Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе - Харуки Мураками

– А ты? Что ты собираешься делать дальше?

В тяжелой, угрюмой тьме Крыса вдруг неожиданно легко и жизнерадостно засмеялся:

– Для меня, брат, уже никакого «дальше» не существует! К концу зимы я просто исчезну. Сколько эта зима будет длиться – я уж не знаю. Одна зима – значит, одна зима. Ровно столько назначено. Здорово, что мы с тобой успели еще раз встретиться. Хотелось, конечно, где посветлее да потеплее...

– От Джея тебе привет...

– О! Ты ему тоже обязательно передай.

– И с твоей женщиной я встречался.

– Как она?

– Нормально. Работает в той же фирме.

– Значит, замуж так и не вышла?

– Нет пока, – ответил я. – Хотела узнать, все уже закончилось или нет?

– Да, все закончилось, – сказал Крыса. – Я сам, своими силами это долго закончить не мог... Но теперь – конец. Во всей моей жизни не было ни малейшего смысла.

Хотя, конечно, если одолжить у тебя твою страсть к обобщениям – ни в чьей жизни на этом свете смысла, в принципе, нет... Правильно я говорю?

– Правильно... – ответил я. – И напоследок у меня к тебе два вопроса.

– Сколько угодно.

– Сначала – про Человека-Овцу.

– Человек-Овца – славный малый!

– Ну, а тот Человек-Овца, который сюда приходил? Ведь это был ты, верно?

Несколько секунд Крыса молча хрустел костяшками пальцев.

– Да, – вымолвил он наконец. – Это был я. Человек-Овца одолжил мне свое тело на пару часов... А ты что, сразу догадался?

– Не сразу. К середине разговора. Сначала не понял...

– Честно сказать, ты меня здорово удивил, когда гитару в щепки разнес.

Во-первых, я еще никогда не видел, чтобы ты так бесился; а во-вторых, это была, как-никак, моя первая в жизни гитара. Дешевка, конечно, но все-таки...

– Извини, – смутился я. – Я просто хотел напугать тебя, чтобы ты выдал себя наконец и перестал мутить воду...

– Да ладно. Бог с ней, с гитарой. Уже завтра от этого места вообще ничего не останется... – сказал он беззаботно. – Ну, а второй вопрос, видимо – насчет твоей подруги?

– Да.

На этот раз Крыса молчал очень долго. Добрую минуту, наверное, он потирал руки.

И наконец глубоко вздохнул:

– О подруге твоей я, по возможности, вообще не хотел разговаривать. Она просто не входила в мои расчеты.

– Не входила в расчеты?

– Ну да. Я-то устраивал вечеринку, как говорится, для своих. Чтобы это касалось только нас с тобой, понимаешь? И вдруг появляется она... Нам не следовало втягивать ее в эту кашу. Как ты заметил, у этой девочки – сверхъестественные способности. Особый дар притягивать к себе редкие случайности и неординарные события. Но в таком месте, как это, ей появляться было нельзя. Для ее способностей здесь оказалось слишком высокое напряжение...

– Что с ней случилось?

– Сама-то она в порядке. Жива-здорова... Вот только тебя ей, пожалуй, привлечь будет больше нечем. Жаль, конечно...

– Но почему?!

– Кое-что в ней самой исчезло. Сгорело внутри...

Я молчал, ошарашенный.

– Я знаю, это тяжело, – продолжал Крыса. – Но рано или поздно оно все равно сгорело бы. Как сгорало десятки раз и у тебя , и у меня, и у всех девчонок, что были с нами когда-то...

Я молча кивнул.

– Я скоро пойду, – сказал Крыса. – Мне нельзя здесь долго... Я думаю, где-нибудь мы еще обязательно встретимся, а?

– Да, конечно... – пробормотал я.

– Хорошо бы – там, где солнце светит, и лето в самом разгаре, – добавил он. – И напоследок – просьба... Завтра утром установи стрелки часов на девять ноль-ноль. Потом отодвинь часы от стены – и сзади на корпусе увидишь четыре провода. Соедини их: красный – с красным, зеленый – с зеленым. Ровно в половине десятого выходи из дома и спускайся с гор. Ровно в двенадцать один мой старый знакомый заглядывает ко мне на чай... Идет?

– Хорошо, я все сделаю.

– Все-таки я рад, что мы с тобой повстречались!..

Тишина в последний раз обняла нас обоих.

– Прощай! – сказал Крыса.

– Увидимся, – сказал я в ответ.

