Зарево - Юрий Либединский

— Восемьдесят три… восемьдесят восемь… девяносто восемь, девяносто девять… сто… Последняя сотня… Ну, а теперь пересчитаем сотни, Гоярчин… Раз, два, три, четыре… — она быстро считала, откладывала тысячи и наконец торжествующе, почти в полный голос сказала: — Две тысячи четыреста… Молодец, Гоярчин… Ну, а как девочка?

— А чего девочка! Сын мой нет. Навсегда ушла… Куда ушла?

— Ничего, еще будет у тебя сынок. А ты девочку береги, ее Алым очень любит, непременно сбереги.

— Вернется Алым? — спросила женщина.

— Вернется! — уверенно сказала Вера Илларионовна. — Человек он твердый, ни в чем не признается. Деньги не нашли. Они — вот они! Ты молодец, хорошо спрятала.

— Науруз принес, сразу спрятала, — усмехнувшись, сказала Гоярчин.

— Ну вот, с Наурузом Алыма не видели. Науруза не поймали, а если поймают, он не выдаст.

— Нет, не выдаст, — подтвердила Гоярчин. — Науруз — орлиное сердце. Спасибо тебе, я пойду. Русское слово — доброе слово. Маня Жердина ко мне ходит, много говорит, слова не понимаю, а они такие, как у тебя… — Она, затруднившись, сказала что-то по-азербайджански и добавила по-русски: — Доброе слово.

— Ладно, ладно, — ласково говорила Вера Илларионовна.

— Потом вдруг Гоярчин вынула что-то из-за пазухи и протянула Людмиле. Это была маленькая красная, вышитая золотыми плодами и зелеными листочками тюбетеечка.

— Мой сынок не будет носить, твой пусть носит, возьми, — сказала она, — возьми, добрая ханум.

Пригнувшись и поцеловав Людмилу в плечо, она темной тенью выскользнула из комнаты.

— Сын у нее умер, такого же возраста, как наш Аскер, — рассказывала Вера Илларионовна. — Сгорел за двое суток — диспепсия. Оставила она его на маленькую девочку, ну, а та недоглядела. А она к мужу ходила, мужа в тюрьму забрали. Столько горя на одну голову, — тихо рассказывала Вера Илларионовна, пряча деньги в тюфяк и тут же быстро зашивая его. — Арестовали мужа ее, прекрасный человек, надежный товарищ! Через его посредство к нам поступали деньги, собранные для нас в ваших краях, на Северном Кавказе.

— Может быть, тут и папы моего деньги есть. А Науруз… Я это имя слыхала у нас.

— Я его не видала, но люди, которые знают его, очень хвалят… Да, так и живем. Что у нас есть? Преданность, верность, неустрашимость. А у врагов наших — нагайки, пули, винтовки, пушки.

— И нам надо оружие взять, — сказала Люда.

Вера Илларионовна усмехнулась.

— Ничего, девочка, придет время, и у нас дело дойдет до винтовок! — воинственно сказала она.

А на следующий день Вера Илларионовна привела в комнату Люды крупного, мешковато одетого человека. Его бережные и ловкие, какие-то округленные движения, с которыми он пересчитывал деньги, и его доброе лицо сразу вызывали доверие. Это был Мамед Мамедьяров, он ведал денежной кассой забастовочного комитета.

— Петербург, Тифлис, Москва, Эривань, Ростов, теперь Северный Кавказ — отовсюду руки братьев протянулись, — воодушевленно говорил он, торопливо пересчитывая пачки с деньгами.

Потом неожиданно подошел к Людмиле и погладил ее по голове своей огромной ладонью.

— Спасибо тебе за нашего сына. Будешь теперь навсегда сестрой нашей, девушка.

Он ушел, и Люда так и не узнала, что несколько месяцев назад Мамед в Тифлисе виделся с Константином.

Спустя несколько дней к больнице подъехала вереница медлительных арб. Рога буйволов, незатейливая сбруя и самые арбы были украшены розами. Оказывается, это из соседних деревень привезли для больных детей первый, ранний виноград — мелкий, но необычайно сладкий.

— Люда, они хотят вас видеть, — сказала Вера Илларионовна.

Когда Люда с Аскером на руках подошла к окну, ей снизу мужчины махали белыми войлочными шляпами, женщины — пестрыми платками.

— Ай, джан, русский ханум! — кричали они Люде в окно. С этого дня Аскер и другие больные дети каждый день получали виноград.

