - А почему не жаловаться мне, когда богатые жалуются? Ведь мелкая торговля тянется по следам за большою. Большая вперед, и малая за ней; большая назад, и малая туда же.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

  - Полно рассуждать, Пафнутьич, - сказал Рубоперин. - Вот алмазное перо; бриллиантщики оценили его в 15 000 рублей; сколько дашь под залог этой вещи?