Алая буква (сборник) - Натаниель Готорн

Вернувшись к арочному окну, она подняла взгляд – бедная близорукая Хепизба подняла взгляд к небесам! – и вознесла искреннюю молитву плотным серым тучам. Их туман сгустился, словно символизируя огромную бурлящую массу человеческих бед, сомнений, замешательства, холодного равнодушия земли и мира иного. Ее вера была слишком слаба, а молитва слишком тяжела, чтобы вознестись к небу. Свинцовым грузом она рухнула обратно на сердце Хепизбы. Разрушила его отчаянной убежденностью в том, что Провидение не станет вмешиваться в мелкие ссоры одних людей с другими и не станет бальзамом для столь незначительной боли одинокой души. Оно проявляет свою справедливость и милосердие, как солнечный свет, широко по всему миру. Его безбрежность делала его неочевидным. Хепизба не видела, что, подобно солнечному лучу, согревающему каждое окно, любовь и милосердие Бога касаются каждой отдельной души.

В конце концов, больше не находя предлогов откладывать пытку, на которую она вынужденно обрекала Клиффода, – а именно ради этого она медлила у окна, искала художника и даже неумело молилась – и боясь услышать суровый голос судьи Пинчеона с нижнего этажа, который пристыдит ее за задержку, медлительная, бледная, скованная горем фигура согбенной женщины, чьи суставы были почти неподвижны, приблизилась к двери брата и постучала!

Ответа не было.

Да и как он мог ответить? Ее рука, дрожащая от недостатка уверенности, едва коснулась двери, а звук не был слышен и в коридоре. Она постучала снова. И вновь без ответа! И снова неудивительно. Она стучала изо всех сил, вложив в стук весь свой ужас перед грядущим. Клиффорд наверняка бы уткнулся лицом в подушку и спрятался под одеялом, словно испуганное дитя. Она постучала в третий раз, тремя размеренными ударами, мягкими, но вполне слышными, полными значения.

Клиффорд опять не ответил.

– Клиффорд! Милый брат! – сказала Хепизба. – Могу я войти?

Тишина.

Снова и снова Хепизба впустую повторяла его имя, а затем, решив, что брат крепко заснул, она открыла двери и вошла, чтобы обнаружить комнату пустой. Как он мог выйти, когда, почему она этого не услышала? Вполне возможно, что, несмотря на дождливый день и устав от скуки внутри, он по привычке отправился в сад и теперь дрожал в неуютной мокрой беседке? Она поспешно распахнула окно и высунулась из него по пояс, тщательно осматривая весь сад, насколько позволяли близорукие глаза. Она смогла разглядеть беседку и сиденья, влажные из-за протекающей крыши. Внутри никого не было. Клиффорда не было в саду, разве что он решил спрятаться (и на миг Хепизба так и подумала) под огромным мокрым сплетением тыквенных стеблей с широкими листьями, там, где они взбирались на старую деревянную решетку, прислоненную к забору. Но его там не было, поскольку, пока Хепизба наблюдала, оттуда вынырнула странного вида кошка и начала красться по саду. Дважды кошка останавливалась, чтобы понюхать воздух, а затем возобновляла свой путь в сторону окна приемной. Возможно, то была обычная осторожность, присущая кошачьему роду, или же действительно именно эта кошка задумала особенную пакость, но старая леди, несмотря на свои заботы, вдруг испытала желание прогнать ее прочь и бросила вниз оконную подпорку. Кошка взглянула на нее, как застигнутый врасплох вор или убийца, и в следующий миг убежала прочь. В саду не осталось ни единой живой души. Петух и его семейство либо не покидали курятник, пребывая в унынии из-за бесконечного дождя, либо попытались выйти, но вернулись назад. Хепизба закрыла окно.

Но где же был Клиффорд? Возможно, узнав о присутствии своего злого гения, он тихонько спустился по лестнице, пока Хепизба и судья Пинчеон вели разговор в лавочке, неслышно отпер внешнюю дверь и сбежал на улицу? При этой мысли она почти увидела его серое, морщинистое, но такое детское лицо и старомодную домашнюю одежду, которую он носил, воображая себя прежним человеком, на которого смотрит весь мир. Эта фигура ее несчастного брата будет брести по городу, привлекая все взгляды, всеобщее удивление и отвращение, как призрак, еще более жуткий оттого, что появился в полдень. Вызывая насмешки молодых людей, которые его не знали, – и куда более сильное презрение и осуждение немногих стариков, которые могли припомнить его когда-то знакомые черты! Быть забавой для мальчишек, достаточно взрослых для того, чтобы бегать по улице, но не испытывающих ни малейшего почтения к святости и красоте, не знающих жалости к тому, что печально, не чувствующих благословения мученичества – так, словно они дети самого Сатаны! Подгоняемый их насмешками, их громкими пронзительными криками, жестоким смехом, испачканный дорожной грязью, которую они будут бросать в него, или, возможно, пребывающий в замешательстве только из-за странного положения, в которое он попал, пусть даже никто не обратится к нему с грубым словом, – что, если Клиффорд сотворит нечто такое, что будет воспринято как поступок безумца? Тогда дьявольский план судьи Пинчеона будет завершен!

