Земля - Григол Самсонович Чиковани

горючее и масло. — На доску пуд грязи налипает, а я ее десяток раз на дню с места на место перекладываю, душа из меня вон. Вы думаете, для того Бурда надрывается, чтобы эти кислые лимоны да апельсины разводить? Как бы не так. Лимоны тому нужны, кто чаем забавляется. А нам земля для скотины нужна. В этих лесах Кварацхелия отродясь скот зимой пасли. Нет ничего лучше этих мест для буйволов и коров. Даже когда здесь турок хозяйничал, мы все едино сюда с гор спускались. Ох, и боялись турки местных лесов, носа, бывало, годами сюда не кажут. Здешняя травка молоком налита. На всей земле не сыскать лучших пастбищ. Тут не лимоны сажать надо, а скот разводить, чтобы молочные реки с морем сливались. Вот так. Не стало скота в Одиши, весь вчистую свели. Вот и надо нам мяса нагулять и молока надоить. Наши предки без лимонов да мандаринов пробавлялись. А ты попробуй без мяса да молока силу набрать. А ведь ее еще и сохранить надо. Вот так-то... — Бессонница одолевала старого Кварацхелия, только в разговоре и отводил он беспокойную свою душу. Все слушатели давно уже храпели, а старик все говорил и говорил без умолку.

— С кем это ты язык всю ночь чешешь, Бурда? — спрашивал его разбуженный среди ночи сосед.

— Душу отвожу, сон ко мне нейдет. Все своего дня дожидаюсь. Часы считаю, минуты тороплю. Сделает мой «Пристман» шаг, и я тут же крестным знамением себя осеняю: ближе тот день на шаг, а сделался. Меня четырнадцать детей да внуков дома дожидается. Поди накорми эту ораву, если село наше на такой круче стоит, — веревкой к дереву привязаться надо, чтобы поле свое обработать. Вот построят здесь фермы, все четырнадцать душ туда работать пойдут — все до единого погонщиками станут, так у нас, у Кварацхелия, на роду написано. Бывало, когда мы стадо с гор в долину гоним, кажется, что это горы с места сошли. А ты еще спрашиваешь, почему, мол, не сплю.

Всю ночь не мог сомкнуть глаз Бурда Кварацхелия, а под утро, бывало, так заснет, что потом и не добудишься, хоть с топчана сбрасывай...

Корчевщики леса возвращались в бараки большой группой. Шли они неторопливо, вразвалку по только что расчищенной их же руками дороге.

— Сказывают, комиссия из Тбилиси приехала, — сообщил пожилой крестьянин с киркой на плече.

— Что еще за комиссия? — спросил Джаджу Джгереная, поигрывая топором.

— Землю, говорят, распределять будут, — с деланным равнодушием ответил Сардион Сартания.

— Чего же ты молчал до сих пор? Неужели распределяют? — с недоверием и надеждой спросил Бурда Кварацхелия.

— Что, скажешь, время еще не настало? — удивился Джаджу. — Сколько лет мы дня этого дожидаемся, вот и дождались наконец. Уже вроде бы нарезали землю для колхозов и совхозов в Саджиджао, Корати, Набаде, Сабажо, Квалони и Чаладиди.

— Ты, милый, не слышал, случаем, для каких колхозов и совхозов?

— Как это для каких? Для цитрусовых, конечно.

— А как насчет животноводческих?

— Чего не знаю, того не знаю, ей-богу, не слышал.

— Как это не слышал? Первым делом скотоводство и должно быть на этих землях.

— Не слышал, тебе говорят, чего пристал?

— Оглох, наверное, с того и не слышал, — сказал встревоженный Бурда.

— Был бы я твоих лет, видимо, уже оглох бы. Только мне еще два десятка до тебя шагать, ей-богу.

— Погорячился я, милый, извини. Сердце у меня не на месте, с того и горячусь.

— Что я тебе такого сказал? — удивился Джаджу Джгереная.

— Не ты ли сказал, что только под цитрусовые плантации и нарезали землю?

— Зря кипятишься, и животноводов, верно, не забудут.

— Как это «верно»? — взорвался Бурда. — Без всяких «верно», в первую голову нам и должны нарезать.

— Может, ты и прав, но со мной этого пока не согласовали. Я уж тебе удружу, будь спокоен.

— Ты все зубы скалишь, а мне не до шуток, душа в пятки ушла.

Цисана и Ция осторожно выносили из теплицы саженцы лимонов и апельсинов и аккуратно пересаживали в борозды. На девушках были ситцевые платьица с короткими рукавами, головы повязаны пестрыми косынками. Загорелые, крепкие, веселые, они щебетали без умолку.

Ни на минуту не прекращая разговора, они то и дело сновали из теплицы к бороздам и обратно.

— Стоило им в вагончики переселиться, они тут же и позабыли про нас, — поправляя рукой прядку волос, выбившуюся из-под косынки, укоризненно говорила Ция.

— Что поделаешь, Ция! Не гулять же они в эти вагончики переселились. Ради нас они торопятся, ради нас боятся время потерять. С тех пор как они туда перешли, экскаватор, говорят, ни минуты не простаивал.

Увлеченные разговором, девушки и не заметили, что поблизости от них остановились председатель колхоза «Солнце Одити» Эстате Парцвания и его шофер Чичико Читана. Они крадучись подобрались вплотную к подругам. Девушки завизжали с перепугу и радости и бросились к ним, оправляя на бегу платья.

— Здравия желаю, — поздоровался с ними Эстате.

— Дядюшка Эстате, — обняла его Ция. Потом она подбежала к Чичико. — Ой, Чичи, какой же ты высоченный, никак подрос еще, да? — встала на цыпочки Ция, чтобы чмокнуть шофера в щеку.

— Роста мне и так хватало. А вот здесь прибавилось, это уж точно, — постучал он пальцем по лбу, потом наклонился и поцеловал Цию. — Ну что, и на этот раз ты нас без саженцев отпустишь?

— Да, Чичи, ничего тут не попишешь! — сказала Ция.

— Да что это такое?! Ваш директор нам обещал...

— Обещать-то обещал, но сейчас такое положение создалось...

— Что еще за положение? — недовольно спросил председатель.

— Мы должны в первую очередь удовлетворить другие колхозы и совхозы.

— Я же всегда в первую очередь и проходил, девочка, что же изменилось теперь?

— Нельзя, дядя Эстате, честное слово, нельзя. Нет у нас другого выхода.

— Интересно, кого же это вы предпочли, разрешите полюбопытствовать?

— Всех сразу и не сочтешь! «Новый фазис», «Золотое руно», колхоз...

— Что,