Тайная жизнь Сталина - Борис Илизаров

Мне кажется, эта политическая «любовь» Ленина к Троцкому накануне октябрьских событий сыграла не последнюю роль в отчуждении самых близких до того членов его партии. Выступление Каменева и Зиновьева против ленинского плана восстания, полузавуалированная их поддержка Сталиным в «Правде», отражает не только страх перед последствиями в случае неудачи, но в первую очередь их ревность и опасение остаться на вторых-третьих ролях в случае удачи альянса Ленина – Троцкого. Ведь когда в июле 1917 года Троцкий еще только замаячил на большевистском политическом горизонте, именно они, включая Сталина, были самыми решительными сторонниками немедленного захвата государственной власти под прикрытием восстания «вооруженных масс» [434] . Но уже к октябрю 1917 года происходит открытый поворот на сто восемьдесят градусов самых надежных, не раз проверенных ближайших сподвижников Ильича – Зиновьева и Каменева, при закулисной поддержке Сталина. Недаром Каменев, направивший по соглашению с Зиновьевым заявление в газету М. Горького «Новая жизнь» с протестом по поводу вынесенного 10 октября решения о вооруженном восстании, писал: «Не только я и Зиновьев, но и ряд товарищей – практиков (выделено мной. – Б.И. ) находят, что взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент, при данном соотношении общественных сил, независимо и за несколько дней до съезда Советов, было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом»… Сталин уже тогда был в негласном союзе с Зиновьевым и Каменевым. Я думаю, не в последнюю очередь благодаря этому союзу «практиков», заключенному еще в 1917 году, Сталин пришел к власти в 1922 году, а затем успешно громил Троцкого.

Ленин знал о неустойчивых настроениях своего протеже-«практика» и поэтому дисциплинировал его важными должностями в партийной иерархии, постепенно превращая в свое доверенное лицо. Позже Ленин, припоминая колебания Сталина, насмешливо называл его «демократом» и «старым фракционером» [435] . Двусмысленную политику Сталина накануне Октября Троцкий позже называл «осторожным лавированием».

Таким образом, летом – осенью 1917 года Сталин был на виду, хотя и не стал политическим деятелем первого ряда. Он входил в состав центральных партийных и советских органов, где больше слушал и прислушивался к тому, что говорят другие.

В 30-х годах, когда Троцкий вплотную приступил к работе над книгой о Сталине, он много страниц посвятил «загадочному» поведению Кобы в октябрьские дни 1917 года. Ни один исследователь жизни и деятельности Сталина не может обойти стороной эту «загадку». Сталин сам «задал» ее, тщательно маскируя предоктябрьский период своей жизни. Загадка же состоит в том, что неясно, где он провел время с 24 на 25 и на 26 октября 1917 года (по старому стилю). Чем он в это время занимался? Вот что по этому поводу пишет Троцкий: «В последнюю неделю перед восстанием Сталин явно маневрировал между Лениным, Троцким и Свердловым, с одной стороны, Каменевым и Зиновьевым – с другой. Редакционное заявление 20 октября, бравшее под защиту противников восстания от ударов Ленина, именно у Сталина не могло быть случайным: в вопросах внутрипартийного маневрирования его мастерство является неоспоримым. Как в апреле, после приезда Ленина, Сталин осторожно выдвинул вперед Каменева, а сам молча выжидал в стороне, прежде чем заново ангажироваться, так теперь, накануне переворота, он явно готовил себе, на случай возможной неудачи, отступление по линии Зиновьева – Каменева. Сталин доходит по этому пути до грани, за которой открывается разрыв с большинством ЦК. Эта перспектива пугает его. Вследствие этого Сталин спешит восстановить полуразрушенный мост к левому крылу ЦК. Застраховав себя слева, Сталин в последнюю минуту отходит в тень: он выжидает. Все новейшие историки, начиная с Ярославского, тщательно обходят тот факт, что Сталин не присутствовал в Смольном на заседании ЦК 24-го и не взял на себя никакой функции в организации восстания! Между тем этот факт, неоспоримо установленный документами, как нельзя лучше характеризует политическую личность Сталина и его приемы» [436] . «Сталин в Смольном вообще не показывался», – подводил итоги Троцкий [437] . Он прав, не было Сталина в эти дни и в редакции «Рабочего пути». Его подписи нет на документах Петроградского ВРК и других документах тех дней. О нем ни разу не вспоминает Джон Рид, написавший знаменитую репортерскую книгу о революции «Десять дней, которые потрясли мир». Рид посмертно был обвинен в фальсификации, а его книга запрещена. Не упоминают Сталина и другие очевидцы и мемуаристы. Где же он был и чем занимался в эти судьбоносные дни и часы? По моему мнению, он был на квартире сестер Аллилуевых.

Как и у всех, у него, параллельно внешней, политической жизни, разворачивалась своя личная жизнь, которая осенью 1917 года все больше и больше захлестывала его.

Когда в начале лета отец и сестры Аллилуевы решили перебраться в другую, более обширную квартиру, Коба настоятельно просил, чтобы одну из трех комнат передали ему. Прошло всего лишь несколько месяцев, как Коба покинул Лидию Перепрыгину и ее семейство, но удивительное дело, ситуация во многом напомнила Курейку. Как и в Курейке, теперь он приходил одновременно и к молодым людям и к себе домой. Приходил поздно вечером или даже ночью, причем не только по причине бурных революционных событий, но и по своей старинной житейской привычке. Даже если девушки спали, он их тормошил: «Неужели спите? – слышался голос Сталина. – Поднимайтесь! Эй вы, сони! Я тарани принес, хлеба»… «Мы вскакивали, – вспоминает Анна Аллилуева, – и, накинув платья, бежали в кухню готовить чай». Часто, чтобы не будить родителей, рассказывала она, «мы собирались в комнате Иосифа» [438] . И тогда он вновь повествовал о Сибири и Курейке, о собаке Тишке, о том, как уважительно относились к нему остяки и с каким удовольствием сосали его остывшую трубку. Он красочно рассказывал о том, как вместе они ужинали сырой мороженой рыбой, а Тишка получал рыбью голову, или о том, как он однажды заблудился в пургу на Енисее и чудом вышел к домам, и вновь – о природе, тишине, морозах, но, конечно, ни слова о Лидии Перепрыгиной. А ведь не прошло и полгода, как он оставил ее и ребенка в такой бесконечно далекой теперь Курейке. Не прошло и полгода, как у него завязался новый и, похоже, очень бурный роман с молоденькой недоучившейся гимназисткой. И это в самый разгар октябрьских событий. Он был старше Надежды на двадцать три года. Похоже, он ничего не мог с собой поделать, его вновь неодолимо тянуло к почти детской юности и женской невинности. Наверняка хотелось после стольких лет мытарств по чужим углам, тюрьмам и конспиративным квартирам семейного тепла и стабильности.