Сергей Николаевич Булгаков - Коллектив авторов

первопричину, активно вмешивающуюся во внешний мир»[867]. Здесь можно увидеть сходство этого я со «свободной причиной» Л. М. Лопатина. Но тут же Булгаков в свой персоналистический ответ вносит марксистскую правку: «Но материалистическое понимание истории сулит успех лишь тем сознательным действиям человека, которые согласуются с законом развития данного общества»[868]. В статье «Закон причинности и свобода человеческих действий» (1897) Булгаков возражал П. Б. Струве, который защищал свободу личности. Булгаков по-марксистски выступил «против этого культа личности, этого признания свободы в области необходимости»[869]. Полемизируя, по всей видимости, с Лопатиным, Булгаков утверждал, что «понятие свободной причины совершенно бессодержательно»[870]. В это время понятие человеческой свободы у Булгакова есть «понятие исключительно психологическое», а понятие психологической свободы есть «понятие совершенно условное и относительное»[871]. В этот марксистский период мир у Булгакова есть царство необходимости: «В мире и в человеческой жизни царит необходимость, и эта необходимость, выражаясь в мире животном в борьбе за существование, в жизни человеческих обществ находит свое выражение в зависимости всего общественного бытия от социального хозяйства»[872].

От марксизма Булгакова отвратило игнорирование роли личности в истории и пренебрежительное отношение к этике, искусству, философии и религии: «Поэтому, выставив идею социальной закономерности и научного объективизма, он <марксизм> не останавливается пред отрицанием роли и значения личности в истории, совершенно игнорирует этическую проблему и свысока относится ко всяким “идеологиям”, включая сюда и искусство, и философию, и религию»[873]. Марксизм сделал «попытку отрезать мораль от социальной политики, принеся первую в жертву последней»[874]. Это вскоре привело к роковым последствиям. Понятие личности в марксизме отсутствует: «Личность здесь является не носительницей абсолютных задач, наделенной определенной нравственной природой и способностями, а всецело продуктом исторического развития, изменяющимся с последним. Понятие личности, строго говоря, здесь совершенно отсутствует, сводится лишь к чисто формальному единству я»[875]. Но вместе с личностью в марксизме исчезает свобода, и непонятно откуда берется требование свободы личности. У Булгакова же «идея абсолютного достоинства личности» является руководящим началом понимания основы государственной, экономической и социальной политики, а идея свободы и прав личности – «священным принципом»[876]. Булгаков считал, что «поднятие личности» является лозунгом «русского ренессанса» конца XIX – начала XX века: «Поднятие личности, ее прав, потребностей и имущественного благосостояния, словом, наш русский ренессанс, таков остается лозунг нашего времени, наша историческая задача, наша гражданская обязанность»[877].

Научный ореол марксизма постепенно рассеялся, и марксизм предстал перед Булгаковым как «суррогат религии». Ирония заключается в том, что отвергая религию, марксизм сам обрел свойства религии атеистической: «…ему свойственны черты чисто религиозного учения и, хотя он в принципе и отрицает религию как буржуазную “идеологию”, но известными своими сторонами сам является несомненным суррогатом религии»[878]. Марксизм породил тип «религиозных атеистов», в нем «бьет горячий ключ социального утопизма, питающий чисто религиозное одушевление»[879]. Эти идеи Булгаков развил в статье «Карл Маркс как религиозный тип» (1906), где он утверждал, что все творчество Маркса пронизано идеей человекобожия Фейербаха. Внешне Маркс был чужд религии, проповедовал атеизм, а в существе своем все его творчество есть сочетание веры в формационный прогресс человечества и попытки растворения личности в социологии: «Для него проблема индивидуальности, абсолютно неразложимого ядра человеческой личности, интегрального ее естества не существует. Маркс-мыслитель, невольно подчиняясь здесь Марксу-человеку, растворил индивидуальность в социологии до конца»[880]. Эти прозрения Булгакова о религиозном пафосе Маркса оказались пророческими. Атеистическая вера Маркса развилась в целый марксистский культ. Марксизм имеет свой «рай» – коммунизм; свое «преображение» как путь в этот «рай», как скачок из царства необходимости в царство свободы – революцию: кто был ничем, тот станет всем; свой «ад» – капитализм; свой «народ-мессию» – пролетариат; своих «мессий» – великих вождей; свою «троицу» – Маркса, Энгельса, Ленина (попытка присоединить четвертого – Сталина – не удалась); своих «аскетов» – отрешившихся от мира ради служения «идее»; своих «мучеников за веру»; своих «святых» с «житиями»; свои «иконостасы»; свои «красные уголки»; свои «крестные ходы» с «изнесением икон» – демонстрации с несением портретов вождей; свои «обряды» рождения, бракосочетания, погребения и др.; даже, свои «мощи», которым поклоняются «паломники» со всего мира. Эта марксистская религия пытается утолить духовную жажду человека. Для Булгакова эта псевдорелигия оказалась неприемлемой. От марксистских суррогатов он пришел к подлинной религии.

Еще в свой марксистский период Булгаков полагал, вопреки Марксу, что необходимость реализации социального идеала не выводима в пределах науки: «Идеал, о котором идет речь, дается, бесспорно, не наукой, хотя и выступает в известном научном облачении. С своей, так сказать, эмоциональной стороны, он есть, как я уже сказал, чувство негодования против существующего зла или, шире, чувство неудовлетворенности действительностью»[881]. Содержание же идеала заимствовано «из окружающей обстановки и есть или расширение ее положительных сторон, или отрицание сторон нежелательных»[882]. Неустранимо и влияние индивида на выработку идеала, сколько людей, столько и социальных идеалов. Если необходимость реализации идеала не выводима средствами науки, то содержание каждого идеала есть сложное сочетание научно-выводимого и индивидуально-психологического[883]. Социальный идеал и научное миропонимание – разные вещи. Идеал – не научная необходимость, а метафизическая и религиозная потребность. То, что социальный идеал предстает в виде «научного коммунизма», есть дань времени, ко всему на свете предъявляющего требование научности. Термин «научный коммунизм» противоречив, ибо «научный» относится к экономике и социологии, прогностические способности которых весьма незначительны, «коммунизм» есть свободно поставленная человеком цель, есть социальный идеал, к достижению которого призывают создатели этого идеала. Социальный идеал может быть достигнут, но может и не быть достигнут. Никакой научной необходимости здесь нет. Из того, что данное событие фактически наступит, не следует, что я должен стремиться к нему как к должному: «…из бытия никоим образом нельзя обосновать долженствования»[884]. Долженствование имеет сверхопытное, метафизическое происхождение. Долженствованием проникнута вся жизнь человека, т. е. она есть сочетание опытного и сверхопытного, метафизического[885]. Научного обоснования необходимости пришествия коммунистической формации в марксизме не вышло, а практика ее построения потерпела крах.

Булгаков приходит к выводу, что «учение о прогрессе в действительности есть специфически христианская доктрина»[886]. Основные посылки теории прогресса есть неустранимая часть христианского теизма, сочетающего свободу личности и абсолют: «…нравственная свобода человеческой личности (свобода воли) как условие автономной нравственной жизни; абсолютная ценность личности и идеальная природа человеческой души, способная к бесконечному развитию и усовершенствованию; абсолютный разум, правящий миром и историей; нравственный миропорядок или царство нравственных целей, добро не только как субъективное представление, но и объективное мощное начало»