Ночевала тучка золотая. Солдат и мальчик - Анатолий Игнатьевич Приставкин

баранок и еще горсть конфет в золотых бумажках, и никто не шарапил, не тырил в заначку, а высыпали на стол, и можно было брать без счета, – вот случались какие непостижимые, почти легендарные случаи!

Он будто очнулся, вспомнив, что поставлен на шухере отрабатывать свой кусок. Быстро, словно носом вынюхивал, посмотрел по сторонам. Пусто. Редкий сосняк, за которым далеко видно. Васька подошел к дыре и осторожно заглянул за забор. Сразу увидел нескольких ребят, все постарше его и Витьки. Наклонившись, что-то они шуровали у забора, и только Витька прыгал, мельтешил около них, временами оглядываясь в сторону лаза. Васька догадался вдруг, что Витька сам был оставлен сторожить, быть на шухере, но передоверил свое дело ему, то есть Ваське, чтобы самому не остаться внакладе. Витька – цепкий, зубастый, он-то свое возьмет. Он из горла вырвет, если что…

У Васьки зоркий глаз, но, как ни щурился, как ни напрягался, не мог разобрать за спинами, что они делают. Вот один из компании разогнулся, и Васька узнал толстомордого Купца – так его звали. Еще бы Ваське не помнить Купца, который издевался над детдомовскими: встречал их по пути в школу и начинал медленно клещами-пальцами щипать кожу… Через одежду выворачивал кожу так, что она потом вспухала и болела, не могла зажить. А Купец требовал, чтобы стоял под его щипками прямо и не смел чтобы голосом. А в горле крик застревал, когда он медленно крутил кожу, и слезы брызгали на полметра, и, несмотря на запрещение, вырывалось: «А-а-а!» Купец блаженно прищуривал поросячьи глазки, но всевидящие, цепляющие, как крючки, проходящих, и делал новый щипок, где-нибудь в чувствительном месте, под ребром, при этом смотрел в твои глаза, наслаждаясь и удивляясь твоей нечеловеческой боли…

Как же Ваське не узнать Купца, он даже вздрогнул, увидев толстое лицо с цепучими глазками. Даже шею вытянул Васька, но Купец сейчас не смотрел по сторонам. Он держал в руках мешок и быстро туда что-то клал. Долговязый незнакомый парень поднял с земли длинный предмет, и еще один парень, тоже незнакомый, который был к Ваське спиной, помогал ему возиться с этим предметом, а Витька прыгал вокруг, суетился, мешал. Вдруг оглянулся, увидел торчащую Васькину голову и показал кулак. Мол, смотри, Сморчок, не сюда, а смотри на дорогу. Васька мигом отпрянул от дыры, зыркнул быстрым глазом во все стороны, сунулся в лаз, но смотреть уже было нечего.

Купец с мешком в руках – Васька увидел, что это зеленый вещмешок, – бежит от забора в сторону парка, за сосны. Толстый Купец, но легко бежит, прыгает через пеньки, а за ним долговязый с другим парнем. Этот оглянулся, налетел на дерево, ударившись ногой, присел, скорчился от боли. Его не ждали, и, хромая, он поскакал дальше, вслед за дружками. Все моментально, как в кино.

Теперь Васька увидел у забора на земле лежащего человека в зеленом. Еще не сообразил, солдат убитый ли, а может, пьяный, как налетел Витька, крикнул «бежим», и они рванулись вдвоем, дальше и дальше в лес, прочь от пагубного места. Долго бежали, пока вдруг поняли, что вне опасности. Витька опустился на пенек, а Васька лег на землю, и рот у него был открыт. Он задохнулся, не мог произнести ни слова. Только грудь часто ходила, глаза вылезли от натуги. Не было сил шевельнуть рукой или ногой.

Витька снимал ботинок, он с разбегу влетел в какую-то лужу и одним глазом весело следил за Васькой, думал про себя: «Эх, Сморчок, не бегун ты, нет, не бегун… Задохнулся так, что плашмя лег и слюну пустил. А если бы догоняли? Нет, Сморчок, с тобой накроют на мокром деле. А ты кусаться по-настоящему не умеешь и бегать не умеешь, не жилец ты на белом свете. Подохнешь однажды, когда будут гнать. И не своруешь – подохнешь, прутиками не наешься. Куда ни кинь, все не жилец… А ведь тоже тявкает, тоже чего-то хочет. Чего он хочет еще?»

– Чего ты хочешь? – сказал Витька. Он сидел на пне, руки в боки. Хозяин, настоящий хозяин, не чета всякой вшивоте.

– Что… взял? – спросил Васька и стал подползать к Витькиному пню. Подползал и смотрел на него снизу, два собачьих просящих глаза.

