Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

Марина чуть насмешливо посмотрела в мою сторону, заботливо протянула зажженную сигарету и спросила у Рябова:

— Сережа, а правда он сейчас особенно красив…

— Ага, — тут же согласился Рябов, — так может пару студенточек организовать?

Марина исполнила на себе вид абсолютного безразличия, а я радостно выдавил:

— Молодец, Серега. Мне сейчас только клевой телки и не хватает.

Сережа понял, что на сегодня наше приложение к сауне отменяется и поэтому выдал недовольное соображение:

— У тебя появились другие удовольствия?

Марина обрадовалась, что посторонним девушкам явно не повезло и тут же стала поддерживать сторону не генерального, а коммерческого директора:

— Я знаю, есть такие мужчины, его бьют, а он кончает.

Вот что значит фамильярничать с подчиненными. Сейчас эта парочка разойдется, потому что Рябов остался без свежей бабы, а Марина уже перестала надеяться, что он ее когда-нибудь трахнет.

— Марина, такие мужики называются рябомазохисты. Так что ты немного ошиблась. Вот Костя, твой любовничек, как раз из этой породы. Сколько его мы ни колошматили, а он упорно стоит на своем. Может, оттого он и тебя до сих пор не это самое. Съела?

Конечно, Марина бы предпочла самостоятельно лежать в гробу, чем в постели с Костей, до того она его любит, но зачем так показывать свое возмущение? Она всплеснула руками и по небольшой комнате поплыл звон. Марина не успела открыть рот, как я ткнул пальцем на открывающуюся за ее спиной дверь и спросил:

— Это что, намек? Константин, ты легок на помине.

Рябов посмотрел на него и недовольно пробурчал:

— Какой намек, мы из него еще не всю дурь выбили.

— Заходи, Костя, — ласковым голосом чуть ли не пропел я, и начальник отдела снабжения ринулся вперед.

— Стой, придурок, — заорал Рябов, — куда ты в обуви лезешь?

Константин посмотрел на меня, я согласно кивнул головой, так что пришлось ему расстаться со своими высокими ковбойскими сапожками. Константин подошел поближе и вместо того, чтобы высказаться по поводу своего появления, стал что-то невнятно мямлить, уставившись своими голубыми глазами на лиловые сосочки Марины, рвущиеся к свободе сквозь многочисленные украшения. Константин в своем амплуа, видно проголодался после тех легендарных консервов, а что касается меня, то порой самому хочется снять с Марины трусики. Но только для того, чтобы увидеть, чего она навешивает под ними. И тут произошло неожиданное — мечта моя сбылась. Марина, перехватив пламенный взор начальника отдела снабжения, повернулась к нему спиной, спустила плавки, под которыми к моему великому разочарованию не оказалось ни единой побрякушки и заявила:

— Посмотри еще сюда…

Рябов довольно расхохотался, а Костя, сглотнув слюну, скользнул жадным взглядом по ее бедрам и тут же заявил:

— Почему-то все старые бабы ко мне пристают. Я из-за этого пришел, извиняюсь, конечно, но дело срочное.

Константин сделал вид, будто в комнате, кроме меня, никого нет и высыпал из замшевого мешочка на стол целую горсть старинного металла.

Зная методы работы начальника отдела снабжения, я понял, что какая-то из многочисленных его бабанек решила расстаться со своим антиквариатом, чтобы регулярнее покупать хлеб и помочь студенту Косте, наконец-то, догрызть гранит науки. Или приперлась какая-то пенсионерка в музей, в салоны и комки они почему-то не ходят, боятся, что частники надурят, а с музеями у Константина связи куда крепче интимных. Да и нет у музейщиков денег для приобретения стоящих экспонатов. Вот и приходится Константину помогать за наличный расчет поддерживать жизненный уровень бабанек, что лично я всецело одобряю.

В медальерном искусстве я съел собаку не меньших размеров, чем Студент. Это мой конек, горжусь — самое полное собрание памятных медалей страны находится в основных фондах нашего семейного синдиката. Так что Костя меня не сильно удивил, но все равно приятно. Вот памятная медаль в честь создания университета в Москве работы Дасье. Да, тогда к иностранцам относились не так, как сейчас. Любого, как любит выражаться наш генеральный менеджер, шмаровозника встречают с распростертыми объятиями. Правда, мастеров медальерного искусства Россия искала по всему миру, но спрашивала с них строго.

