Цири (сборник) - Анджей Сапковский

Мечник побледнел. Он переводил взгляд от девочки к Бонарту и обратно, и лицо у него странно изменилось. Наконец он кивнул подмастерью, вполголоса отдал распоряжение.

– Есть у меня то, – сказал он медленно, – что должно тебя удовлетворить, Бонарт.

– Так почему ж сразу не показал? – проворчал охотник. – Я же писал, что хочу получить экстра-класс. Может, думаешь, хороший меч я купить не в состоянии?

– Я знаю, на что ты «в состоянии», – с упором сказал Эстерхази. – Не первый день тебя знаю. А почему не показал сразу? Я же не мог знать, кого ты ко мне приведешь… с ошейником и на поводке. Не мог догадаться, для кого и для чего предназначен меч. Теперь знаю все.

Подмастерье вернулся, неся продолговатый короб.

– Подойди, девушка, – тихо сказал Эстерхази. – Взгляни.

Цири подошла. Взглянула. И громко вздохнула.

Она мгновенно обнажила меч. Огонь из камина ослепительно вспыхнул на долах клинка, заиграл красным в кружевах эфеса.

– Это он, – сказала Цири. – Ты, конечно, догадываешься. Возьми в руки, если хочешь. Но будь осторожен, он острее бритвы. Чувствуешь, как рукоять прилипает к ладони? Она сделана из такой плоской рыбы, у которой на хвосте ядовитый шип.

– Скат?

– Наверно. У этой рыбы в коже есть малюсенькие зубчики, поэтому рукоять не скользит в руке, если даже рука вспотеет. Глянь, что вытравлено на клинке.

Высогота наклонился, взглянул, прищурившись.

– Эльфья мандала, – сказал он, поднимая голову. – Так называемая blathan caerme, гирлянда судьбы, означающая духовное единство с миром, – стилизованные цветы дуба, спиреи и венчикового дрока. Башня, пораженная молнией. У Старших Народов – символ хаоса и деструкции… А над башней…

– Ласточка, – докончила Цири. – Zireael. Мое имя.

– Право дело, недурная вещица, – сказал наконец Бонарт. – Гномовская работа, сразу видно. Только гномы такую темную сталь ковали. Только гномы точили в пламени, и только гномы покрывали клинки ажуром, чтобы уменьшить вес… Признайся, Эстерхази, это копия?

– Нет, – ответил мечник. – Оригинал. Самый настоящий гномий гвихир. Эфесу свыше двухсот лет. Оправа, конечно, гораздо моложе, но копией я бы ее не назвал. Гномы из Тир Тохаира делали его по моему заказу. В соответствии с переданной технологией, методикой и образцами.

– Дьявольщина. Возможно, меня и верно на это не хватит. И сколько же ты хочешь за этот клинок?

Эстерхази немного помолчал. Лицо у него было непроницаемое.

– Я отдам его даром, Бонарт, – наконец глухо сказал он. – В подарок. Чтобы исполнилось то, чему исполниться суждено.

– Благодарю, – сказал Бонарт, явно растерявшись. – Благодарю тебя, Эстерхази. Королевский подарок, воистину королевский… Принимаю, принимаю. И я – твой должник…

– Нет, не должник. Меч для нее, а не для тебя. Подойди, девушка, носящая ошейник. Взгляни на знаки, вытравленные на клинке. Ты не понимаешь их, это ясно. Но я их тебе объясню. Взгляни. Линия, обозначающая судьбу, извилистая и ведет вот к этой башне. К гибели, к уничтожению устоявшихся ценностей, устоявшегося порядка. Но здесь, над башней, видишь, ласточка. Символ надежды. Возьми этот меч. И да исполнится то, чему исполниться суждено.

Цири осторожно протянула руку, нежно погладила темное оружие с блестящим словно зеркало лезвием.

– Возьми его, – медленно проговорил Эстерхази, глядя на Цири широко раскрытыми глазами. – Возьми. Возьми его в руки, девочка. Возьми…

– Нет! Нет! – неожиданно выкрикнул Бонарт, подскочил к Цири, схватил за плечо и резко и сильно оттолкнул. – Прочь!

Цири упала на колени, гравий, покрывавший двор, болезненно уколол ладони.

Бонарт захлопнул короб.

– Еще не сейчас, – проворчал он. – Еще не сегодня. Еще не пришло время.

– Вероятнее всего, – спокойно согласился Эстерхази, глядя ему в глаза. – Да, скорее всего еще не пришло. А жаль.

– Не очень-то это много дало, Высокий трибунал, читать мысли того мечника. Мы были там шестнадцатого сентября, за три дня до полнолуния. А когда возвращались из Фано в Рокаину, нас догнал Оль Харшейм и семь лошадей. Господин Оль приказал гнать что есть мочи за остальными людьми. Потому как днем раньше, пятнадцатого сентября, была резня в Клармоне… Наверно, напрасно я об этом говорю, Высокий трибунал наверняка знает о бойне в Клармоне…

– Прошу давать показания, не заботясь о том, что трибунал знает.

– Бонарт опередил нас на день. Пятнадцатого сентября он привез Фальку в Клармон…

– Клармон, – повторил Высогота. – Знаю я этот городок. Куда он тебя привез?

