Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. - Константин Радов

— Николай Андреич, — убеждал я упрямого Геринга, — государь не поручал тебе искать виноватых, что войска на косе отрезаны. Обычное дело в военных обстоятельствах, и думать надо о том, как наилучшим образом сикурс оказать…

— Кто завел их туда, тот пусть и думает! А я свой полк губить не позволю. Негоже за$#@нные генеральские подштанники солдатской кровью отмывать!

Подобные выпады приходилось терпеть. Лежащего в горячке Ивана Ивановича очень недоставало: при нем никто бы не осмелился такое сказать. Вдвоем мы хорошо дополняли друг друга: командование армией либо отдельным корпусом требует качеств, трудно совместимых в одном человеке. Пара "умник и горлопан" может прекрасно справляться с этой должностью, если члены ее умеют ладить между собой. Даже не столь важно, кто выше чином: лишь бы каждый исполнял то, к чему годен, и не посягал на чужое.

Конечно, в крайнем случае я мог бы сам заткнуть глотки недовольным и принудить к действию, только для этого требовался план, как атаковать турок с надеждой на успех. Чтобы вести за собой людей, нужно указать им путь к победе. А заставлять бессмысленно биться лбом об стену — не лучший способ поддержания дисциплины.

Положение с артиллерией не оставляло никаких шансов. Третья неделя, как наше с Бутурлиным слезное прошение о прибавке тяжелых орудий послано царю и адмиралу (Федор Матвеевич находился вместе с государем на севере, в Финляндии), только вряд ли оно могло обернуться так скоро. Аналогичная депеша азовскому коменданту тоже улетела… Но скажите, где вы видели генерала, готового в разгар кампании без приказа поделиться пушками с другим? Смелость в принятии решений встречается гораздо реже, нежели готовность встретить врага лицом к лицу.

Зато — можете вообразить мою радость при получении сведений, что обоз с тяжелой артиллерией из Троицка прибыл к Каменному Затону! Длинные корабельные двадцатичетырехфунтовки, морские лафеты к ним, порох, ядра, железные печи для накаливания оных! Я тронут был щедростью и благородством Келина до глубины души. При орудиях состояли засидевшиеся без дела флотские канониры под командой норвежца Петра Бредаля — похоже, командор Бэкем тоже не остался равнодушным к моей просьбе, этими людьми мог распоряжаться только он.

От этого дня время, доселе тягучее, завертелось очень быстро. С наивысшей скоростью, доступной пузатым ластовым судам, бесценный груз сплавили вниз к лиману, где в камышовых зарослях ожидали давно приготовленные плоты. Приданные полки я частью оставил охранять городки, частью посадил на весла, для буксировки плавучих батарей. Своих, бутурлинской дивизии, солдат пустил на казачьих чайках налегке, готовыми к бою. Прямо на ходу, чтобы не терять время, устроил артиллерийское учение со стрельбой в цель. На следующий день повторил его, назойливо внушая канонирам, что от меткости будет зависеть их жизнь. Догнавшее нас тревожное известие, что визирь большими силами обложил правобережные укрепления Таванска и готовится атаковать, уже ничего изменить не могло: оставалось надеяться, что гарнизон продержится нужные мне четверо суток.

Началась борьба на грани погибели, исход которой никто не мог предсказать. Фехтовальщики называют «открытой» такую манеру боя, когда соперники жертвуют защитой в пользу атаки, надеясь опередить другого и раньше нанести смертельный удар. Овладев Таванской переправой, где Днепр течет единым руслом и сравнительно узок, Али-паша мог бы прервать коммуникации всего нашего корпуса, заставив выбирать между смертью и пленом. В свою очередь, одержав победу на воде, я не оставил бы ему иного сообщения с Очаковом, кроме как через Витовтов брод на Буге, весьма далеко от устья. Сие обещало визирю много неприятностей: трехсотверстная петля в коммуникациях грозила обернуться удавкой на шее.

Течение в лимане — полверсты в час. Усилия гребцов добавили плотам еще дважды по столько. Всю последнюю ночь рук не жалели. Время рассчитано было, чтобы подойти на рассвете, когда солнце помешает целиться турецким канонирам. Больше всего я боялся, что капитаны снимутся с якоря и начнут маневрировать. Но они не использовали свои преимущества, приняв бой на месте с присущей им самонадеянностью. Прошлогоднюю гибель "Воина пророка" считали случайной: линейный корабль способен одолеть плавучую мелюзгу, сколько бы ее ни было. Тем более — четыре корабля. Заранее повернувшись бортом и зарядив пушки, нас готовились громить в полную силу.

При первом вражеском залпе с дальней дистанции, гребные суда отступили по моему приказу за плавучие батареи, выстроенные в линию и медленно дрейфующие в сторону неприятеля. Это была самая диковинная баталия из всех, в коих я когда-либо участвовал. Издали казалось: пушки стоят прямо на воде, — так сильно погрузились плоты под ними. Выглядело, как новое издание чуда Христова на Галилейском озере. Обеим сторонам требовалось время, чтобы взять правильный прицел, но когда пристрелялись — выяснилось, на чьей стороне преимущество и как мало уязвимы русские канониры. Попадания в брустверы, выложенные из мешков с песком, доказали надежность сей защиты, в отличие от корабельного борта: щепки нередко причиняют больше смертей и увечий, чем сами ядра. Разница в калибре тоже не замедлила сказаться.

Не знаю, сумели бы мы взять верх в бою против полностью снаряженных линейных кораблей, как первоначально готовились. Снятие батарей нижней палубы ослабило неприятельский огонь как минимум втрое. Турецкие моряки могли противопоставить нам орудия лишь от шести- до двенадцатифунтовых. А когда раскаленные до яркого свечения тяжелые ядра начали попадать в цель, смелость окончательно покинула капитанов: корабли стали поднимать паруса. Поздно! На одном вспыхнул пожар, другой лавировал столь неудачно, что сел на мель и был подожжен самими турками. Еще два сумели уйти к Очакову.

Мы тоже понесли потери, главным образом от флангового огня с берега. Плот, ближайший к ретраншементу, был выметен ядрами почти начисто, соседний — наполовину. Мелочь, по сравнению с двумя кораблями. Жаль, что ни одного не удалось взять. Но самым драгоценным трофеем было господство на воде: турецкие галеры воровато проскользнули в сторону устья и впредь не осмеливались сближаться с преградившей путь на восток линией плавучих батарей. Патрона-бей зарекся рисковать своими судами. Нашу флотилию я разделил: канонерки под командой Бредаля отправил в устье Буга, нарушить турецкую переправу, прочие суда (шедшие полупустыми) в тот же день добралась до Кинбурна.

Самым поспешным образом погрузив ночью, при свете факелов, людей и пушки, я никому не дал отдыха, с крайней жестокостью понуждая голодных и усталых людей грести. Несколько часов промедления могли им всем стоить жизни.