Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил» - Патрик Радден Киф

Прайс уверенно заявила Молони: «Мы верили, что осведомительство – это низшая форма человеческой жизни. Стукачи не считались людьми. Смерть была слишком хороша для них».

Вместе с Коротышкой Пэтом МакКлюром и другими добровольцами Прайс забрала МакКонвилл из дома в Западном Белфасте, где ту удерживали, и повезла ее по направлению к границе. Друг Прайс Джо Лински, вероятно, с того момента, как сел в машину Долорс, знал, что едет на смерть, а вот МакКонвилл об этом и не подозревала. Прайс сказала ей, что они едут в «Легион Марии» – католическую благотворительную организацию, которая в свою очередь поместит женщину в безопасное место.

– А детей туда привезут? – спросила МакКонвилл.

Прайс до этого момента вообще не знала, что у женщины есть дети.

– Да, я уверена в этом, – солгала она.

– И мне дадут денег? – спросила МакКонвилл. – И дом дадут?

По словам Прайс, МакКонвилл, во всем уже признавшись ИРА, теперь не ощущала страха. По дороге они останавливались, и Прайс купила женщине рыбу с картошкой и сигареты. Прайс сказала Молони, что МакКонвилл ей не понравилась. «Она вдруг произнесла: «Я знаю, что эти ублюдки Прово не будут в меня стрелять». А один из этих «ублюдков Прово» вез ее и думал: «О, неужели не будут?» – рассказывала Прайс. Затем она добавила: – Она слишком много говорила. Она своим собственным ртом приговор себе подписала».

Так ли все было? Такое вот воспоминание. Оно значительно противоречило тому, что помнили о своей матери дети МакКонвилл. Они утверждали, что мать не употребляла грубых слов, не отличалась остротой языка, а, напротив, была застенчивой и молчаливой. Могла ли МакКонвилл так бездумно себя вести, когда уже сама встреча с Прайс должна была наполнять ее ужасом? Сознательно ли лгала Прайс о женщине? Или она просто пыталась компенсировать свое чувство вины, вспоминая Джин МакКонвилл как нечто меньшее, чем человеческое существо? Большую часть беседы с Молони она держалась решительно и твердо. Но иной раз вдруг становилось понятно, что это просто поза, форма защиты. И голос порой дрожал.

«Я не знаю подробностей того, что она делала и чего не делала», – сказала Прайс сразу же после осуждения МакКонвилл. Сама она не могла обвинять МакКонвилл в преступлениях; все, что ей было известно – так только то, что организация пришла к неопровержимому выводу: мать десяти детей являлась осведомителем. Даже если это обвинение было правдой (а Прайс считала, что это правда), она сомневалась, пусть и в глубине души, что наказание было справедливым. «Что гарантирует смерть? – сказала она Молони. – Я спрашиваю себя. Что гарантирует смерть?» Она продолжала: «Я, конечно, ничего не знала о существовании детей и их количестве. Я не знала об этом. И если бы я оказалась в ситуации, когда обсуждали случившееся, я, наверное, просила бы меньшего наказания». Она предположила, что, возможно, МакКонвилл нужно было вывезти из страны, но не убивать.

Вместо этого, по утверждению Прайс, они пересекли границу, и она оставила Джин МакКонвилл в Дандолке в местном подразделении ИРА.

– И что там случилось? – спросил Молони.

– Она оставалось некоторое время там, – ответила Прайс. Затем начала колебаться. – А вот здесь уже становится опасно для меня.

Если бы Прайс продолжила ругать характер МакКонвилл, то, возможно, она делала бы это не только для того, чтобы хоть как-то оправдать свое собственное участие в этой истории, но и потому, что она не просто отвезла вдову к границе.

– Мне нужны факты, – произнес Молони.

– О’кей, ну, нам велели возвращаться, – ответила Прайс. – Она пробыла там еще дня четыре или пять. А мы отправились обратно в Дандолк. – Бойцы местного подразделения выкопали яму в земле. Им нужно было лишь перетащить МакКонвилл через поле, прямо к свежевырытой могиле, и застрелить ее. Но они этого не сделали. – Они не хотели этого делать, – сказала Прайс. Как она думала, видимо из-за того, что МакКонвилл была женщиной.

– То есть это сделали вы с парнями, – констатировал Молони.

Прайс ничего не ответила. Только что-то пробормотала.

– Так? – настаивал Молони.

Она снова что-то пробормотала. Затем вымолвила:

– Да.

– Ты хочешь рассказать об этом или нет? – спросил Молони.

Прайс сказала, что в момент смерти МакКонвилл с ней рядом находились трое «Неизвестных»: Коротышка Пэт МакКлюр, еще один доброволец и сама Прайс. У них был только один пистолет, а совесть все же тревожила. Потому они решили, что каждый сделает по выстрелу, чтобы никогда нельзя было определенно сказать, кто конкретно убил ее. Это старый трюк, его часто используют расстрельные команды – одна из винтовок стрелков заряжается холостым патроном, чтобы впоследствии каждый мог убеждать себя, что, возможно, это не он лишил человека жизни. Некая утешительная сказочка, хотя в этом случае пистолет был один, так что особых сомнений в том, кто убил, не оставалось.

– Мы все сделали по выстрелу, – сказала Прайс.

Когда стреляла она сама, то она якобы намеренно промахнулась. Затем кто-то другой спустил курок, и МакКонвилл забилась в конвульсиях.

– Мы оставили ее в яме, – закончила Прайс.

А затем местные из Дандолка закопали могилу.

– И после вы вернулись в Белфаст? – спросил Молони.