Закутавшись в одеяло, я закрыл глаза и весь обратился в слух. Ступая по полу так, словно ботинки его были абсолютно сухими, Крыса прошел через комнату к выходу и распахнул парадную дверь. Гостиную сразу заполнило ледяным воздухом. Ветра не было; воздух просто пропитался жутким холодом, и все. Крыса распахнул дверь и долго стоял, не двигаясь, в дверном проеме. Он стоял и смотрел непонятно на что – не на пейзаж снаружи, не внутрь комнаты и не на меня, а на что-то совсем другое. Может, на дверную ручку, может – на собственные ботинки. Он постоял так – и, словно захлопывая ворота Времени, с мягким щелчком затворил за собою дверь.

И осталась одна тишина. Тишина – и ничего больше.

13

КРАСНЫЙ ПРОВОД, ЗЕЛЕНЫЙ ПРОВОД. ОХРИПШИЕ ЧАЙКИ.

Крыса сгинул, и вскоре невыносимый озноб охватил мое тело. К горлу подкатывала тошнота, но сколько я ни бегал в туалет проблеваться, ничего, кроме натужного кашля, наружу не выходило.

Я поднялся в спальню, кое-как стянул с себя свитер и рухнул в постель. Озноб пришел вместе с жаром. Очень скоро одеяло и простыни пропитались потом, хоть выжимай, и ледяная влажная масса облепила меня с головы до ног.

– Часы заведи на девять... – шепчет мне кто-то навязчиво в самое ухо. – Красный провод – к красному проводу... Зеленый – к зеленому... А в полдесятого уходи отсюда...

– Ты не волнуйся, – бубнит Человек-Овца. – Все будет в полном порядке...

– Все клетки постепенно переродятся, – убедительным тоном произносит моя жена. В левой руке у нее – белая сорочка с прозрачными кружевами. Голова совершенно бессознательно мотается из стороны в сторону. Амплитуда колебания головы – от десяти до пятнадцати сантиметров... Красный провод – к красному проводу... Зеленый – к зеленому...

– Я смотрю, ты ничегошеньки не понимаешь, – сокрушается моя подруга. Я и в самом деле не понимаю уже ни черта.

Я слышу, как шумят волны – тяжелые, зимние. Море – свинцового цвета, волны по краю – как кружевной воротник у платья девчонки... Окоченевшие чайки. Я – один в зале запертого снаружи Океанариума. Несколько китовых пенисов, выстроенные в ряд, глядят на меня с витрины. Невыносимо душно. Нужно срочно открыть окно...

– Нельзя, – говорит водитель черного автомобиля. – Если один раз открыть, то обратно уже не закроешь. И тогда мы все просто погибнем... Кто-то все-таки открывает окно. Нечеловеческий холод. Слышно, как кричат чайки.

Их охрипшие резкие голоса раздирают мне душу в клочья.

– Вы еще помните, как зовут вашу кошку? – обращается ко мне Водитель.

– Селедка, – отвечаю я.

– Нет, не Селедка! – говорит он. – Имя вашей кошки уже поменялось! Имена, знаете ли, имеют свойство постоянно меняться. Ведь и вы сами уже не знаете, как вас зовут, не так ли?

Дикий холод. И слишком много охрипших чаек.

– Только посредственность из всех путей выбирает самый длинный, – сказал мне Человек В Черном. – Зеленый провод – это и есть красный провод, а красный – это зеленый!..

– Про войну ты что-нибудь слышал? – спросил Человек-Овца.

Оркестр Бенни Гудмэна начал вступление к «Airmail Special». Чарли Крисчен затянул безобразно длинное соло. На голове у него – мягкая кремовая шляпа... Это было последнее, что я увидел, прежде чем провалился в бездонную темноту.

14

И СНОВА – ПРОКЛЯТЫЙ ПОВОРОТ

Щебетали птицы.

Солнечный свет, просочившись сквозь деревянные жалюзи, разрисовал полосатым узором постель. Мои наручные часы на полу у кровати показывали 7:35. Шерстяное одеяло и простыни подо мной вымокли так, точно какой-то кретин вылил мне прямо в кровать целое ведро воды.

Голова была по-прежнему свинцовой, но жар заметно спал. За окном все пространство до горизонта побелело от снега. Новое утро выкрасило долину сверкающим серебром. Холодный воздух приятно бодрил, покалывая кожу. Я спустился по лестнице и принял горячий душ. Лицо мое в зеркале выглядело до отвращения белым, а щеки за одну ночь ввалились так, словно меня не кормили два месяца. Выдавив из тюбика в три раза больше крема для бритья, чем обычно, я аккуратно намылил щеки и тщательно побрился. Затем пошел в туалет и освободился от такого огромного количества жидкости, что сам себе не поверил. Совершив сей сортирный подвиг, я вконец обессилел. Как был, в халате, я упал на диван и пролежал, свернувшись калачиком, минут пятнадцать. За окном по-прежнему щебетали птицы. Снег начал таять, с крыши звонко и часто капало. Время от времени откуда-то издалека доносился пронзительный скрип непонятно чего.