Затем Хепизба вспомнила, что город почти полностью окружен водой. Верфи, которые тянулись к центру гавани, во время такой непогоды были оставлены обычной толпой купцов, работников, моряков. У каждого причала мрачно покачивались одинокие суда, скрытые туманом. Что, если бесцельные шаги ее брата направились туда и он хоть на миг склонился над глубокой темной водой, – разве он не подумал бы, что нашел путь истинного побега, что одно движение навсегда избавит его от жесткой хватки родственника? О искушение! Завершить свои бесконечные страдания! Утонуть в этих свинцовых водах и никогда больше не подниматься со дна!

Ужаса последнего предположения Хепизба уже не вынесла. Она была согласна даже на помощь Джеффри Пинчеона. Хепизба бросилась к лестнице со словами:

– Клиффорд исчез! Я не могу найти моего брата. Помоги мне, Джеффри Пинчеон! С ним произошло нечто ужасное!

Она распахнула дверь в приемную. Но густые ветви за окнами, закопченный потолок, темные деревянные панели на стенах создавали такую темноту в комнате, что близорукая Хепизба не могла рассмотреть фигуру судьи. Она была уверена, однако, что он сидит в кресле предков, примерно в центре комнаты, и лицо его развернуто к окну. Судья Пинчеон обладал настолько крепкими нервами, что, возможно, ни разу не вздрогнул с момента ее ухода, оставшись в той самой позе, в которой решил ее ждать.

– Говорю тебе, Джеффри, – нетерпеливо воскликнула Хепизба, разворачиваясь на пороге, чтобы идти обыскивать другие помещения, – моего брата нет в его комнате! Ты должен помочь мне его найти!

Но судья Пинчеон был не из тех, кого женская истерика может заставить подняться из удобного кресла и выполнять действия, не совместимые с его достоинством. И все же, учитывая его личный интерес в этом деле, он мог бы проявить большую оживленность.

– Ты слышишь меня, Джеффри Пинчеон? – крикнула Хепизба, снова вернувшись к двери приемной после безуспешных поисков в иных комнатах. – Клиффорд пропал.

В этот миг на пороге возник, вынырнув из сумерек комнаты, сам Клиффорд! Его лицо было неестественно бледным, мертвенно бледным – настолько, что Хепизба могла различить его черты, поскольку лишь они виднелись в темноте. Сильная страсть словно освещала его изнутри, вместе с угрюмой насмешкой. Стоя на пороге вполоборота, он вытянул руку вперед и медленно поманил пальцем – не только Хепизбу, но словно бы и весь мир, приглашая взглянуть на нечто крайне забавное. Этот жест, неуместный и странный, как и радость на его лице, заставили Хепизбу с испугом подумать, что визит жестокого родственника довел ее брата до полного сумасшествия. Никак иначе она не могла объяснить неподвижность судьи: он отстраненно наблюдал, как Клиффорд демонстрирует это безумие.

– Тише, Клиффорд! – шепнула ему сестра, знаком призывая его к осторожности. – О, Бога ради, веди себя тише!

– Пусть он теперь тихо себя ведет! Только на это он и способен! – ответил Клиффорд, еще более безумным жестом указывая на комнату, из которой вышел. – Мы же, Хепизба, мы можем теперь танцевать! Мы можем петь, смеяться, играть и делать то, что пожелаем! Нет больше нашего бремени, Хепизба! Он покинул этот скучный старый мир, и мы теперь можем быть радостными, как наша малышка Фиби!

И в подтверждение своих слов он рассмеялся, все еще показывая пальцем на то, что Хепизба не могла различить во тьме приемной. Внезапно она ощутила, что произошло нечто ужасное. Обогнув Клиффорда, она бросилась в комнату, но почти сразу же вернулась, давясь криком. Испуганно поглядев на брата, она увидела, что Клиффорд дрожит с головы до ног, однако среди ужаса и тревоги все еще брезжит его мрачная веселость.

– Господи! Что с нами будет? – ахнула Хепизба.

– Пойдем! – сказал Клиффорд решительным тоном, который был совершенно ему не свойственен. – Мы слишком долго здесь оставались! Оставим этот старый дом кузену Джеффри! Он о нем хорошо позаботится!