Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность - Александр Валентинович Махлаюк

убить или заковать в цепи своих военачальников. Узнавший об этом Вокула созвал воинов на сходку и обратился к ним с речью, в которой попытался убедить их в том, что положение отнюдь не безнадежно, и которую завершил гневным укором в адрес солдат и мольбой к богам:

«Изменники среди изменников, предатели среди предателей, преследуемые гневом богов, будете вы метаться от тех кому принесли присягу сначала, к тем кому присягнули потом. О, Юпитер Сильнейший и Величайший… О Рима создатель Квирин! Молю и заклинаю вас: если уж вы не дозволили, чтобы эти лагеря под моим началом сохранили всю свою неподкупную чистоту, не дайте хоть Тутору и Классику осквернить их; пусть римские воины либо не совершат преступления, либо быстро раскаются в содеянном и не понесут никакого наказания»[1284]. (Пер. Г.С. Кнабе)

Несмотря на то что речь эта вызвала у легионеров самые разные чувства, в том числе и стыд[1285], ситуацию переломить не удалось: Вокула был убит[1286], другие легаты были закованы в цепи, и прибывший в лагерь Классик принял присягу на верность Галльской империи – pro imperio Galliarum (Tac. Hist. IV. 59). Так совершилось беспрецедентное в римской военной истории коллективное предательство[1287], которое в глазах Тацита было тем чудовищнее, что для него война с восставшими батавами и галлами была войной одновременно и междоусобной, и внешней – internum simul externumque bellum (Hist. II. 69).

В марте 70 г., после длительной осады, дойдя до крайности от голода и лишений, на милость Цивилиса сдались и воины легионов V Alaudae и XV Primigenia в Старых лагерях (Vetera castra, близ нынешнего Ксантена). Им также пришлось присягнуть на верность галлам – in verba Galliarum iurarent (Tac. Hist. IV. 60), причем агитировали их римские солдаты, ранее перешедшие на сторону Классика, который выбрал из них, как пишет Тацит, «нескольких самых подлых» (corruptissimum quemque) и послал к осажденным, чтобы они убедили их собственным примером (Tac. Hist. IV. 59). Однако сдавшихся, несмотря на принесенную присягу, ждала трагическая участь: когда они с пустыми руками покинули свой лагерь, из засады их атаковали германцы, в результате чего многие были уничтожены на месте, а остальные разбежались или вернулись в лагерь; но разграбленный лагерь был сожжен вместе с теми, кто избежал смерти в бою (Tac. Hist. IV. 60).

В итоге, после того как армия под началом Петилия Цериала летом 70 г. н. э. подавила антиримский мятеж на Рейне, все четыре легиона, присягавшие галлам, хотя и приняли участие в борьбе против германцев, чтобы до некоторой степени загладить свою вину, были распущены и замещены на рейнской границе новыми – IV и XVI, которые получили наименование Flavia[1288]. Были ли применены к отпавшим легионерам какие-то другие кары, наши источники не сообщают. Так или иначе, можно согласиться с той красноречивой оценкой этих событий в целом, которую дал в свое время Т. Моммзен: «В военной истории Рима Канны, Карры и Тевтобургский Лес можно назвать славными страницами по сравнению с двойным позором Новезия; лишь отдельные лица, но не отряды остались незапятнанными в этом всеобщем бесчестии»[1289].

Действительно, такие эпизоды, как красочно описанный Тацитом переход легионов на сторону мятежных галлов в 70 г. н. э., как бы ни трактовать его мотивы и конкретные обстоятельства[1290], высвечивают если не коренные изъяны римской военной системы в целом, то, во всяком случае, свидетельствуют о серьезных проблемах и «сбоях» в ее функционировании, периодически возникавших на разных этапах истории Рима. Эти проблемы вовсе не отменяют того факта, что армия ранней Римской империи была наиболее эффективной военной машиной Древнего мира, сила которой заключалась прежде всего в высочайшем уровне организации, военно-технической оснащенности и гибкой тактике, опиравшейся на легионную пехоту, в профессионализме и дисциплине солдат. Не приходится сомневаться, что эффективность императорской армии, как и ее исключительно значимая роль в государственном управлении и политической жизни, была не в последнюю очередь обусловлена, как мы стремились показать выше, особым военно-этическим кодексом и воинскими традициями, целенаправленно культивировавшимися в армейской среде[1291]. Вместе с тем в корне неверно было бы идеализировать римские вооруженные силы в целом, закрывая глаза на те сложности, с которыми подчас сталкивались государственные власти и военачальники Рима в отношениях с войском даже в периоды наивысшего могущества Римской державы. К числу таких проблем, требовавших реакции верховной власти и военного командования на местах, наряду с воинскими мятежами (о которых шла речь в главе VIII), относятся дезертирство (desertio), измена и переход римских солдат на сторону неприятеля (proditio, transfugium). Они случались на разных этапах истории Рима, а не только во времена гражданских войн, когда приобретали массовый характер и даже фактически переставали рассматриваться в качестве тяжкого воинского преступления[1292]. О том, какие масштабы могло приобретать дезертирство даже в относительно спокойные времена, свидетельствует так называемая bellum desertorum, «война с дезертирами» – развернувшееся в правление Коммода (185–186 гг. н. э.) движение под предводительством некоего Матерна, дезертировавшего из армии, который собрал большую шайку дезертиров и разбойников. Его отряды действовали в Верхней Германии и даже осадили VIII Августов легион в Аргенторате (Страсбург) (CIL XI 6053). Они проникали и на территорию Италии, а сам Матерн даже задумывался об императорской власти, но был схвачен и казнен (Hdn. I. 10)[1293]. В период поздней империи проблемы дезертирства из армии становятся, по всей видимости, особенно острыми, что находит отражение в законодательстве: в «Кодексе Феодосия» в VII книгу включен специальный раздел De desertoribus et occultatoribus eorum – «О дезертирах и их укрывателях» (CTh. VII. 18), но их рассмотрение выходит за хронологические рамки нашего исследования[1294].

Применительно к другим периодам римской военной истории эта сторона, надо сказать, не обойдена вниманием в современной историографии, хотя количество специальных исследований сравнительно невелико. В частности, дезертирство как воинское преступление неоднократно изучалось и специалистами по римскому праву, и историками[1295]. Наряду с дезертирами исследователи рассматривают и перебежчиков, но главным образом на материале республиканской эпохи, как в недавних работах К. Вольф и М. Гюйе[1296]. В серии статей М. Валлехо Гирвес обращается внимание как на правовые аспекты данного явления, так и на его конкретно-исторические причины и проявления[1297]. Из более старых работ можно отметить статьи Л. Шнорра о transfugae и М. Фюрманна о proditio в «Реальной энциклопедии классических древностей» Паули – Виссовы[1298] [35–36], в которых систематизированы основные источники по этим понятиям. Названные исследования, однако, не исчерпывают всех аспектов темы предательства в римской