– В большой дом на рынке. С колоннами и арками у входа. Сразу было видно, что живет там богатей…

Стены комнат были увешаны богатыми гобеленами и роскошными декоративными тканями, изображающими религиозные, охотничьи сцены и идиллические картинки с участием нагих женщин. Мебель украшала инкрустация из различных сортов дерева и бронзовые оковки, а ковры – такие, что ноги увязали в них по щиколотки. Цири не успела рассмотреть детали, потому что Бонарт шел резво и тащил ее за цепь.

– Здравствуй, Хувенагель!

В радужной мозаике, отбрасываемой витражами, на фоне охотничьей картины стоял крупный мужчина в сияющем золотым шитьем кафтане и обшитой выпорками делии. Хоть и был он в расцвете мужского века, однако же лысина уже явно переросла норму, а щеки свисали, как брылы у породистого бульдога.

– Милости прошу, Лео, – сказал он. – И тебя, госпожа…

– Никакая не госпожа. – Бонарт показал цепь и ошейник. – Здороваться нет нужды.

– Вежливость никогда не помешает, тем более что она ничего не стоит.

– Кроме времени. – Бонарт потянул за цепь, подошел, бесцеремонно пошлепал толстяка по животу.

– Недурно ты подобрел, – оценил он. – Честно говоря, Хувенагель, когда ты оказываешься на пути, через тебя проще перелезть, чем обойти.

– Жизнь в достатке, – добродушно пояснил Хувенагель, тряся щеками. – Милости прошу, Лео. Приятный гость, потому сегодня я и рад безмерно. К тому же дела идут на удивление хорошо, так что даже плюнуть хочется, казна чуть не лопается! Только сегодня, к примеру, один нильфгаардский ротмистр тыла, провиант-мастер, занимающийся доставкой вооружения на фронт, одарил меня шестью тысячами армейских луков, которые я с десятикратной надбавкой продам в розницу охотникам, браконьерам, разбойникам, эльфам и другим прочим разным борцам за свободу. К тому же дешево купил у одного здешнего маркиза замок…

– А на кой хрен тебе замок?

– Для представительности. Но ближе к теме. Одной сделкой я обязан тебе, Лео. Безнадежный, казалось бы, должник рассчитался. Буквально минуту назад. Руки у него аж тряслись, когда он отсчитывал деньги. Этот тип видел тебя и подумал…

– Знаю, что он подумал. Письмо мое получил?

– Получил. – Хувенагель тяжело уселся, придавив животом стол, так что звякнули кубки и фужеры. – И все подготовил. Ты не видел афиши? Не иначе как голодранцы сорвали… Люди уже сходятся к цирку. Касса звоном полна… Садись, Лео. Время есть. Поболтаем, выпьем винца…

– Не хочу я твоего винца. Небось казенное. Слямзенное из нильфгаардских обозов.

– Обижаешь, охотник. Это эст-эст из Туссента. Гроздья собирали, когда наш милостивый император Эмгыр был таким вот маленьким карапузом, какавшим в горшок. Это был славный год. Для вина. Твое здоровье, Лео.

Бонарт молча поднял чару. Хувенагель почмокал, весьма критически поглядывая на Цири.

– Стало быть, эта вот большеглазая косуля, – сказал он наконец, – должна будет гарантировать успех объявленной в письме забавы? Известно мне, что Виндсор Имбра уже у города. И ведет за собой нескольких добрых резачков. Да и парочка здешних рубак видела афиши…

– Ты когда-нибудь разочаровывался в моем товаре, Хувенагель?

– Не доводилось, факт. Но и давно от тебя ничего не получал.

– Я работаю реже, чем раньше. И вообще подумываю полностью перейти на заслуженный отдых. Хе-хе!

– Чтобы было на что жить, необходим капитал. Возможно, у меня есть для тебя предложение… Выслушаешь?

– Поскольку больше развлечься нечем, – Бонарт ногой пододвинул стул, заставил Цири сесть, – выслушаю.

– А не думал ли ты двинуться на север, к примеру, в Цинтру, на Стоки, а то и за Яругу? Может быть, слышал, что каждому, кто туда двинется и пожелает там поселиться на завоеванных территориях, Империя гарантирует земельный надел в четыре лана? И освобождение от налогов на десять лет.

– Я, – спокойно ответил охотник за наградами, – не гожусь в хлеборобы. Я не могу копаться в земле или ходить за скотиной. Я слишком впечатлительный. При виде говна или червяка меня начинает тошнить.

– Ну, один к одному, как я, – затряс щеками Хувенагель. – Из всех сельхоззанятий я одобряю только самогоноварение. Остальное – отвратительно. Говорят, что сельское хозяйство – основа экономики и оно-де обеспечивает благосостояние страны. Однако я считаю недостойным для себя и унизительным ставить свое благосостояние в зависимость от того, воняет там где-то навозом или нет. Я кое-что предпринял в должном направлении. Нет нужды пахать землю, Бонарт, нет необходимости откармливать скотину. Достаточно ее иметь. Если располагать приличным количеством земли, можно тянуть из нее доходы. Можно, поверь мне, жить в полном достатке. Да, в этом направлении я действительно кое-что предпринял, отсюда, кстати, и мой вопрос о поездке на Север. Потому что, видишь ли, Бонарт, у меня там для тебя нашлось бы занятие. Постоянное, хорошо оплачиваемое, не требующее больших затрат времени. И в самый раз для человека впечатлительного: никакого дерьма, никаких дождевых червей и слизняков.