– Взял-то? – произнес Витька и сплюнул. Вот Сморчок, с ним не о чем и поговорить. Лишь бы хапнуть что-нибудь. За чужой счет. Сам он ничего не умеет. Пни его ногой, не обидится… Будет ждать, пока ему кусок не бросишь. За кусок он землю будет есть, шнурки проглотит, не подавится.

– Он что, он пьяный был? – спросил Васька и сел, держась руками за землю. У него еще кружилась голова, поташнивало.

– Кто? Солдат-то? – произнес Витька и поболтал снятым ботинком, выливая воду. Несколько капель попало на Ваську, но он и не заметил. Витька сухой травой вытирал ботинок изнутри, говорил: – Спал как убитый!

– А может, он убитый?

– Да нет, храпел…

Витька положил ботинок рядом с собой, полез за пазуху. Вынул оттуда черную квадратную коробку – электрический фонарик! Васька шею напряг, чтобы разглядеть чудо-фонарик. Витька будто равнодушно осмотрел его, дыхнул на стекло, протер рукавом, и оно заблестело: двинул двумя рычажками, и сразу красное стекло выползло, а потом шторка с щелью. Нажал на кнопку, и засветилось, полоснуло Ваську по глазам ярким светом.

Витька как бы невзначай направлял на Ваську свет, но сам будто и не видел Ваську, а был занят чудо-фонариком.

А Васька ловил Витькин взгляд и тихо, совсем тихонечко, по-мышиному пискнул:

– Дай… мне…

Витька не услышал, стал включать и выключать свет.

– Дай, Вить…

Васька не заметил, что его собственная рука протянулась к черной игрушке, а Витька – хлоп, больно ударил по руке.

– Не лапай, будешь косолапый! – крикнул Витька и спрятал фонарик под рубаху. Надел ботинок, собрался уходить.

– А мне? – спросил Васька.

– Тебе? – удивился Витька и посмотрел на Ваську нахально-невинными глазами. – Чего тебе, Сморчок?

– Я же стоял? – пробормотал быстро Васька и старался поймать Витькин взгляд. Все было в глазах у Васьки – и просьба, и подобострастие, и жалость к себе, и молчаливый страх. Страха было больше всего.

– Мог бы и не стоять, – сказал Витька и сплюнул.

– Но ведь я стоял… Я стоял… Стоял!.. – заныл Васька. В голосе у него появились слезы. Вот Сморчок, и дела от него никакого нет, а если начнет просить, не отстанет.

Витька даже замахнулся на него, но не ударил. Не до конца разозлился. Если бы разозлился настолько, что ударил, то еще бы тогда разозлился и смог бы побить Ваську. А сейчас только заорал на него:

– Отстанешь или нет! Вот, держи!

На ладони у него лежал круглый компас. Васька замолчал и даже съежился, когда Витька протянул ему этот блестящий, как часики, компас. Не поверил, что отдаст, и правда: только протянул руку, как Витька зажал компас в кулаке и сунул ему кулак под нос:

– Во тебе! Понял! Во, а не компас!

И вдруг швырнул прямо в лицо Ваське компас, так что тот ударился в глаз и упал ему прямо в руки. Васька сжал компас в двух руках, не в силах поверить, что он его…

Витька смотрел, не скрывая своей враждебности. Никогда бы не отдал он такой драгоценной вещицы, если бы не острая мысль о том, что Васька может проболтаться. Дело-то было нешуточное, тут фонарик, да компас, да еще что-то, чего не видал Васька, – пустячки. А главное… Пусть возьмет этот компас и молчит. Как-никак, а с компасом он соучастник. Компас ему замком на язык.

– Жаль, – сказал Витька искренне. – Мы бы и без тебя очистили солдата. Одурел он или выпил… Как мертвый… Хотели шинель из-под него вынуть, да побоялись… Проснется…

– Еще что взяли? – спросил Васька, а сам отвернулся, спрятал компас куда-то внутрь себя. Попробуй-ка разыщи теперь.

– Тебе все и рассказать? – спросил Витька, словно опять озлясь.

– Может, хлеба там…

– Вот Сморчок! – сквозь зубы крикнул Витька и встал. – Тебе мало? Мало, да? А хочешь, компас заберу?

– Нет, – быстро произнес Васька и сделал шаг назад.

– Тогда чеши отсюда… Косолапь… Подальше. Да смотри, если пикнешь!

– Не пикну, – тихо отвечал Васька.

Он обождал, пока приятель скроется за деревьями, с оглядкой извлек компас, стал смотреть. Пощелкал стопором, нашел север и юг, покрутил, пытаясь обмануть стрелку, но ничего у него не вышло. Наигравшись, спрятал Васька