Глава шестая

Первое, что бросилось в глаза Константину в Баку, когда он ехал на извозчике с вокзала в город, были расклеенные повсюду извещения. Крупными буквами в них сообщалось, что город Баку с промысловым районом объявляется на военном положении, далее следовали более мелким шрифтом параграфы постановления. Внимание Константина привлекла киноафиша со зловещим названием «Чума в Тюркенде». О том, что чума угрожала Баку и что эта угроза ускорила объявление стачки, он знал хорошо. Но ему не пришло в голову, что эта крикливая киноафиша имела отношение к той реальной угрозе, которая одно время нависла над Баку. А о том, что с чумой как-то связана Людмила, он даже и предположить не мог.

Остановившись в гостинице, он отдал для прописки паспорт на имя Константина Андреевича Петровского, дворянина Уфимской губернии. Горный инженер, представитель солидной уральской фирмы, Константин Андреевич Петровский, составив у себя в номере два стола, разложил на них образцы изделий фирмы. Здесь были всевозможных видов и размеров долота, фрезы и коронки, в наконечниках которых при ярком южном солнце сверкали мельчайшие алмазы. Специальность эта была избрана Константином потому, что она давала возможность, не вызывая никаких подозрений, посещать все промысловые районы Баку.

Обедая, Константин выбрал себе место в глубине, поближе к дверям, ведшим на кухню и на задний двор. Среди официантов имелся надежный товарищ, и в случае чего с его помощью всегда можно было выйти из гостиницы в город другим ходом — через двор и соединяющиеся один с другим подвалы. Константин, конечно, подозревал, что о нем, как о всех проживающих в гостинице, уже послали запрос в главную контору фирмы, в город Златоуст. Но оттуда должен был прийти ответ, в полной мере удостоверяющий личность К. А. Петровского и его полномочия, — управляющим там работал свой, партийный человек. Константин, казалось, мог бы быть спокоен, но все же, занимая место за столиком, он садился лицом к двери. И однажды за обедом, когда в дверях ресторана, освещенных ярким солнцем, он увидел худощавую, с покатыми плечами фигуру в светлом в полоску костюме, сшитом по-столичному, первым побуждением его было сейчас же незаметно скользнуть в кухонный выход и уйти. Он не помнил, откуда знает этого человека с маленьким лицом, длинным узкогубым ртом и в пенсне на коротеньком носике, но с человеком этим было связано что-то неприятное. Это был сигнал опасности, поданный откуда-то из глубины памяти. Но поддаваться каждому сигналу опасности — значило превратиться в труса, паникера. Нужно проверить, что за опасность, узнать, кто этот человек, который, кстати сказать, поглощенный выбором столика, не обращал на Константина никакого внимания. Так как около окна человеку показалось жарко, он отошел в глубь зала и уже сел было, но, взглянув на скатерть в пятнах, брезгливо сморщил свой коротенький нос и пересел за другой стол, совсем неподалеку от Константина. Сразу же он потребовал себе водки и, почти не закусывая, жадно выпил три рюмки, одну за другой. Потом, заказав обед, погрузился в газеты. Он по-прежнему ни на кого не обращал внимания, и Константин уже без всякой опаски рассматривал вошедшего. Где он встречал этого человека? Очевидно, не следовало так внимательно смотреть на него, человек обладал нервической натурой: почувствовав на себе чужой взгляд, он вдруг резко отвел газету и, поправив пенсне, с вызовом взглянул на Константина. Он узнал Константина. Улыбаясь во весь большой, тонкогубый рот, человек быстро пересел за столик Константина и протянул ему руку.

— Швестров, — сказал он. — Вы меня не знаете, а я вас знаю. — Только в смешке, коротеньком и расслабленном, сопровождавшем эти слова, чувствовалось опьянение. Глаза из-за пенсне вполне трезво, с интересом рассматривали Константина.

Константин пожал его холодные, цепкие пальцы.

— Кажется, я вас тоже знаю, — сказал он. — Видел, но где — никак не припомню.

— Я вам сейчас помогу припомнить. Всего месяца два назад совещание на квартире у Горького — помните? Вы на этом совещании выступали, а я, как полагается скромному москвичу, которому посчастливилось попасть в питерский политический салон, помалкивал.

«Не очень-то помалкивал, — подумал Константин. — Ты мне реплики подавал, да и не только мне». По Константин решил промолчать. А собеседник продолжал:

— Да, горячий разговор получился. Но нашему знаменитому хозяину похоже что именно эта-то горячность и понравилась… Практически как, удастся Горькому осуществить задуманный им журнал?

— Думаю, что удастся, если только он откинет некоторые иллюзии по поводу чрезмерно широкого объединения сотрудников разных направлений, — ответил Константин.

— А вы хотели бы совсем без объединения, только чтобы одни большевики? — быстро спросил его новый знакомый. Злость на мгновение мелькнула в этом вопросе.