Вот именно эту медаль должен был создавать Дюбю. Его рекомендовал российский императорский посланник в Дрездене Грос, В середине восемнадцатого века медальер Дюбю был принят на службу с месячным испытательным сроком на один год, но темпы его труда не устраивали двор. Дюбю уволили, а на его место срочно выписали из Англии медальера Дасье, сына знаменитого резчика Дасье из Женевы. Вот он-то и создал эту самую медаль с латинской надписью. И хотя в те годы Ломоносов с пеной на губах доказывал, что надписи на памятных медалях должны быть исключительно на русском языке, его никто не слушал. И на медали работы того же Дасье, посвященной графу Шувалову, равно как и других, лежащих передо мной, буквы исключительно латинские — Россия всегда болезненно относилась к мнению Европы, хотя в те годы даже не задумывались об экспортном исполнении своих товаров.

Дасье создал еще несколько произведений искусства, но климат Петербурга сыграл с его слабыми легкими роковую шутку.

Он чересчур поздно решил вернуться в Англию из России, где получал три тысячи самых настоящих рублей, а не каких-то дешевых по сравнению с ними долларов. Плюс, конечно, отдельно за каждую медаль. Только на борту судна у Дасье началось сильное кровотечение и нашел он свое последнее пристанище в Копенгагене. Вот какой я хороший специалист в этом деле, потому что такие знания позволяют сходу увеличивать продажную стоимость произведений искусства минимум на двадцать процентов. Может какой-то не знающий латыни профан, увидев на медали профиль Екатерины, подумает, что эта медаль отчеканена в ее честь, но только не я. Работа Дасье в память основания Московского университета — и никаких карточек и компьютеров, моя память тоже чего-то стоит. А рядом медаль Хедлингера по поводу заключения мира с турками, пальма, изображенная на оборотной стороне медали с отчеканенным римским профилем графа Остермана и другие очень интересные вещи.

— Костя, ты меня просто радуешь, — отрываюсь от изучения медалей, отмечая, как они прекрасно сохранились, а также то обстоятельство, что Марина подтянула плавки на место, — сколько ты заплатил за эти монеты?

— Сейчас все понимают только доллары, — возмущенно начал Константин, — оборзели люди до крайностей. Ну что делать, я, правда, посоветовался со Студентом, пришлось брать. Сто долларов дал, шутка ли.

Я понимаю, отчего Костя приволок эти медали сюда, а не потащил их прямиком к Студенту. Там бы он и «спасибо» вряд ли услышал, а я постоянно поощряю своих сотрудников.

— Возьми свой стольник и еще триста долларов премиальных, — небрежно замечаю и тут же задаю встречный вопрос, — или тебе вместо долларов…

Я не продолжил, увидав в Костиных глазах ту же самую борзость, о которой он только что распространялся. Костя искренне считал, что в отличие от него клиентки-бабаньки не имеют права интересоваться валютой.

— Беги к Студенту, а потом можешь расслабиться, — рассмеялся я, — но не так, как с этой рыбной девушкой.

— Придурок, — чуть ли не с ненавистью вставила Марина.

Костя спокойно надел свои сапожки и внезапно заорал:

— Нимфоманка-лесбиянка, любительница догов…

Марина подскочила с кресла, но Костя уже гнал по коридору, будто этот самый дог взял его след.

Рябов молча покачал головой. Я вспомнил, как эта парочка еще недавно портила мне настроение и невинным голосом заметил:

— Ну, пацан еще совсем, чего там. А ты, Мариночка, разве не любишь собачек, как Рябов?

18

Когда я вышел во двор, меня почему-то охватило чувство тревоги. Словно сработала дремавшая до сих пор внутренняя сигнализация, скомандовавшая мозгу «Внимание, опасность». Я на всякий случай расстегнул куртку и на этом сознательные действия закончились. Какая сила подхватила меня и буквально внесла в вырвавшийся из-за кустов крохотный автобус. Потушенные фары, это последнее, что я успел отметить, перед тем, как провалился в темноту, а затем, когда уже окончательно пришел в себя, почему-то первым делом вспомнил скрежет зубчиков наручников и два огромных пальца, молниеносно надавивших на фиксаторы.

Я лежал на полу автобуса, мое плечо надежно прижимал полусапог, так что шевелить руками было бесполезно, тем более запястья охватывали жадные пасти наручников. Фары встречных машин отбрасывали свет в темное нутро микроавтобуса и, не задавая никаких вопросов, я подмечал некоторые детали: форменные полусапожки, короткие стрижки и ребята — один в один. Во всяком случае, пока убивать меня они не намерены, к чему было тратить время на наручники; было бы нужно — размазали меня о капот автобуса и спокойно поехали дальше. Мало ли с кем не бывает несчастных случаев, тем более, когда вскрытие определит, что перед роковой встречей с автомобилем человек выпил.