Урок немецкого - Зигфрид Ленц

Куртхен (с минуту молчит, потом враждебно): Раз это вас интересует, извольте! Я рос по соседству с богадельней. Товарищами моих игр были престарелые, младшему исполнилось семьдесят шесть. Мы играли с ним в песочек, и я прихлопнул его лопаткой.

Первый психолог (с кисло-сладкой улыбочкой): Вопрос мой имеет свои основания.

Куртхен: Охотно верю. Но я устал. Потом это единственное, что пришло мне в голову.

Психолог с записной книжкой (ко мне): Тут кое-что еще остается неясным. Вы утверждаете, что спасали картины, находившиеся под угрозой огня. Означает ли это, что вы исключаете слово «воровство»?

Я (Куртхену): Что бы это значило? И на меня напала усталость. Может, это погода?

Куртхен (приподнявшись на локте, психологу с записной книжкой): И вам еще не надоело? Вы же видите, малыш устал. Что еще вам желательно здесь подглядеть? Давай, Зигги, ложись! (Заставляет меня лечь.) Я буду тебя гладить, пока ты не уснешь.

Я: Но у нашей постели народ, Куртхен.

Куртхен (с иронией): Не бойся, малыш, так уж они воспитаны.

Гимпель (спасая положение): Полагаю, господа, у вас уже создалось известное впечатление. С главным вы познакомились. С вашего разрешения, мы теперь отправимся в восьмую комнату.

Директор Гимпель и психологи с более или менее дружескими приветствиями отбывают. Йозвиг явно старается выйти последним.

Йозвиг (огорченно): От вас я, признаться, ждал большего. Представление получилось не сказать чтоб удачное. Но ничего, мы вас еще перекуем.

Куртхен: Захлопни пасть, не то кишки застудишь, да и нам сквозняки ни к чему.

Йозвиг уходит и закрывает за собой дверь. Куртхен вскакивает, идет к двери и прислушивается к шагам удаляющейся делегации.

Куртхен: Влипли мы как следует. Но меня ты тут долго не увидишь. Я сбегу.

Я: Если поймают, восемь суток ареста. Сказано в правилах внутреннего распорядка.

Куртхен: Значит, это можно проделывать два раза в месяц. Есть покурить?

Я протягиваю ему сигарету, зажигаю спичку, мы закуриваем.

Куртхен: Послушай меня, малыш, нам надо пробраться на баркас. Как-нибудь прошмыгнем и спрячемся.

Я: На меня не рассчитывай.

Куртхен: Ты что, с ума сбрендил?

Я: Мне там деваться некуда. Ни прятки, ни родного угла. На вокзале не очень-то рассидишься.

Куртхен: Останешься со мной. У нас в Лангенхорнв огородишко на окраине. В беседке нас никто не найдет.

Я: На меня не рассчитывай. С меня на первый раз хватит. Мне нужна передышка.

Куртхен: Ты и впрямь из-за угла мешком напуган.

Я: Может, как-нибудь попозже. А сейчас не пойдет. Очень уж мне досталось. Попробовал бы ты пожить с этими людьми в Ругбюле.

Куртхен: Твой отец в самом деле служит в полиции?

Я: Он всех нас доконал. На совесть похозяйничал на участке Ругбюль — Глюзеруп, да и в своем семействе. Такого не приходится учить, что и как делать. Ему только прикажи, он и пойдет ломить не оглядываясь.

Куртхен (подходит к окну и выглядывает наружу): Мне тошно, когда я это вижу — эта коробка напротив, эти мастерские и бараки. И песчаные поля. А Эльба — такой захламленной я ее нигде не видел. Я тут просто не выдержу. Как можно с этим мириться?

Я: Можно, если сравнить с тем, что было.

Куртхен: Ты все же порядочный слюнтяй, как я погляжу. (Задумчиво.) А жаль, что у меня сорвалось.

Я: Радуйся, что так получилось.

Слышатся шаги, дверь отворяется, входит директор Гимпель.

Директор Гимпель: Вот и хорошо, что у вас сон прошел и, значит, мне не в чем себя упрекнуть. Я пришел к вам с предложением. Пока вы здесь, на приемном пункте, незачем вам киснуть в четырех стенах, в вашем распоряжении весь остров. Если не возражаете пройтись, я к вашим услугам, случайно у меня нашлось полчаса свободных.

Куртхен: Спасибочко за букет. Мне вполне хватает этого пейзажа. (Обращаясь ко мне.) Может, тебе не терпится здесь всмотреться?

Я: Как-нибудь в другой раз. Успеется.

Гимпель (присаживается на стол): Сегодня у нас, кстати, музыкальный день и, значит, слушайте радио сколько вздумается.

Куртхен: Вот как? Он у вас прозывается музыкальный?

Гимпель (держится этаким лихим малым, душа нараспашку): ВЫ здесь скоро освоитесь. У нас каждый день недели имеет свои название: понедельник — тихий день, мы читаем; вторник — день санитарный, смотр одежды и обуви; сегодня, как уже сказано, музыкальный день, четверг — день здоровья, мы занимаемся спортом; пятница — день размышлений, пишем сочинения; суббота — веселый день, мы музицируем, выступает наш веселый островной хор под моим, кстати, управлением, рад буду вас в нем приветствовать; и, наконец, воскресенье — день созерцательный, мы пишем письма, штопаем, беседуем.

Испытующе смотрит на нас, словно требуя взрыва восторженных восклицаний.

Куртхен: Что ж, вполне, по крайней мере ни одного дня мерзопакостного.

Гимпель (без малейшего смущения): Тот, кому удается попасть в островной хор, пользуется известными привилегиями; его дважды в неделю на два часа освобождают от работы.

Куртхен (обращаясь ко мне): Ну, малыш, спой нам что-нибудь, покажи свое искусство.

Директор Гимпель (все так же терпеливо): А вы уже подумали о выборе работы? Мне кажется, раз вы живете в одной комнате, вам и работать захочется в одном месте?

Куртхен: Работать? А что вы можете нам предложить?

Я: В приговоре ни слова нет о работе.

Гимпель (широковещательно): В наших новых мастерских есть чему поучиться. Здесь при желании вы можете приобрести любую специальность, сделаться плотником, слесарем, маляром, садовником, да кем угодно. Хотите — портным. И даже электросварщиком. Можете заработать свидетельство подмастерья.

Куртхен: Еще бы, с красивой тюремной печатью!.

Гимпель: С печатью и за подписью мастера. Экзамены принимаются в профсоюзной организации.

Куртхен (мне): Что скажешь, малыш? Какую нам выбрать специальность? Раз уж без этого нельзя?

Гимпель: Никто вас, разумеется, не заставляет избрать специальность. Другое дело — работать. Работать на острове обязан каждый. И за работой дело у нас не станет.

Куртхен: В акробатах тут поди не нуждаются? Скажем, силовые номера?

Гимпель (спускается со стола и расхаживает по комнате, заложив руки за спину): Вам еще многому предстоит поучиться. И многое уразуметь. (Задумчиво.) Жизнь на острове чревата для вас неожиданностями, которые, очевидно, будут приняты не беспрекословно. Вам, видимо, еще не известно, какая связь существует между работой и хлебом. Не важно, здесь, на острове, вам это втолкуют. Вы постигнете необходимость повиновения, а когда-нибудь, смею надеяться, и радость ответственности. Все, что нам необходимо на этом острове, нами же и создано: здания, инструменты, идеалы — даже идеалы. Мы — сообщество, островное сообщество, которое само определяет, что ему нужно. Готовность — вот чего мы от вас ждем.

Если вы готовы сообразоваться с законами этого острова, для вас откроются новые возможности. Труднее всего начало. (Останавливается перед Куртхеном, оглядывает его с ног до головы, не спеша просовывает руку в карман, нащупывает и осторожно вынимает ножик Куртхена, разглядывает его на ладони. Куртхен весь напрягается.) Это твой ножик, верно? (Куртхен тянется за ножом, Гимпель убирает руку.) Тебе, конечно, известно предписание: приносить с собой оружие строжайше запрещено. Кто по незнанию принес, должен безотлагательно сдать его в дирекцию, комната четвертая. (Пауза. Оба молча смотрят друг на друга. Гимпель передает Куртхену нож и отступает на шаг.) Ты спустишься вниз, сейчас же. Сдашь ножик в комнате четвертой и покажешь мне расписку. А теперь ступай. (Куртхен медлит, вертит нож в руках.) Ну что? Прикажешь рассказать дорогу?

Куртхен с ненавистью оглядывает Гимпеля, медленно к нему подходит, проходит мимо и оборачивается на пороге.

Куртхен: Со мной вы нарветесь, предупреждаю для ясности, со мной это не пройдет.

Выходит из комнаты. Гимпель идет к окну и, широко расставив ноги, наблюдает за Куртхеном до тех пор, пока тот не исчезает в здании дирекции, потом мне через плечо:

Гимпель: Главное, как видишь, начало, надо только начать. Да и для тебя, Зигги, я придумал начало. Что ты скажешь насчет библиотеки? Библиотеку надо заново привести в порядок, составить каталоги. Мне кажется, книгам будет с тобой хорошо.

Я: И это все?

Гимпель (пренебрежительным тоном): Ты мог бы, конечно, работать в веничной мастерской. У нас изготовляются всевозможные веники.

Я: Я предпочел бы для начала веники.

Гимпель: Почему же?

Я: Сам не знаю. В данное время веники мне ближе.

Гимпель: Можешь еще поразмыслить. У нас дозволено менять место работы. Если хочешь, займись для начала вениками, потом возьмешься за книги.

Дверь с силой отлетает. В комнату, размахивая разбитыми очками, врывается тощий человек, его трясет с перепугу. Это доктор Корбюн. Тяжело дыша, останавливается посреди комнаты, распространяя вокруг себя запах помады.